Том 15. Простак и другие

Мэрвин вздохнул опять, тяжелее прежнего. История, которую он намеревался рассказать, потрясла его до основания души. Простаку стало его до боли жалко, а по спине, когда он украдкой взглянул на часы, прокатилась холодная дрожь. Уже давным-давно убитому горем человеку следовало бы сидеть в своей гримерке и накладывать грим.

— Расставание, — возобновил свое повествование Мэрвин, — было мучительным. Чувствовал я себя, как тип из этой поэмы, который мечется по свету, теряя своих газелей. Однако в любой, самой черной туче опытный глаз сумеет, если вглядится повнимательнее, рассмотреть золотой проблеск. Кошмар несколько умеряло одно соображение — теперь, когда ее не будет и некому нежданно-негаданно приезжать ко мне, я могу пить вволю. Человек чести, — сообщил Мэрвин, емко и коротко обобщая свои взгляды, — держит слово, данное женщине, пока она рядом. Но когда ее поблизости нет, положение меняется. Короче, Фиппс, едва она успела ступить на борт парохода, как я устремился в клуб «Ягнята» с пылом верблюда, который после долгих дней перехода по знойным пескам пустыни узрел наконец оазис. А потом подпитал организм во многих ресторанах и ночном клубе. Приходилось немало наверстывать, и я уж расстарался.

— Она об этом узнала?

Мэрвин испустил третий вздох — вздох человека, до дна испившего горькую чашу жизни, человека, чья вера в жен-шин умерла навек.

— Да как же она могла не узнать? С трудом верится, что такая чистая, наивная девушка, воспитанная мисс Финч, оказалась способна на это! Представь, перед отъездом в Нассау она обратилась в детективное агентство «День и Ночь», и за каждым моим шагом, хотя я и знать не знал об этом, пристально следили частные сыщики, снабженные блокнотом и карандашом. Они ходили за мной по пятам, Фиппс, скрупулезно записывая все, и передавали свои доклады единственной дочери С. Хамилтона Бримбла (ну и, конечно, миссис С. Хамилтон Бримбл) из Кинг-Пойнта, Лонг-Айленд. Результат ты видишь перед собой. Вот тебе и вся моя история. Что ж, прощай, Фиппс, старый дружище. Мне не следует больше посягать на твое время. Несомненно, у тебя еще сотня дел.

— А ты теперь бежишь в театр?

— В театр? — Поттер взглянул на него бессмысленным взором.

— Ведь ужасно поздно!

— В театр? — повторил изумленный Мэрвин. — Бегу в театр? Нет, я не побегу ни в какой театр. Им придется заменить меня дублером. Господи, ты же не думаешь всерьез, что я сумею играть трудную роль с такой раной в груди, с моим разбитым сердцем? Нет, я отправлюсь опрокинуть еще пару рюмашек, а потом пойду и запишусь в Иностранный легион, этот отряд обреченных. До свидания, Фиппс, — попрощался Мэрвин и, благожелательно посоветовав на прощание не брать фальшивых никелей, тяжело вышел из комнаты, волоча ноги и порой подскакивая, словно стервятники клевали ему грудь.

15

Если бы горничная-литовка, которая пришла в полдесятого вечера застилать постель Простака, была хоть немножко экстрасенсом, что редко бывает у горничных-литовок, она ощутила бы в номере 726 странную, почти зловещую атмосферу, будто в доме с привидениями, где ждут, пока призраки отметятся, что явились на работу. Подобная атмосфера всегда царит в отелях Нью-Хейвена, Сиракуз и других городов, где играют спектакль, перед премьерой, когда приходит пора провести посмертный разбор нового спектакля. Так и чудилось, что номер затаил дыхание в предчувствии неведомых событий.

С 9:30 до двенадцатого часа он напряженно ждал, и, наконец, в скважине щелкнул ключ. Вошел Простак, весело насвистывая. Оставив дверь незапертой, он включил свет и прошел в комнату, все так же насвистывая. Весь вид его говорил, что он поймал синюю птицу. Призрак, присутствуй он тут, с первого взгляда признал бы в молодом человеке лицо, финансово заинтересованное в театральной постановке, которое только что видело, что спектакль уложил зрителей штабелями, сразив их наповал. Пожалуй, Призрак решил бы покопаться в своей эктоплазме, разыскивая денежку на билет. Но через несколько минут Призрак спохватился бы и решил приберечь деньги в саване. Дело в том, что появился Джозеф Леман, и было что-то в его манерах, отчего стыл позвоночник у самых отважных призраков. За Леманом на почтительном расстоянии следовал скорбный Джек Мак-Клюр. У самого Джо Лемана был вид человека, пришедшего возложить венок на могилу старого друга: спина сгорблена, глаза опущены, и даже его неизменная шляпа утратила лихой залом. Со вздохом, исходившим от самых пяток, Леман тяжело опустился на кровать. Джек с таким же вздохом плюхнулся в кресло.

Простак недоуменно рассматривал скорбящих. Сегодня ему особенно хотелось видеть вокруг улыбающиеся лица, а судя по Леману и МакКлюру, они, как один английский король, зареклись улыбаться. [18] Это удивило Простака. Зритель он был благодарный, и ему казалось, что только что закончившийся спектакль прошел с блеском. Теперь в душу ему заползли сомнения — после успешной премьеры такой мрачности не бывает.

— Послушайте, — начал он, — что-то не так?

Ответа Простак не дождался. Леман пощипывал покрывало, МакКлюр барабанил по подлокотнику. Простак попытался снова.

18

как один английский король — речь идет о Генрихе I (1068–1135, правил с 1100-го), который не улыбался после гибели своих сыновей.

— Мне показалось, все прошло недурно, — заметил он, но Леман вздрогнул, а голова МакКлюра откинулась назад, словно кто-то ударил его между глаз. Простак чуть подправил свое замечание: — Ну, кроме некоторых мест, я хочу сказать. Там, знаете, сям…

Оба партнера опять промолчали, словно приняли обет траппистов. Беспокойство его усугубилось. Как уже не раз отмечалось, он не блистал умом, но все же понял, что, быть может, не все к лучшему в этом лучшем из миров. Он старался стряхнуть тревогу, как кусок бланманже, когда услышал сухое, неприятное покашливание и увидел, что миссис Леман вплывает в комнату, точно военный корабль, заряжающий пушки.

— Привет! — воскликнул Простак. — Эге-ге-гей!

Фанни, твердо глядя на мужа, слов этих не заметила. Простак ей нравился, и обычно она любила поболтать с ним, но теперь была занята, приводя в порядок мысли. Ее победа была настолько полной, что и слов не требовалось. Но все-таки она намеревалась кое-что сказать. Войдя в комнату, Фанни встала в самом центре и приготовилась.

— Во-первых! — начала она.

В оцепеневшие конечности Лемана вернулась жизнь. Он подпрыгнул.

— Только твоих шуточек не хватало! — прогремел он. — Ясно?

Фанни рассмеялась легко и заливисто.

— Ты бы лучше в эту свою шараду добавил пару шуточек! Да-с, мой милый. Или хоть диапозитивы использовал. Еще можно вставить номер — акробатов там, собачек…

— Послушай…

— Или дрессированных тюленей, — заключила Фанни. Шляпа мистера Лемана затрепетала.

— Ты когда-нибудь закрываешь рот? — с напряженной вежливостью спросил он.

— Время от времени.

— Вот сейчас самое время, — угрожающе сообщил мистер Леман. — Не хочу ничего слышать. У нас грандиозное… да…хм… Вот слегка подправим и… Хорошо, этому сборищу спектакль не понравился. Ну и что? Паршивее городишки в Америке и не сыщешь. Нашла знатоков. Новость изумила Простака.

— А мне казалось, вы говорили…

— Неважно, что я говорил! Заткнитесь!

— Ну, ладно. Но все же, вы сами…

— Вам сказано, заткнитесь.

Простак утих, но чувства его были задеты. Тот ли это человек, спрашивал он себя, который стискивал ему руку и чуть ли не со слезами на глазах благодарил за сотрудничество? Кратковременное знакомство с театром еще не научило его, что между поведением менеджера накануне спектакля и поведением того же менеджера сразу после провала есть легкая, но ощутимая разница.

Мистер Леман возобновил свою речь:

— Если спектакль прошел не очень успешно, что из того? Чего еще ждать, если наш красавчик подвел нас за полчаса до начала и пришлось вводить бездарного дублера?

Никаких обманчивых доводов Фанни принимать не желала.

— Ах-ах-ах, бездарного! Этот Спендер играл куда лучше Мэрвина. Все дело в пьесе. Она ни к черту не…

— Почему это?

— Хочешь узнать? Хорошо. — Фанни облизнулась — Первое! Но тут ее перебили, возможно — очень кстати, поскольку у мистера Лемана могло подскочить давление. Вошел официант, неся раскладной столик и другие необходимые предметы. Он был низенький, плотненький и, наверное, самый дружелюбный из всех официантов в Сиракузах.