Том 2. Стихотворения 1917-1920

Выбирайте *

Образина – для иконы, Просто ангельской красы: Генеральские погоны, Генеральские усы, Щеки жирные обвисли, Под глазами два мешка, Без единой светлой мысли Меднолобая башка, Рожа выбритая гладко… Будьте, братцы, начеку: С ним буржуям будет сладко. Но не сладко мужику! Взгляд суровый, голос зычный. Верным псом он был царю. Разговор его обычный: «Расстреляю!.. Запорю!..» Всех тянуть привык он в струнку, Нынче требует того ж. Он – судите по рисунку – На урядника похож. Душегуб, прямой грабитель, Всех помещиков кумир. Этот, что ли, нам «правитель» Принесет и хлеб и мир? Без земли, без вольной воли, Барам вновь попав в полон, Эту гадину мы, что ли, Возведем на царский трон? Выбирайте!.. Дело ваше!.. (Я устал за вас болеть.) Строй советский ли вам краше, Генеральская ли плеть?

Генерал Шкура *

Настоящая фамилия деникинского генерала Шкуро, как оказывается, не Шкуро, а Шкура – по отцу, казачьему атаману, мордобойце и шкуродеру.

Чтоб надуть «деревню-дуру», Баре действуют хитро: Генерал-майора Шкуру Перекрасили в Шкуро. Шкура – важная фигура: С мужика семь шкур содрал, Ай да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура – царский генерал! Два соседа – Клим с Авдеем – Голосят во все нутро: «Оказался лиходеем Генерал-майор Шкуро!» Ждали, видно, с ним амура, – Он же в лоск их обобрал, Ай да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура – царский генерал! Плачет тетушка Маланья, Потеряв свое добро: «Вытряс все до основанья Генерал-майор Шкуро! На Совет смотрела хмуро, – Вот господь и покарал!» Ай да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура – царский генерал! Раздавал, подлец, воззванья: «Буду с вами жить в ладу. Против вашего желанья Ни за что я не пойду». В волке скажется натура, Как бы сладко он ни врал, Ай да Шкура, ай да Шкура, Шкура – царский генерал! «Я, – твердил, – такого мненья: Перед богом все равны». Глядь, за ним в свои именья Все вернулися паны. Счесть его за балагура, Так, гляди, он что удрал – Этот Шкура, этот Шкура, Расторопный генерал! Шкура к барам: «Извините… Мужичье поблажек ждет. Так уж вы повремените, Ваше к вам само придет». Мол, такая «конъюнктура»; Подкузьмил совсем Урал. Очень хитрый этот Шкура, Шкура – царский генерал. «Пусть вперед мужик привыкнет К барской власти, господа!» Тут мы в крик. А он как цыкнет! Мы с испугу – кто куда. Шкура – важная фигура, С мужиков семь шкур содрал, Ай да Шкура, ай да Шкура, Ну и что за генерал! Назывался демократом, Брал обманом. А потом Расправлялся с нашим братом И прикладом и кнутом. В волке скажется натура, Как бы сладко он ни врал, Ай да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура – царский генерал! Стали «шкурники» порядки На деревне заводить: Кто оставлен без лошадки, Кто в наряды стал ходить. Стали все глядеть понуро: Чтобы черт тебя побрал, Пес поганый, волчья шкура, Шкура – царский генерал! Поп да дьякон – богомольцы – Вкруг парней давай кружить: «Поступайте в добровольцы Генералу послужить!» Шкура – в этом вся причина, – Кто не шел – тех силой брал. Ай да Шкура, молодчина, Расторопный генерал! Да парней-то нету боле, Дезертиры есть одни, «Добровольцы» поневоле – Горько каялись они: Страх берет и совесть мучит Всех «зеленых» молодцов. Ай да Шкура, он научит, Всех проучит подлецов. Взвыли дурни: «Злому гаду Сами влезли мы в хайло, Вот в какую нас засаду Дезертирство завело!» Бьют и слева их и справа, Бьют враги и бьет родня: Вся «зеленая орава» В первой линии огня! Той порой казачьи шайки Всюду рыщут, все берут, – Что не так – сейчас «в нагайки» Иль в холодную запрут. Воют всеми голосами Клим, Аким, Авдей, Панкрат: «Ай да Шкура! Видим сами, Что ты есть за демократ!» После дел такого рода Научившись рассуждать, Красной Армии прихода Вся деревня стала ждать. «Караул! Не жизнь, а мука: Шкура шкуру с нас сдерет!» Это, братцы, вам наука: Быть умнее наперед!

О Митьке-бегунце и об его конце *

I

Ну-тка, братцы, все в кружок На зеленый на лужок. Трында-брында, трында-брында, На зеленый на лужок. Я вам песню пропою Про деревню про свою. Трында-брында, трында-брында, Про деревню про свою. Все деревни обошел, Нигде лучшей не нашел. Трында-брында, трында-брында, Нигде лучшей не нашел. Как у нас-то кулаки, Они все не дураки. Трында-брында, трында-брында, Они все не дураки. С ними дело-то веди, Пальца в рот им не клади. Трында-брында, трында-брында, Пальца в рот им не клади. Потому – народ такой, – Палец сцапают с рукой. Трында-брында, трында-брында, Палец сцапают с рукой. Мастера они орать Да декреты разбирать. Трында-брында, трында-брында, Да декреты разбирать. Вмиг сумеют отличить: Надо «дать» иль «получить»? Трында-брында, трында-брында, Надо «дать» иль «получить»? «Получить» – декрет хорош, «Дать» – цена декрету грош! Трында-брында, трында-брында, «Дать» – цена декрету грош. Города нас извели: Коммунизму развели! Трында-брында, трында-брында, Коммунизму развели! Как Перфильев наш Кузьма, Оборотлив он весьма. Трында-брында, трында-брында, Оборотлив он весьма. Перед миром лебезит, Коммунистам всем грозит. Трында-брында, трында-брында, Коммунистам всем грозит: «Не ходите по следам. Я вам Митьки не отдам!» Трында-брында, трында-брында, Я вам Митьки не отдам. А Митюха у Кузьмы Дома прячется с зимы. Трында-брында, трында-брында, Дома прячется с зимы. Дезертир – сынок родной – Прохлаждается с женой. Трында-брында, трында-брында. Прохлаждается с женой. То скрывается в лесу. Ан беда-то на носу. Трында-брында, трында-брында, Ан беда-то на носу. Дезертирам всем беда, Не уйти вам от суда! Трында-брында, трында-брында, Не уйти вам от суда!

II

Муравьиная коммуна

Дремлет Митя на прогалинке лесной. Хорошо лежать на травушке весной, Эх, на травушке-муравушке лежать, Резвы ножки то раскинуть, то поджать. Смотрит Митя: рядом возится жучок, Настоящий работяга-мужичок, Копошится у навоза целый день; Муравьи в труху изъели старый пень, То туда бегут мурашки, то сюда, После общего веселого труда В муравейник мчат – порядки там навесть. Муравьиная коммуна, так и есть! Тронул Митя муравейник сапогом, Муравьи из муравейника – бегом. Дружно кинулись в атаку на врага, Митя – смахивать рукой их с сапога, Ан мурашки лезут тучей из травы, За коммуну не жалеют головы, – Храбрецы уже у Мити на руке. Как ожженный, Митя бросился к реке, Наступивши по дороге на жука. Раскраснелася у Мити вся рука. Раздеваться стал наш Митя – весь в огне, Слышит – бегают мурашки по спине. Окунулся Митя в речку с головой: «Муравейник-то, одначе, боевой. Что бы делал я, когда бы не вода?» Ай, мурашки! Коммунисты хоть куда!

III

Митька, одевшись, сидит над рекой, Мокрые волосы гладит рукой, С маслицем хлеб уплетает, Митьке невесело. Митька сердит. На воду Митька печально глядит. Думушка где-то витает. Гложет Митюху и стыд и тоска: «Где-то там красные бьются войска… Бьются за правое дело… Спутал мне голову тятенька Мой…» Вечером Митька плетется домой. Ноет усталое тело. Дома Митюхе, одначе, не спать: Будет всю ночь лихорадка трепать, Будет то слева, то справа Слышаться лай растревоженных псов, Топот и звуки чужих голосов: «Не на меня ли облава?» Митька все чаще ночует в лесу. «Глаша, еды принеси». – «Принесу». «Режь мне потолще краюхи». Глаша смеется. Мигает свеча. Эх, и сноха ж у Кузьмы Лукича! Сам выбирал… для Митюхи.

IV

Митька прятался умело. За потворство же ему Волостной совет «на дело» Приневолил стать Кузьму. Муж на фронте у Малашки, Неуправка ей самой, – По наряду ползапашки Ей запахано Кузьмой, – Уделить пришлось навозу, Нарубить, привезть дрова. Затаил Кузьма угрозу: «Вот они пошли права! Митька, слышишь? Ваших пару Подрядить бы молодцов: Пусть-ка всыпят комиссару, Чтоб не мучили отцов. Мямли, будь вам разнеладно! По другим-то волостям Комиссаров беспощадно Оптом бьют и по частям!» На свирепого папашу Митька жалобно смотрел: «Так-то так… Заваришь кашу, – Угораздишь под расстрел!»

V

Пришло из города в деревню «обращенье»: Мол, дезертирам всем объявлено прощенье В последний раз. Все, кто не явится исполнить долг свой честно, Караться будут повсеместно, – Таков приказ. Дается льготный срок. А после – не взыщите: Тому, кто отказал республике в защите, Пощады нет. И кто предателя подобного укроет, Тот сам себе могилу роет. Один ответ. Все, в «перелетчики» попавшие случайно, Те были льготою довольны чрезвычайно: Пришли на сбор. Кулацкие ж сынки и сволочь всякой масти Решили дать Советской власти Лихой отпор. У Митьки-бегунца приятели нашлися, К нему с винтовками молодчики сошлися В лесной отряд. Митюха дробовик отцовский взял с собою. «Слышь, не сдавайсь, сынок, без бою; Всади заряд!» Ватага молодцов, Вавила – коноводом, А как рискованно в своих местах с народом Стать на ножи, – Ушли в чужой уезд. В лесу, в деревне, в поле Пришлось пуститься поневоле На грабежи: Где выкрадут коров из-под чужой повети, Где унесут добро, хранившееся в клети. В конце концов Сумели насолить так трудовому люду, Что мужики пошли повсюду На бегунцов.

VI

О Колчаке ходили слухи. Росли надежды кулачья. «Большевики, едят вас мухи! Что Волга? Чья?» Читая каждый день газеты, Кузьма Лукич глядел орлом: «Чать, скоро, братцы, все советы Пойдут на слом. В Москве дошло до забастовок, Шумят рабочие, хе-хе!» Кузьма на радостях обновок Привез снохе. В лес дезертиры перестали Крестьянских угонять коров: Держаться все поближе стали Своих дворов. Но вот пошли другие вести. Вновь кулаков тоска грызет: «Колчак отогнан верст на двести… Нет, не везет! Знать, счастья долго дожидаться». Пришла худая полоса. И бегунцам пришлось податься Опять в леса.

VII

Ванька, Фролка, Пров, Николка Да Панкрат, Клим, Епишка Да Микишка Крепко спят. Митька, Петька, Гришка, Федька У костра Трубки курят, Балагурят До утра. Вот светает, Быстро тает Синь-туман. Лес проснулся. Не вернулся Атаман. «Эх, Вавила!» Охватила Всех тут жуть: «Поднимайтесь, Собирайтесь, Братцы, в путь!» «Эх, Вавила!» Приуныла Вся семья. Гнутся ветки. «Гей, вы, детки! Вот и я! Из разведки Прямо редкий Вышел прок. Эвон, сколько – Жрите только! – Приволок. Тише, Гришка: Тут кумышка, Не пролей. Кто потянет, Сразу станет Веселей. В сборе все ли?» Парни сели На траве. Пили смело, Зашумело В голове. На кумышку До излишку Налегли. «Эх калина!» «Эх малина!» «Ай люли!» «Сдобна, пряна, И румяна, И бела Наша тетка, Что лебедка, Проплыла!» Фролка пляшет, Шапкой машет: «Ну ж дела! Слышь, ребята: Женка брата Родила!» Фролка скачет, Митька плачет, Сам не свой Весь трясется, Оземь бьется Головой!

VIII

«Ой, лесные вы ребятушки, зеленые, Вы головушки-головки забубённые, Дезертиры, бегуны вы все проворные, А настали дни-денечки нынче черные, Пробежало лета больше половинушки, А куда теперь податься нам, детинушки? Возле Питера войска разбиты белые И колчаковцы бегут, как ошалелые. Войско красное с Урала как воротится, По лесам оно за нами поохотится, Покарает дезертиров всех без жалости, Половину расстреляет нас по малости. Уж и так-то мы в лесу боимся шороху, А придется, видно, нам понюхать пороху, А придется передаться нам Деникину. Я, Вавилушка, флажок зеленый выкину, Будь что будет, раз такое положение. Не пошлют авось нас сразу же в сражение. Той порою, может, смута и уляжется: Как Деникин победителем окажется. Все домой вернемся с честью мы с великою: На коне донском, с нагайкою и с пикою!»

IX

«Ваше выс-с-превосходительство! Верьте истинным словам, Вы – законное правительство, И явилися мы к вам!» «Мо-лод-цы!» «Мы не красные, – зеленые, Натерпелися мы бед. Все в побегах закаленные: Не угнать за нами вслед». «Мо-лод-цы!» «Мы от красных отбивалися, Отбивались день и ночь: По лесам густым скрывалися, Удирали во всю мочь». «Мо-лод-цы!» «Еле-еле к вам пробилися, Трудный сделали мы путь, Все ужасно истомилися: Нам бы малость отдохнуть!» «Мо-лод-цы! Был бы отдых вам, ребятушки, Если б враг не напирал, Все вы – бравые солдатушки, – Ухмыльнулся генерал: – Мо-лод-цы! Вашу доблесть в полной мере я Оценю само собой, Всех зеленых – в знак доверия – Назначаю в первый бой! Мо-лод-цы!»