Том 2. Поэзоантракт

Старый кедр (баллада)

Где стоит дворец охотничий, Властелин преданья недр, Досыпает жизнь столетнюю Чуждый всем деревьям кедр. Близ охотничьего базиса, Над рекою и ключом, Полный снежного оазиса, Он задумался… О чем? Грезит вслух отчизной дальнею, Одинокий сибиряк, Как поверхностью зеркальною Умирающий моряк. В дни седые крепостничества Распростилась с ним Сибирь, И в саду Его Величества Он разросся вдоль и вширь. Помнит кедр работы плотников Над отделкою хором, Помнит он пиры охотников, Веселившихся кругом. Ах, не раз кончались бурными Столкновеньями пиры! Ах, не раз цветам над урнами Наливалась кровь в дары! Старый кедр видал здесь многое, Что бы мог он рассказать, Как и мельница убогая — Дел минувшего печать. Как и сам — вельможа в древности, А теперь для всех холоп — Дом, где, жертвой пьяной ревности, Человек спускался в гроб… Эти души неотпетые — Привидений легион — Бродят в парке, горько сетуя, Проклиная павильон, Где пиры чинились бранные, Непутевые пиры, Где бокалы многогранные Шли до утренней поры, Где любовницы-бездельницы Разжигали в людях зло… И теперь в саду у мельницы Их несметное число. Взволновали звуки скрежета Их зубов столетний кедр. Вопрошает старец: «Где ж это? Из каких подземных недр?» Но природа безответная Мрачно хмурится вокруг. Лишь река, одна приветная, Отражает призрак вдруг. Озарит луны луч палевый Ей поверхность, и — глядишь — Призрак просится вуалевый В речки ласковую тишь. Сколько боли и отчаянья В заблудившихся очах! Ждет он утреннего таянья При проснувшихся лучах. И дряхлеет, пригорюнившись, Чуждый всем деревьям кедр, Где стоит дворец охотничий, Властелин преданья недр.

17 августа

Мыза Ивановка

Художнику

Евгению Пуни

Лови мгновения, художник, На крыльях творчества лети! Пускай чернит тебя безбожник, — Они светлы, твои пути! Твори! Невидимые цитры Бодрят твой дух, как луч зари. Любуясь радугой палитры, Забудь о мраке и твори!

27 сентября

Петербург

Памяти И.С. Тургенева

Себя в глазах Забвенья обесценив И вознеся к Бессмертью фолиант Своих трудов, ушел от нас Тургенев, Угас поэт, — угас, как бриллиант. Он накормил, он кормит наши думы, И вкусен сытный хлеб его ума. Питайте им, кого объяла тьма! Питайте им, кого мечты угрюмы! О, братья! пусть с приветливостью детской Отыщем мы местечко в сердце, где б Не умерли ни Лиза, ни Лаврецкий — Наш воздух, счастье, свет и хлеб!

27 августа

Петербург

Лев Толстой («Нет, не Толстой колосс, — его душа…»)

Нет, не Толстой колосс, — его душа, Достигшая культурного развитья. И связана она эфирной нитью С Божественным Ничем. Он был пигмей, и он влачил, греша, Свое сушествованье в оболочках Зверей и птиц, он жил в незримых точках Растительностью нем. Душа его, как вечный Агасфер, Переходя века из тела в тело, Достигла наивысшего предела: За смертью — ей безличья рай. И будет дух среди надзвездных сфер Плыть в забытьи бессмертном и блаженном, Плыть в ощущеньи вечности бессменном. Рай — рождества безличья край! Без естества, без мысли жизнь души, В бессмертии плывущей без страданья, — За все века скитаний воздаянье. Ты мудр, небес закон святой! В движенье, мир порока, зла и лжи: Твоя душа еще в развитьи низком! В движенье под его величья диском! Весь мир — война, и мир — Толстой.

28 августа

Петербург

Новогодний комплимент

Я умру в наступившем году, Улыбаясь кончине своей… Человек! ты меня не жалей: Я ведь был неспособен к труду — Я ведь сын тунеядных семей. О, я сын тунеядных семей! Чем полезным быть людям я мог? Я в стремлениях властен, как Бог, А на деле убог, как пигмей… Человек! ты меня не жалей. Сколько стоят пустые стихи — На твой взгляд эта пестрая ложь? Ничего или ломаный грош… Отвернись, человек: в них грехи, А грехи-то твои, коль поймешь… Но перу, призывавшему мразь К свету, правде, любви и добру, Почерневшему в скорби перу, Дай пожить, человек, и, смеясь, В наступившем году я умру.

25 декабря (6 января)

Петербург

«Как хорош сегодня гром утра…»

Как хорош сегодня гром утра! Бледно-розовы тона… Как бежит привольно Иматра — Образец для полотна! Жизнь долга, жизнь без любви долга… О, куда зовет мечта? И терзает сердце иволга, Как дней давних красота.

24 декабря

«Душа пророчит, как оракул…»

Душа пророчит, как оракул, Мне ледяные вечера. Как раньше я алмазно плакал! Как плакал тускло я вчера! Ты не придешь, не забрильянтишь Моей источенной слезы: Я для тебя, как вишне — ландыш, Как челн — для влажной бирюзы…

Петербург

«Непонятый, осмеянный, все ближе…»

Непонятый, осмеянный, все ближе Я двигаюсь, толкаемый, к концу… О, бессердечье злое! удержи же Последний шаг к костлявому лицу!.. Святой цветок божественных наследий Попрала ты кощунственной стопой, И не понять тебе, толпа, трагедий Великих душ, поруганных тобой!

Петербург

«Смотрю ли я на водяные стали…»

Смотрю ли я на водяные стали, Безмолвный сфинкс на запустелом мысе, Туда, туда — в оранжевые выси! Туда, туда — в лазоревые дали! Опять душа полна стрелистой рыси… Мне хоры грез, и жизнь, и воздух дали Всегда вдыхать лазоревые дали, Всегда впивать оранжевые выси.

Апрель

«Задремли, милозвездочка…»

Задремли, милозвездочка! Отдохни, милоласточка! В сновидении розовом Колыхайся всю ночь. Да бегут тебя горести, Да хранят тебя радости… Если в яви нет счастия, Наше счастье — во сне. Так пейзажи печальные, Заурядно-унылые, Украшает причудливо, Взор чаруя, туман.

Ноябрь

Вы это знаете…

Так и жила бы ты в безвестности Для ласки жаждущей души, Когда б не встретил этой местности, Полузаброшенной в глуши. Так ты и свыклась бы с избушками И коротала бы свой век, Судьбой довольная, с подружками, Как деревенский человек. Так и не знала бы ты сладости, Но и туманности идей, Ценила б маленькие радости И прожила бы без затей. И жизнь растения убогая Тебе была бы по плечу. Прошла бы ты своей дорогою, А я своей, — да не хочу! Какой привлек тебя приманкою, Иль сблизил нас с тобою Бог — Я полюбил тебя крестьянкою, А сделать «барыней» не мог. А ты меня, моя желанная, Не стала делать «мужиком». Ты мне всегда казалась странною, И странен я тебе — умом. Ах, нет у нас единомыслия, Да и не будет никогда: Тебе я чужд пытливой мыслию, Ты равнодушием чужда. Всегда в когтях у цепкой бедности, Не наживали мы добра. Не хорошела ты — от бледности, Я — от невзгоды серебра. Так наши жизни мирно сгублены Любовью глупою одной, И силы силами притуплены: Мои — тобой, твои же — мной. Расстаться поздно, горемычная, — Друг другом жизнь озарена… Итак, история обычная Здесь в сотый раз повторена.

* * *

О, люди, жалкие, бессильные, Интеллигенции отброс, Как ваши речи злы могильные, Как пуст ваш ноющий вопрос! Не виновата в том крестьянская, Многострадальная среда, Что в вас сочится кровь дворянская, Как перегнившая вода. Что вы, порывами томимые, Для жизни слепы и слабы, Что вы, собой боготворимые, Для всех пигмеи и рабы. Как вы смешны с тоской и мукою И как несносны иногда… Поменьше грез, рожденных скукою! Побольше дела и труда!

Сентябрь

1909 год

«Вся в искрах-брызгах от взмаха весел…»

Вся в искрах-брызгах от взмаха весел, Ты хохотала, и я был весел. Я утомился и якорь бросил, А шаль сырую на флаг повесил. До поздней ночи играли шутки, И наши песни смеялись звонко. Кружась, кричали над речкой утки, И лес, при ветре, ворчал спросонка. Хотелось ласки — и стало грустно. Заколыхалась от счастья лодка. А ночь дышала тепло и кротко И колыхала сердца искусно.