Том 15. Простак и другие
Шрифт:
— А ты занимайся своим делом, — откликнулась Пэгги. Леман воздел руки к небесам. Он сразу проникся жгучей антипатией к мисс Марлоу.
— Берни, вы что, не можете избавиться от этой мамзели? — заорал он.
— Пусть только попробует, — ровно произнесла мисс Марлоу. — Что я ним тогда сде-елаю…
— Мы будем обсуждать спектакль или нет? — полюбопытствовал Леман.
— Я против, — вступила Фанни.
— А я за то, — заметила Пэгги, — чтобы кто-то плеснул мне в бокальчик шипучки. Прямо удивляюсь, как это ты сам мне не предложил, лапочка, — продолжала она, укоризненно
— Налейте ей, — властно распорядился Леман, подбородком указуя на Простака, а большим пальцем тыча в шампанское, и Простак кинулся исполнять приказ с живостью человека, уверенного, что уж в этом деле он мастер. У него начало складываться впечатление, что участники конференции, особенно Леман, не умеют слушать. Хорошо, ему не удается завладеть их вниманием, но уж шампанского-то он сумеет налить. Он наполнил бокал мисс Марлоу, и мисс Марлоу, осушив его, выдохнула:
— Уф-ф!
— Так как же? — Леман поймал, наконец, взгляд Берни, норовящий уплыть в направлении молодой дамы. — Вы говорили, что сделали сцену…
— Да. Надо чем-то заменить эпизод в кабаре. Это ведь прямо поцелуй смерти, — содрогнулся Берни. — Хотя, конечно, — продолжал он тоном человека, анализирующего проблему со всех точек зрения, — может, вся закавыка в режиссуре. Не знаю, кто ставил спектакль, но из всех паршивых работ…
Сесил Бенхэм выпрямился во весь рост.
— Прошу прощения, мистер Джексон…
— Берни Сэмсон.
— В самом деле? А я — Сесил Бенхэм.
— Вот как?
— Возможно, вы не знаете, кто я.
— Дело не только в этом…
— Я десять лет проработал с Дэвидом Беласко. Я ставил для Назимова. Я был режиссером у Эдмунда Бриза. Я был режиссером у Лоуэлла Шермана, Сирила Скотта и Джинн Иглз.
— Где они все теперь? — спросила Фанни, размахивая бокалом.
— И я не привык, чтобы мою работу характеризовали тем словом, которое употребили вы!
— Послушайте! — возмущенно взорвался Берни. — Я приехал сюда из Нью-Йорка, оказывая любезность Джо…
— Тем не менее, я настаиваю…
— Слушайте, прекратите стычку! — взмолился Леман.
— Если ему позволить…
— Что толку заводиться…
— Да, но…
— Он ничего такого не хотел сказать. Просто шутил, понимаешь? — уговаривал мистер Леман, пока уязвленный режиссер медленно усаживался на место.
— Как, и это все? — вознегодовала мисс Марлоу. — Ладно, кликните меня на следующий раунд. — И вольготно растянулась на кровати, нарочно не заметив взгляд, каким Неман одарил ее. До сих пор он приберегал их только для Простака или подруги своих радостей и печалей.
— Продолжай, Берни, — попросил мистер Леман, медленно считая до десяти, как и рекомендовал ему доктор в случаях, когда подскакивает давление. — Так какая там была сцена?
— Вот какая. Она точнехонько падает на то место, где тут у вас кабаре. Сцена — шик-блеск, но шоу в Нью-Йорке так и не пошло, так что ее никто не видел. Курильня опиума в Гонконге, представляешь?
— Ну что это? — возмутился Бенхэм с превеликим достоинством.
Даже мистер
Леман засомневался:— Берни, мы должны придерживаться сюжета! Не можем же мы выбросить всю пьесу.
— А что такого? — поинтересовалась Фанни.
— Ладно, давайте начнем с самого начала… Кто это? — спросил мистер Леман, услышав стук в дверь.
— Полиция, если в Сиракузах есть хоть какой-то закон и порядок, — высказалась Фанни. — Ныряй в окно. Я бы на твоем месте выпрыгнула. Не давайся им в руки живым.
— Откройте дверь, — велел мистер Леман.
— Я? — уточнил Простак.
— Да.
— Ладно.
У Простака возникло чувство, что ему недостает одного, чтобы превратиться в швейцара, — фуражки с козырьком и формы руританского адмирала. Но нрав у него был мягкий и услужливый, а дядя Теодор помыкал им в юности слишком долго, и теперь он уже не обижался на мелкие поручения.
Подойдя к двери, Простак открыл ее.
Вошла Глэдис Уиттекер в самом воинственном расположении духа, готовая отразить любые атаки на ее мастерство. Фанни встретила ее аплодисментами, но та этого не оценила.
Заняв место в самом центре комнаты, она разразилась речью.
— Прежде чем кто-то что-то скажет, — тихим угрожающим голосом начала Глэдис, — та пауза — не моя вина. Мистер Спендер подал мне неправильную реплику, из третьего акта, так что мне пришлось остановиться и подумать.
— Такой чудесный вечерок вы выбрали для раздумий! — посочувствовала Фанни.
— Могли бы поставить кого-нибудь в кулисах, чтобы подавать реплики!
Сесил Бенхэм зловеще раздулся. Бенхэмы не воюют с женщинами, пока те сами не напрашиваются. А мисс Уиттекер, рассудил он, как раз напрашивалась.
— Я подсказал вам реплику!
— Ну, а я не расслышала.
— Это уж не моя вина.
— Чудненько! — Пэгги Марлоу резво села на кровати. Возбужденные голоса обещали сражение, которые она обожала.
— У меня весь день была дичайшая головная боль, — сообщила мисс Уиттекер, и голос ее задрожал от жалости к себе. — Если вы полагаете, — продолжила она, вдруг перенося атаку на Простака, — что артистке легко играть спектакль, да еще главную роль, когда в гримерку к ней без конца вламываются посторонние с идиотскими замечаниями…
Простак испытал чувства Цезаря, которому Брут вонзил нож в спину.
— Черт подери! — закричал он, удивляясь такой неблагодарности. — Вы же сами хотели, чтобы я делал идиотские замечания… Тьфу, то есть я хочу сказать…
— Нет, правда, мистер Фиппс! Я же куда дольше вашего служу в театре…
— И вот это уже совсем не сказки, — вставила Фанни. Мисс Уиттекер подобралась.
— Прошу прощения?
— Да прекратите вы! — рявкнул мистер Леман. — Ну, а теперь — начнем сначала и пройдемся по всему спектаклю.
Джека осенило:
— Джо, а хочешь честного и откровенного мнения? Свежий взгляд на пьесу?
— От кого?
— От телефонистки. Молоденькая девушка, хваткая, как стальной капкан. Она видит все, что тут происходит, и я сунул ей сегодня пару баксов.