Том 13. Стихотворения

" Известен ты иль нет, велик ты или мал, — "

Известен ты иль нет, велик ты или мал, — Но если в творчестве всю душу изливал, То знакам, — что и ты и я — мы все чертили На свитках золотых, как сладостный Вергилий, В железных библиях, как величавый Дант, — И плоти нашей пыл и пламень сердца дан. Ведь книга и поэт, создатель и творенье, Всегда в мучительном и тесном единенье, И наше детище так полно в нас живет, В крови у нас бурлит и слезы наши льет, Так чувствуем его глубоко с нами слитым, Что в первый раз, когда в театре, всем открытом, Прославленная Марс, Фирмен и Жоанни Для нашей публики сыграли «Эрнани», Мой дух стыдливостью смутился оскорбленной. До этого во мгле, звездами озаренной, Бандит и донья Соль, в лесу поющий рог, Руй, Карлос — были все мечтой, с которой мог Я в творческом бреду непостижимо слиться. Я слышал речи их и ясно видел лица, В священном трепете живя среди теней, Блуждающих в душе взволнованной моей. Нашествие толпы казалось мне изменой. Когда услышал я, томясь один за сценой, Как машинисту был короткий дан приказ — И все скрывавшая завеса поднялась, — Мне вдруг почудилось, что всем из зала видно: Здесь тайное души обнажено бесстыдно.

Джерси, сентябрь 1852

" Как всюду, о пришельце новом "

Как всюду, о пришельце новом Здесь говорят: «Откуда он?» Изгнанья холодом суровым Я все сильнее окружен. Не вижу родины далекой. На смену радости высокой Пришли надолго дни тоски. Уже меня зовет могила, Душа усталая застыла, И снег ложится на виски.

1868

" Как! Отрицаешь ты души существованье? "

Как! Отрицаешь ты души существованье? Но это — луч зари! Но это — солнца свет! Способен лишь слепой сказать, что солнца нет. Душа — везде: она — и стон, и вопль, и слово, Она — мысль мудреца, она — экстаз святого. Когда исполненный достоинства Катон Был непоколебим; когда, как гром, Дантон С трибуны прогремел: «Ужасен гнев народный! Страшитесь, деспоты, проснулся лев голодный! Час Революции пробил — и пал король!» Когда встал Цицерон и произнес: «Доколь Ты будешь истощать терпенье, Каталина?» Когда у Иова страдания лавина Крик возмущения исторгла из груди: «Я стражду, господи! Довольно! Пощади!» — То все они в ночи, над миром вставшей глухо, Свой прочертили след, как метеоры духа.

ДРЯХЛЫЙ ГОРОД

Все в этом городе застыло, одряхлело; Он — словно старое, бесчувственное тело, Где жар души остыл, угас огонь ума. Брюзгливо хмурятся надменные дома, Окраска их давно слиняла и поблекла; Блестя, как слизняки, подмигивают стекла, Встречая путника гримасою кривой; Ступеньки — в трещинах и поросли травой; Проказа плесени — на ветхой штукатурке; В глубоких нишах стен попрятались фигурки В камзолах, с брыжами, по моде давних лет; Тут — вычурный фронтон, там — башни силуэт; Как ручки у корзин, согнулись арок дуги. Убогие дворцы! Роскошные лачуги! Упадок, нищета — они всего видней В ужасной наготе играющих детей. Десяток жалких лип, уродливых и старых, Огромные замки на каменных амбарах, Порталы мрачные, где на цепях внутри, Как мертвые тела, повисли фонари, На редких вывесках готические буквы — Вот в этом городе что видите вокруг вы. Вам днем не по себе и жутко в поздний час. Вы здесь встречаете все тех же всякий раз Старух и стариков, зловещих и нелепых. В унылых логовах, в заброшенных вертепах, Где время, кажется, свой прекратило бег, Брюзжит и злобится от нас ушедший век.

LYRNESI DOMUS ALTA; SOLO LAURENTE SEPULCRUM [6]

Дни осады Парижа. Декабрь 1870

Над морем высится, дубами окаймленный, Гранитный остров мой, где, родины лишенный, Я свой приют обрел. Отважно он отпор дает ветрам холодным; Ночует здесь гроза, как вождь в шатре походном, Как на скале орел. Я полюбил тебя, друг верный и суровый! Как часто я смотрел на горизонт свинцовый, На бурный океан, И думал я: мое да будет погребенье Тут, в хаосе камней, тут, где в ожесточенье Бушует ураган. Но нынче я узнал: на подступах к Парижу Идет жестокий бой. И я отсюда вижу, Что мой Париж восстал, Что люди там вершин бесстрашия достигли, Что там разгневанный народ кипит, как в тигле Расплавленный металл. Так пусть я встречу смерть на той земле священной, И пусть останется девизом жизни бренной, Начертанным в веках: «Мой дом — в краю дубов, на каменной твердыне, А у геройских стен, венчанных лавром ныне, Покоится мой прах».

6

Дом высокий в Лирнесе; на земле

Лаврента — гробница (лат.)

" Религии сверлят свои ходы в земле, "

Религии сверлят свои ходы в земле, Чтоб солнце истины сокрыть от нас во мгле. Во мраке ханжества мы тщетно ищем веру; Бог создал яркий свет, поп — темную пещеру.

ОДНОМУ КРИТИКУ

Слепцу чувствительность даруют небеса: Ему дан острый нюх охотничьего пса, Вкус, осязание слепого — беспримерны, А изощренный слух, как слух пугливой серны, Преображает в гром шуршанье ветерка И трели соловья — в мычание быка. Утонченности чувств он образец ходячий! Вот слух! Вот нюх! Вот вкус!.. Все так, но он — незрячий.

КОММЕНТАРИИ

ГРОЗНЫЙ ГОД

В настоящий том включены избранные стихотворения из следующих поэтических сборников Виктора Гюго: «Грозный год», «Искусство быть дедом», «Четыре ветра духа», «Легенда веков», «Все струны лиры», «Мрачные годы», «Последний сноп».

При характеристике сборника «Грозный год» следует иметь в виду те общественные события, которые происходили во Франции в начале 70-х годов XIX века.

Правительство Наполеона III вело многочисленные агрессивные войны, отвечавшие захватническим интересам крупной буржуазии и имевшие в то же время целью помешать росту революционных стремлений трудящихся масс.

В 1870 г. Наполеон III, стремясь укрепить свое господство, предпринял войну против Пруссии. Происшедшая 4 сентября 1870 г. революция свергла бонапартистский режим. С исчерпывающей ясностью писал Маркс во втором воззвании Генерального совета Международного товарищества рабочих о франко-прусской войне: «Мы не заблуждались насчет жизнеспособности Второй империи. Мы не были также неправы в своем опасении, что для Германии «война потеряет свой чисто оборонительный характер и выродится в войну против французского народа». Оборонительная война действительно кончилась сдачей Луи Бонапарта, капитуляцией при Седане и провозглашением республики в Париже». [7]

7

К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. I, Госполитиздат, 1952, стр. 450.

Гюго возвратился из изгнания во Францию 5 сентября 1870 года, на другой день после провозглашения Третьей республики. Парижане устроили ему торжественную встречу. Поэт обрел новые силы для жизни и борьбы.

В эти исторические дни Гюго обращается к своим соотечественникам с патриотическими прокламациями, в которых призывает народ к защите Франции и ее столицы против бисмарковской Пруссии.

В январе 1871 года, после заключения перемирия с Пруссией, изменники-генералы сдали Париж немецким войскам. 13 февраля Гюго, избранный депутатом Национального собрания, уезжает на заседания Национального собрания в Бордо. Однако на этот раз парламентская деятельность Гюго продолжалась очень недолго: уже 8 марта он подал в отставку, выразив этим свой протест против решения реакционного большинства собрания о лишении депутатского мандата итальянского революционера Гарибальди, сражавшегося в рядах французских войск против Пруссии.

Провозглашение Парижской Коммуны вызвало сочувственные отклики среди рабочего класса других стран. Маркс и Энгельс повели агитацию во имя торжества дела Коммуны, поддерживали с нею связь, давали советы ее руководителям.

После подавления Коммуны начался белый террор, поддержанный всей международной реакцией. Так, бельгийское правительство объявило, что оно не признает коммунаров политическими изгнанниками и намерено выдать их версальским палачам. Гюго, находившийся в этот момент в Бельгии, был возмущен проявлением классовой ненависти к коммунарам. В одной из бельгийских газет он поместил резкий протест против решения бельгийского правительства и объявил о том, что «всякий побежденный парижанин, всякий из участников Коммуны, которая отвергнута Парижем и которую я со своей стороны никогда не одобрял, может постучаться в мою дверь, и. будь он моим личным врагом, я ему открою. В моем доме он неприкосновенен».

В ночь после опубликования этого письма на дом Гюго в Брюсселе было совершено нападение банды «золотой молодежи», вслед за тем поэт был изгнан из Бельгии.

Отныне вся французская буржуазная пресса ополчается против Гюго.

Поток клеветы и нападок на Гюго еще более усилился после того, как он выставил свою кандидатуру на выборах в Национальное собрание, которые состоялись 2 июля 1871 года. Торжествующая буржуазия не могла простить Гюго его сочувствия к побежденным коммунарам и забаллотировала его, хотя в своей политической программе он ограничился требованием республики, амнистии коммунарам, отмены смертной казни, требованием обязательного начального обучения, отделения церкви от государства, свободы союзов, собраний, печати, пропорционального подоходного налога и т. п.