Том 2. Стихотворения 1917-1920

Незабываемое *

Памяти Карла Либкнехта.

Удар ножа верней. К чему лобзанья в губы? Иудою Либкнехт не предан, а убит. Не надо слез и слов, пускай душа скорбит. Товарищи, молчите, стиснув зубы. На злое дело палача Ответ один – удар меча.

* * *

Великий сын и страж заветов отчих Шел по стопам великого отца, И не было среди вождей рабочих Отважнее и пламенней бойца. Он вышел в бой с передовым отрядом И первый пал от вражьего свинца. И роем мы могилу сыну рядом С священною могилою отца. Хвала тому, кто жил и пал героем! Пусть враг дрожит в предчувствии конца. Товарищи, вперед железным строем! Мы старый мир до основанья сроем – Таков завет и сына и отца.

* * *

Ликует подлый враг, злорадства не скрывая. – Товарищ! Пред тобой картина роковая. Запомни смысл ее, носи ее в себе, И то, что для врага является утехой, Пусть будет для тебя святой и кровной вехой, Путь указующей – к отмщенью и борьбе!

Центрошишка *

Злой, рыже-красный клёст, взобравшися на елку, Горланит дико и без толку. Про певчего ж дрозда вам разве лишь глухой Решится утверждать, что дрозд певец плохой. Однако некий клест, тупой ценитель пенья, Насчет веселого дрозда Держался собственного мненья И бедного певца развенчивал всегда, – При всяком случае – удобном, неудобном – Он поносил дрозда в каком-то раже злобном. Случилося одной зимой, Что голод наступил в лесу необычайный. (На шишки выпал год весьма неурожайный!) Пришел для птиц конец прямой. Вот собрался у них совет: снегирь, синица, Чиж, кто-то там еще и первым делом клест. Клест – оборотистая птица. Он первый речь повел, задравши гордо хвост: Раз, дескать, в шишках нет излишку, То надобно скорей устроить Центрошишку, Все образуется тогда. «А что касается… дрозда, – Вдруг речь закончил клест нежданно, – То до того, скажу, поет он бесталанно, Что – с тем, чтоб нам его от пенья отучить, – Из Центрошишки след дрозда нам исключить!»

* * *

Уж так бывает постоянно: Клест запоет, дрозду приходится молчать. Теперь пустился клест на новые делишки И, слышно, норовит прибрать к рукам печать, Стать первой скрипкою советской «Центрокнижки», Судьей писателей… Довольно тонкий пост! Что ж? Если сядет нам на шею центроклест, Не получилось бы, смотрите, Центрошишки!

Товарищу *

Морщины новые на лбу – Тяжелой жизни нашей вехи, Товарищ, кончим ли борьбу? Товарищ, сложим ли доспехи? Свободе нужен пьедестал. Мы создадим его из стали. Товарищ, знаю, ты устал. И я устал. Мы все устали. Я – не герой. Но ты – герой. И крепок я – твоею силой. О, как мне хочется порой Прийти к тебе, товарищ милый! Прийти. Взглянуть в твои глаза. Смотреть в них долго с лаской нежной. Еще не минула гроза, И мы пред битвой неизбежной. Мы будем биться. И следить Я за тобою буду взглядом. С тобой я должен победить Иль умереть с тобою рядом!

Левоэсеровский романс *

Две гитары, зазвенев,

Жалобно заныли…

С детства памятный напев.

Старый друг мой, – ты ли?

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка.

С голубыми ты глазами, моя душечка!

А. Григорьев.

Уж как я ли, между прочим, Не старалася: По районам по рабочим Побиралася. – Побирайсь, побирайсь, побирушечка. С голубыми ты глазами, моя душечка! Всех рабочих я сзывала Для напутствия, Куковала-куковала До бесчувствия! – Ах, кукуй, покукуй, ты, кукушечка! Ты все песни растеряла, моя душечка! Уж не помню, что плела я, Горемычная! Сплетни, враки, ругань злая, Брань обычная. – Уж ты ври, завирайся, моя врушечка, Все равно ведь не поверят, моя душечка! Куковала-голосила Я до ноченьки, Коммунистов поносила Что есть моченьки! – Покричи, покричи, ты, кукушечка, Полечиться б тебе надо, моя душечка! Мне тоска, другим потеха: Издеваются! Почему-то все от смеха Надрываются! – Посмеши, попляши, поскакушечка. Ох, допляшешься до горя, моя душечка! Прыгну – влево, прыгну – вправо, Я – задорная! Ну, хоть ты мне крикни «браво», Сотня черная! – Ах-ах-ах, в чьих руках ты, игрушечка? Черносотенного стала, моя душечка?!

Просты мои песни *

Писал я, друзья, не для славы, Не для легкой забавы, Не для сердечной услады. Не сладкие рулады, Не соловьиные трели Выводил я на нежной свирели: Просты мои песни и грубы. Писал я их, стиснувши зубы. Не свирелью был стих мой – трубой, Призывавшей вас всех на решительный бой С мироедской разбойной оравой. Не последним бойцом был я в схватке кровавой. Просты мои песни и грубы, Зато беднякам они любы. Не боялся я критики строгой: Шел упорно своею дорогой. С вами шел я, товарищи, с вами иду И идти буду вместе… пока упаду!

Поповская камаринская *

Советскими властями в присутствии понятых были обследованы «мощи» святых Александра Свирского, Артемия Праведного и Тихона Задонского, причем оказалось, что 1) «мощи» Александра Свирского – простая кукла из воску, 2) «мощи» Артемия Праведного – облаченное в ризы чучело, набитое ватой и смесью толченого кирпича и гвоздей, 3) «мощи» Тихона Задонского – кукла из картонной толстой бумаги, сшитой белыми нитками, а внутри бумаги – вата и стружки.

(Из газет 1919 г.)

Зарыдала горько матушка. Напился ее Панкратушка, Нализался-налимонился, С попадьей не церемонился: Ухватив ее за холочку, Всю измял ей батя челочку. «А блюди себя, блюди себя, блюди! На молодчиков в окошко не гляди. Не до жиру, быть бы живу нам теперь. К нам беда, лиха беда стучится в дверь. Ох, пришел конец поповскому житью. Вот с того-то я и пью, с того и пью! С жизнью кончено привольною – Стала Русь небогомольною – С храмом нет союза тесного, Уж не чтут царя небесного, Ни блаженных небожителей, Чудотворцев и целителей. Добралися до таинственных вещей: Раскрывают в день по дюжине мощей. А в серебряных-то раках – ой, грехи! – Ничего-то нет, опричь гнилой трухи, Стружек, ваты да толченых кирпичей. Чей обман тут был? Ну, чей, скажи? Ну, чей? Мы, попы, народ колпачили, Всех колпачили-дурачили И крестами, и иконами, И постами, и поклонами – Поясными и коленными, Пред останками нетленными. А останки те, останки те, увы, Знаешь, матушка, сама ты, каковы. Ну, какой же после этого дурак Будет чуда ждать от этих самых рак, Лепту жертвовать и жечь по сто свечей Перед грудою… нетленных кирпичей? Ох-ти, с нами сила крестная! Смута, смута повсеместная, Развращенность, непочтительность, К церкви божьей нерачительность, Несть о вере сокрушения, Несть священству приношения. Ой ты, мать моя, комар тебя язви, Брось ты помыслы свои насчет любви. Не до жиру, быть бы живу в эти дни: Жизнь попу теперь, хоть ноги протяни. Ни гроша-то за душою, ни гроша. Никакого нет от церкви барыша! Сосчитай-ка, мать, пожиточки. Обносились мы до ниточки. Что досель нашарлатанено, Все, что в церкви прикарманено, Все, что сжато, где не сеяно, Нынче по ветру развеяно. Всё налоги, всё налоги без конца. А доходу – ни с могилы, ни с венца. Таксу подлую на требу завели. О прибавочке – собакою скули. В церкви пусто, у совета же толпа. Все дела теперь решают без попа! К черту службы и процессии! Поищу другой профессии. Срежу косу, сбрею бороду. Молодцом пройдусь по городу, Поступлю – лицо ведь светское! – В учреждение советское. Уж как, матушка, решусь я, так решусь. В коммунисты, в коммунисты запишусь. С продовольственным вопросом я знаком: Проберуся комиссаром в упродком. Будет вновь у нас и масло и крупа. Поцелуй же, мать, в последний раз… попа!» Попадья с попом целуется, С попадьею поп балуется. На душе у них так радостно: «Заживем опять мы сладостно. К делу новому примажемся, Тож в убытках не окажемся!» Землячки мои, вы будьте начеку: Не пускайте вы мышей стеречь муку! Много нынче всякой швали к нам бежит. Поп расстриженный искусу подлежит. Сразу к делу допускать его не след. Пусть доверие заслужит, дармоед!

Лига *

Собралися три партнера. Стали карты раздавать. «Клемансо, вы без онера?» «Крою, крою! Наплевать!» Клемансо упорно жулит, У Ллойд-Джорджа недобор, Вильсон двери караулит: «Тише! Тише! Бросьте спор! Кто-то ходит у окошка, Посмотрите, господа». «Итальянец и япошка». «А, пожалуйте сюда!» Шулер шулера подводит. Клемансо, войдя в азарт, Вместо красной – черной ходит. «Не подменивайте карт!» «Эх, вали напропалую!» Клемансо, пошел ва-банк: Грабь союзницу былую! Поднимай упавший франк! У Ллойд-Джорджа рожа вянет: Стерлинг явно исхудал. Фунт на фунт уже не тянет. Положительный скандал! Доллар – подлинная рента, Верят все ему в кредит. Но – по мненью президента – «Осторожность не вредит». «Осторожность, осторожность, Осторожность, господа! Ждет нас всякая возможность, Не прошла еще беда. Обернется счастье фигой, Коль окрепнет большевизм. Надо нам особой Лигой Подновить наш механизм. Станем твердо друг за дружку Чтоб от бед себя спасти. Словом, общую нам кружку Надо, братцы, завести!» Столковалися в два слова, Подмахнули векселя. Кружка общая готова: Лига Наций. Вуаля! Лига Наций. – Карты ясны! – _Мировой Торговый Дом. Пять разбойников согласны Честно жить… чужим трудом_! Все прохвосты славословят Лигу Наций (то-бишь трест). Пять разбойников готовят Для России… новый Брест. Лига Наций! Лига Наций! Для буржуев – ананас.

* * *

Псы, за сколько ассигнаций Вы отступитесь от нас?

Послушай *

У Мартова – припадок снова, Поди такому докажи, Что подменять свободу слова Нехорошо свободой лжи, Что всем (и глупому эсеру И меньшевистскому лгуну) Знать надо истину одну: «Послушай, ври, да знай же меру!»

Отходная *

Казачья песня

Как во славном то было во городе, Да в Новочеркасскиим, Малый круг, старшина вся казацкая, Она собиралася. Не на радость сошлись атаманщики, Не на пированьице: Злое горе на них понадвинулось, Беда неминучая. Перед кругом Краснов генерал – он ходил, Ходил, горько плакался: «Генералы мои, вы полковники, Есаулы храбрые, А и крепкую, братцы, нам думушку Надо передумати. Нам с московскою Красною Армией Нету силы справиться: Притомилися кони казацкие, Сабли притупилися, Наше храброе войско казацкое В боях истрепалося, Офицерство, погибель почуявши, В кабаках шатается, Голь казацкая с Красной Армией Во всю мочь братается. Наступать уже не с кем нам более И податься некуда, На заморскую помощь надеяться Нам уж не приходится, – Пред врагом положила оружие Силушка яицкая. Все растет, расползается, ширится Язва большевицкая!» Как во славном то было во городе, Да в Новочеркасскиим, В малом круге казачеству старому Пел Краснов отходную, Пел отходную всем атаманщикам, Их житью привольному. За окном той отходной подтягивал Молодой детинушка: «Уж как с вами, злодеями нашими, Скоро мы расправимся! На Кубани-реке да на Тихом Дону Встанет вся, поднимется, Соберется в один, во Советский свой круг Голытьба казацкая!»