Том 2. Стихотворения и поэмы 1891-1931

15 января 1897

Феодосия

«Плещут в море волны…»

Плещут в море волны, Ходят в небе тучи, Высоко над нами Ярко блещут звезды. В сердце всё сомненья, В голове всё думы, Но звездой сияет Высоко над ними Мне твой образ милый Тихо и спокойно.

22 января 1897

Феодосия

Фритьоф Нансен

«Вперед!» – сказал он сам себе, Вперед – пока в груди есть сила, Вперед – назло самой судьбе, Хотя бы там ждала могила. Вперед. В груди восторг кипит И рваться дух не перестанет, Пока во мне огонь горит, Что к неизвестному нас манит. На севере дальнем, немом и холодном, Где мрак над землею царит, Таинственный сфинкс нальдяном пьедестале Безмолвно и гордо лежит. Загадочный взор он во мрак устремляет И звездное небо его Неясным сияньем своим обливает. На гордом челе у него Написано «Тайна». У ног его плещут Полярные волны. И трупы людей Лежат у подножья: то трупы погибших От взгляда его неподвижных очей. Он пришел, и смел и молод, С гордой верою своей, Заглянуть пытливым взором В глубину его очей. И очей тех взор холодный Погасить не в силах был Пламень гордый и свободный, Что в его очах светил. И во тьме полярной ночи Он воздвиг средь тех высот Знамя знанья и науки. Там написано: «Вперед!»

6 февраля 1897

Феодосия

Посвящение

Дорогой Александре Михайловне Петровой от ее дитю.

Первый лепет Мысли пробужденной, Первый трепет Страсти возбужденной, Молодой весны Радостные сны. Странный шепот Темной ночи длинной, Страстный рокот Трели соловьиной. Блеск луны. Плеск волны. Мимолетное виденье, Мимолетное мученье, Мимолетные мечты – Здесь находят отраженье В полном блеске красоты. Вам, я знаю, были милы Эти первые творенья, Пробужденье юной силы, Мысли робкие движенья. Жизнь прошедшая, прощай! Я на север уезжаю В мой родимый, милый край. Вам же в память оставляю Эту часть души своей, Эти лучшие созданья Светлой юности моей. Жизнь уносит… До свиданья!

19 августа 1897

Коктебель

Прощанье

Огни последние мелькнули, Шепнув «прости» душе моей, И тихо скрылись… потонули В вечернем сумраке степей. В неясном сумраке вагона, Забившись в дальний уголок, Я с грустью думаю о прошлом… А поезд мчится… Путь далек. Под тихий говор, дребезжанье, Под равномерный шум колес, В душе встают воспоминанья О том, где жил я, где я рос. Улыбки, слезы, шутки, речи, Оттенок мысли, жаркий спор И впечатленье первой встречи, И задушевный разговор, И лиц знакомых выраженье, Характер, тон случайных слов, Глубокой мысли отраженье, Отрывки собственных стихов Проходят пестрыми толпами. И грустно мне. И жаль мне их… А поезд мчится вдаль степями, И в сердце бьется грустный стих.

<Август 1897>

«Час урочный настает…»

Час урочный настает. Стрелка стала. Полночь бьет. Народился новый год. Старый тихо исчезает. Сколько терний, сколько роз, Сколько счастья, сколько слез Новый год приготовляет! Юность новый год встречает, Старость старый провожает. С этим годом прочь уходит Много счастия былого, Молодого, дорогого И такого, что уж снова Старость в жизни не находит. «Здравствуй, юность дорогая!» – Говорит нам новый год. Откровенная, живая, Бриллиантами сверкая, Без сомнений, без забот Юность смело вдаль идет, Ничего не разбирая. Здравствуй, новый светлый год! Там, что в будущем случится – Радость, счастье, горе, зло, – Всё равно, На душе теперь – светло: Юность горя не боится. Так давайте веселиться, Хохотать, и пить, и петь. «Дальше должен я смотреть, Выше должен я стремиться!»

31 декабря 1897

Москва

19 февраля

Все мы в детстве, конечно, слыхали Вечно юную сказку о том, Как в заброшенном замке царевна Тихо спит заколдованным сном. Быстро мчатся столетья и годы, А заброшенный замок зарос Виноградом, шиповником диким И колючими вязями роз. Тихий сон над царевной витает, То он давит, как страшный кошмар, То ей грезится, будто приходит Смелый витязь избавить от чар И ее, и заброшенный замок, Наклоняется нежно над ней И снимает своим поцелуем Непробудную дрёму с очей… Да, знакомая старая сказка! И ее мы слыхали не раз – И воочью она перед нами Совершилась в России у нас. Не царевна в заброшенном замке, А истерзанный русский народ По избам, кабакам да острогам Спит уж тысячу лет напролёт. Только в сказке царевна проснулась, Когда минула тысяча лет, А народный-то сон еще долог, И посмотришь – конца ему нет. И невежеством замок зовется, А, чтоб стены его охранять, Приказали не розы, а розги, Кабаки да остроги сажать. Бесконечно тяжелым кошмаром Его давит мучительный сон, И в последнее время тревожней, Беспокойней становится он… После страшного кошмара Николаевских времен Снился раз ему прекрасный И почти чудесный сон. Видит он: приходит витязь (Как к царевне в замке том), Говорит: «Народ мой верный, Осени себя крестом! Я даю тебе свободу – Пробудись! Восстань от сна!» Но была та речь народу Непонятна и темна. Видит он: упали стены Одряхлевшие кругом, Сон исчез… Но, к сожаленью, Это было только сном! И хоть стены крепостные Въявь упали, – тем сильней Сон народный охраняют Кабаки и ряд церквей. А чтоб как-нибудь случайно Потревожен не был он, Послан был начальник земский Охранять народный сон.

«Увядший цветочек…»

Увядший цветочек Из дальней страны! Во мне пробудил он Забытые сны. Зима удалилась, Исчезли снега, Серебряной пеной Блестят берега. Я вижу: сияет Лазурь надо мной, Всё веет, всё дышит Теплом и весной. Лазурное море Живет и горит И каждой волною Со мной говорит. О солнце! О моря Простор голубой! С какою любовью Я рвусь к вам душой! Туда, где фиалки Цветут, где «она» Сидит у окошка, Бледна и грустна!

<Февраль 1898

Москва>

«Думы непонятные…»

Думы непонятные В глубине таятся. Силы необъятные К выходу стремятся. Путь далек… Ладья легка… Жизнь, как море, широка… Дышится и верится И легко поётся. Силами помериться Сердце так и рвётся. Путь далек… ладья легка… Жизнь, как море, широка…

25 июня 1898

Еленкой

Доля русского поэта

В вековом исканьи света, В тине пошлости и зла Доля русского поэта Бесконечно тяжела. Жажда жизни, жажда воли Исстрадавшейся душой – Тяжелее этой доли Не сыскать другой! Не жилица в этом мире Наша муза. Ведь она В глубине самой Сибири Жгучим горем рождена. Эти песни прилетели И родились средь степей, В буйном ропоте метели, Под зловещий звон цепей, Под запорами острога, В душной камере тюрьмы. Боги! Боли слишком много – Счастья здесь не сыщем мы. И с надорванной душою, Исстрадавшийся от мук, Наш поэт с своей тоскою Умирать идет на юг. Юг служил всегда могилой Нашей музы. И поэт Здесь мечтал собраться с силой, Видя моря блеск и свет. Но, как раненая птица, Мысль подняться не могла…

<До 6 сентября 1898>

«В чем мое горе? – спросил я у ветра ночного…»

В чем мое горе? – спросил я у ветра ночного. Он не ответил… С угрозой суровой, С горьким рыданьем бесследно промчался он мимо, Вечно холодный, унылый и вечно гонимый. В чем мое горе? – спросил я у сумрака ночи. Он не ответил… И стали короче Тени ночные… И снова они разрастались И в тишине неподвижной о чем-то шептались. В чем мое горе? – спросил я у снов. И толпою Встали туманные сны предо мною. Тени забытой любви предо мной промелькнули И улыбнулись… И грустно мне в очи взглянули.

16 ноября 1898

<Москва>

«Мой дух широк: он обнимает…»

Мой дух широк: он обнимает Весь мир, как неба синий свод. Он всё собою отражает, На всё свой отклик подает. Глубоко сердце мое: полно Оно сокровищ дорогих. Но только буря, вспенив волны, Наверх выбрасывает их. Мысль – это молния. Сверкает Она внезапно. Горд, могуч Ее полет. Громады туч Она зигзагом рассекает И озаряет вечный мрак, Объявший всё. Я сам – червяк.