Том 11. Благонамеренные речи

Вот соображения, которые я, как преданная мать, считаю себя обязанною передать тебе… только не поздно ли?

«Стало быть, нужно отступить?» — спросишь ты меня и, конечно, спросишь с негодованием. Мой друг! я слишком хорошо понимаю это негодование, я слишком ценю благородный источник его, чтоб ответить тебе сухим: «Да, лучше отступить!» Я знаю, кроме того, что подобные ответы не успокоивают, а только раздражают. Итак, поищем оба, не блеснет ли нам в темноте луч надежды, не бросит ли нам благосклонная судьба какого-нибудь средства, о котором мы до сих пор не думали?

Скажу тебе прямо: это средство есть, но оно потребует с твоей стороны не только благоразумия, но почти самоотвержения. Это средство — совершенно довериться инстинкту и такту Полины. Une femme qui aime est intarissable en mati`ere d’exp'edients. Il faut que Pauline trouve un compromis — sans cela pas de salut! avec ou sans Tziboulla, n’importe! [373] .Ты должен сказать себе это, и в особенности остановиться на последнем, подчеркнутом мною, условии. Повторяю: ты не только не имеешь права быть придирчивым, но даже обязан всячески помогать Полине в ее миссии. Во-первых, не брюскировать ^* ее и не пугать своим нетерпением; во-вторых, выказать относительно ее много, очень много терпимости.

373

Любящая женщина бесконечно изобретательна на уловки. Полине необходимо найти компромисс — иначе нет спасения! с Цыбулей или без него — не важно!

Достанет ли у тебя героизма, чтоб выполнить это?

Но, может быть, ты и на эти советы посмотришь как на пустую старушечью воркотню… Что ж делать, мой друг! Nous autres, vieilles mamans, nous ne savons qu’aimer! [374] Я давно уж освоилась с мыслью, что для меня возможна только роль старухи; Butor слишком часто произносит это слово в применении ко мне (и с какою язвительностью он делает это, если б ты знал!), чтобы я могла сохранять какие-нибудь сомнения на этот счет… Хотя le p`ere Basile и уверяет, что я могла бы еще любить…

374

Мы, старухи, способны только на материнскую любовь!

Кого любить?.. Персиньи, Морни… Он!!

Нет, я никого не могу любить, кроме бога, ни в чем не могу найти утешения, кроме религии! Знаешь ли, иногда мне кажется, что у меня выросли крылья и что я лечу высоко-высоко над этим дурным миром!

А между тем сердце еще молодо… зачем оно молодо, друг мой? зачем жестокий рок не разбил его, как разбил мою жизнь?

На днях, впрочем, и мое бедное существование озарилось лучом радости. Paul de Cassagnac вспомнил обо мне и прислал длинное письмо, которое, будто волшебством, перенесло меня в мир чудес. Все они: и Cassagnac, и Dugu'e de la Fauconnerie, и Souillard, и Rouher [375] — все полны надежд. Гамбетте готовится сюрприз ^* , от которого он долго не оправится. Все веселы, бодры, готовы; все зовут меня: mais venez donc chez nous, pauvre cher ange incompris! [376]

375

и Кассаньяк, и Дюге де ля Фоконнери, и Суйяр, и Руэр.

376

приезжайте же к нам, несчастный, милый, непонятый ангел!

И представь себе, Butor имел низость перехватить это письмо и прочитать его. С тех пор он не иначе зовет меня, как «pauvre cher ange incompris». И все это — в присутствии Фи-латки. Так что даже те немногие бедные радости, которые мне остались, — и те становятся для меня источником досад и нравственных истязаний!

Я одна, одна, одна… Это ужасно! Я пробовала поставить le p`ere Basile au niveau de mon id'eal [377] , но до сих пор это как-то не удается мне. Хуже всего то, что, говоря со мной, он всегда пускает в ход этот несносный высокий слог. А еще хуже, что он совсем не умеет вести себя за столом, и когда кончит суп, то всегда кладет ложку на скатерть. Но иногда он меня поражает глубиною своих определений. На днях мы говорили с ним о вере, и знаешь ли, что он мне сказал? Что одна вера дает нам твердое (il prononce: [378] «твердое») и известное основание… ах, какая это истина, друг мой! Это именно то самое, в чем я убедилась тогда… в Париже!

377

отца Василия на уровень моего идеала.

378

он произносит.

И он страдал! И ему знакома эта святая жажда сердца, которая, вследствие злой насмешки судьбы, как-то всегда остается неудовлетворенною. Представь себе: он должен был жениться на дуре, которая не может отличить правую руку от левой, жениться, потому что иначе ему предстояло оставаться без места на неопределенное время. С тех пор вся его жизнь есть не что иное, как бесконечная цепь самоотвержений. Он сам говорил мне, что если б не сошел к нему с небеси ангел (кажется, он называет этим именем меня; lu vois, comme il est d'elicat [379] ), то он давно бы начал пить.

379

видишь, как он деликатен

Вот моя жизнь, мой друг, вот жизнь твоей старухи матери. Иногда мне кажется, что я далее начинаю свыкаться с ее однообразием, особливо когда Butor оставляет меня в покое. От времени до времени он уезжает к соседям или на охоту, и тогда я целыми днями остаюсь одна. Я пользуюсь этими минутами отдыха, чтобы освежить свою душу воспоминаниями. Я убегаю в парк и долго брожу одна, совсем одна по пустынным аллеям. Наш парк — прелесть, и особенно осенью. Он так таинственно дремлет, облитый золотыми лучами сентябрьского солнца, так тихо помавает багряными вершинами своих дерев, как будто рассказывает какой-то бесконечный фантастический сон. Воздух совсем-совсем прозрачен и так гулок, что малейший шелест, малейший порх птицы отдается во всех углах парка. Я поминутно вздрагиваю. Свежо, бодро… чудо как хорошо! Я скоро-скоро бегу по усыпанным желтыми листьями дорожкам и вся отдаюсь своим мечтам. Morny… Persigny… Lui!! Все это так недавно было… и всего этого нет! Rien! [380] Понимаешь ли ты, какое безнадежное чувство я должна испытывать, ежеминутно повторяя себе это ужасное: rien!!

380

Ничего!

Rien! mais c’est le d'esespoir, c’est le n'eant, c’est la mort… [381] За что?!

Иногда мне кажется, что где-то, близко, меня подстерегает катастрофа… Что вдруг блеснет мне в глаза великая причина, которая вызовет с моей стороны великое решение…

Я ничего не знаю, что делается на свете. К довершению досады, даже «Городские и иногородные афиши» почти целый месяц не доходят до меня. Что делает Базен? смирился ли Plon-Plon? ^* неужели «la belle r'esign'ee» [382] проводит все время в том, что переезжает из Чизльгёрста в Арененберг и обратно? неужели Флёри ничего более умного не выдумал, кроме парадирования в полном мундире на смотру английских войск `a c^ot'e de l’Ecolier de Woolwich? [383] К чему же привели все эти casse-t^etes и sorties de bal [384] , которые когда-то с таким успехом зажимали рты слишком болтливой canaille? [385] Ужели их никогда уже нельзя будет пустить в ход?

381

Ничего! но это означает отчаяние, небытие, смерть.

382

прекрасная отшельница.

383

рядом с вульвичским школьником?

384

кастеты и плащи-накидки.

385

черни.

«Tout pour le peuple et tout par le peuple» — ужели и это, наконец, забыто?!

Ты, может быть, удивишься тому, что все это до сих пор меня волнует; но вспомни же, ктоменя любил, и пойми, что я не могу оставаться равнодушною… хотя бы прошли еще годы, десятки лет, столетия!

Довольно. Еще раз прошу: внимательно обсуди настоящее мое письмо и не забывай ту, которая сердцем всегда с тобою, —

N. de Prokaznine.

P. S. D'ecid'ement, m-me Likhod'eieff [386] имеет на тебя виды. Et vraiment, elle n’est pas `a d'edaigner, cette ch`ere dame [387] , которая «отправляет множество барок с хлебом». По-видимому даже, она умна, потому что прямо обратилась к тому человеку, который всего лучше может устроить ее дело, то есть к Федьке. Quant `a ce dernier, sa r'eponse `a la belle amoureuse est incomparable de brio. Elle m’a rappel'ee les fines reparties de Jocrisse dans le «Jeu du hasard et de l’amour ^* » [388] .

386

Несомненно, госпожа Лиходеева.

387

В самом деле, этой милой дамой не следует пренебрегать.

388

Что до него, так его ответ влюбленной красотке бесподобен, блестящ. Он мне напоминает остроумные реплики Жокрисса в «Игре случая и любви».

«Vous ^etes la meilleure des m`eres, maman, mais d'ecid'ement vous donnez dans la m'elancolie [389] . Должно быть, присутствие Butor’a так действует на тебя. Неужели ты не можешь говорить своими словами, не прибегая к хрестоматии Ноэля и Шапсаля ^* ? Неужели ты и чизльгёрстского философа развлекала своими apercus de morale? Воображаю, как ему было весело!

Право, жизнь совсем не так сложна и запутанна, как ты хочешь меня уверить. Но ежели бы даже она и была такова, то существует очень простая манера уничтожить запутанности — это разрубить тот узел, который мешает больше других. Не знаю, кто первый употребил в дело эту манеру, — кажется, князь Александр Иванович Македонский, — но знаю, что этим способом он разом привел армию и флоты в блистательнейшее положение.

389

Ты, маменька, лучшая из матерей, но решительно впадаешь в меланхолию.

Кажется, именно я так и поступлю.

Ты просто бесишь меня. Я и без того измучен, почти искалечен дрянною бабенкою, а ты еще пристаешь с своими финесами да деликатесами, avec tes blagues [390] . Я раскрываю твое письмо, думая в нем найти дельныйсовет, а вместо того, встречаю описания каких-то «шелковых зыбей» да «masses de soies et de dentelles». Connu, ma ch`ere! [391] Спрашиваю тебя: на кой черт мне все эти dentell’и, коль скоро я не знаю, что они собою прикрывают!

390

со своими шутками.

391

массы шелка и кружев. Знаем мы все это, дорогая!