Том 3. Басни, стихотворения, письма

Эпиграмма на перевод поэмы «L'аrt рoеtiquе»

«Ты ль это, Буало?.. Какой смешной наряд! Тебя узнать нельзя: совсем переменился!» — Молчи! Нарочно я Графовым нарядился;     Сбираюсь в маскерад.

<П. Н. Львовой>

Счастливы басенки мои в руках твоих,     Люби и жалуй их, И если иногда стихи мои не гладки, Читая их в кругу друзей под вечерок, Улыбкою своей ты скрадь их недостатки; И слабые стихи в устах красавиц сладки — Так мил нам на груди у них простой цветок.

<Е. П. Полторацкой> *

   За милую прелестну кружку, Которой отвожу свою от жажды душку,    С которой только что не сплю      И так люблю,    Как маленький дитя игрушку.

<Эпиграмма на Д. И. Хвостова>

Полезен ли другим о басне сей урок — Не знаю, а творцу бедняжке он не впрок!

<Эпиграмма рецензенту поэмы «Руслан и Людмила»>

Напрасно говорят, что критика легка. Я критику читал Руслана и Людмилы    Хоть у меня довольно силы, Но для меня она ужасно как тяжка!

<Отрывок из «Одиссеи»>

Мужа поведай мне, муза, мудрого странствия многи, Им понесенны, когда был священный Пергам испровергнут. Много он видел градов и обычаев разных народов; Много, носясь по морям, претерпепел сокрушений сердечных. Пекшися всею душой о своем и друзей возвращенье. Но не спас он друзей и сподвижников, сколько ни пекся. Сами они от себя и своим безрассудством погибли Буйные! — Тучных волов они высокого солнца Пожрали — он навек обрек их не видеть отчизны. Ты, богиня и Диева^* дщерь, нам всё то поведай.   Все уж иные, кого не постигла горькая гибель, В домы свои возвратились, войны набежавши и моря. Он лишь один, по отчизне тоскуя и верной супруге, Властью удержан был сильной, божественной нимфы Калипсы. В утлых прекрасных пещерах — она с ним уз брачных желала. Год же когда совершился и новое лето настало, Боги тогда присудили в отчизну ему возвратиться, В область Итаку — и тут не избегли трудов и злосчастий Он и дружина его; боги все к нему умилились. Только Посейдон один гневен жестоко был к Одиссею, Мужу божественну, доколь не вступил он на землю.   Но тогда был Посейдон далеко в стране ефиопов. Два ефиопских народа земли на концах обитают. Тамо, где солнце восходит, и там, где солнце нисходит. Жертвами тучных волов и богатой стотельчною жертвой Он от них услаждался, — боги же купно другие Были тогда на Олимпе, в чертогах могущего Дия.

<В. П. Ушаковой>

Варвара Павловна! Обласканный не по заслугам, И вам и вашим всем подругам Крылов из кельи шлет поклон, Где, мухою укушен он, Сидит, раздут, как купидон — Но не пафосский и не критский^*, А иль татарский, иль калмыцкий. Что ж делать?… надобно терпеть!.. Но, чтоб у боли сбавить силы, Нельзя ль меня вам пожалеть?.. Вы так добры, любезны, милы;— Нельзя ль уговорить подруг, Чтоб вспомнить бедного Крылова, Когда десерт пойдет вокруг?.. Поверьте, он из ваших рук Лекарством будет для больнова.

Три поцелуя

В осенний темный вечер, Прижавшись на диване, Сквозь легкий сон я слушал, Как ветры бушевали; Вот вдруг ко мне подкрались Три девушки прекрасны: Какую бы с ним шутку Сыграть? — они шептали. Прекрасную сыграем,— Одна из них сказала,— Но прежде мы посмотрим, Довольно ль спит он крепко: Пусть каждая тихонько Сонливца поцелует, И, если не проснется, Я знаю, что с ним делать.— Тут каждая тихонько Меня поцеловала И что ж! — Какое чудо! Куда осенний холод, Куда и осень делась! Мне точно показалось, Что вновь весна настала, И стал опять я молод!

<Ест Федька с водкой редьку…>

Ест Федька с водкой редьку, Ест водка с редькой Федьку.

<Се Александр, краса царей…>

   Се Александр, краса царей, Царь по рождению России, им блаженной,     По доблести ж своей    Достойный быть царем вселенной.

Алексею Николаевичу Оленину (при доставлении последнего издания басен)

   Прими, мой добрый Меценат, Дар благодарности моей и уваженья. Хоть в наш блестящий век, я слышал, говорят, Что благодарность есть лишь чувство униженья; Хоть, может быть, иным я странен покажусь, Но благодарным быть никак я не стыжусь     И в простоте сердечной Готов всегда и всем сказать, что, на меня    Щедрот монарших луч склоня,    Ленивой музе и беспечной    Моей ты крылья подвязал. И, может, без тебя б мой слабый дар завял    Безвестен, без плода, без цвета,    И я бы умер весь для света. Но ныне, если смерть мою переживу, Кого, коль не тебя, виной в том назову? При мысли сей, мое живее сердце бьется.    Прими ж мой скромный дар теперь       И верь, Что благодарностью, не лестью он дается.

Эпитафия

Как утром на цветах весенняя роса. Едва она на сей земле блеснула, С улыбкою на здешний мир взглянула И вознеслась к себе на небеса.

<Эпиграмма на Г. П. Ржевского>

Мой критик, ты чутьем прославиться хотел,    Но ты и тут впросак попался:   Ты говоришь, что мой герой<…….>     Ан нет, брат, он<…….>

<Про девушку меня идет худая слава…>

Про девушку меня идет худая слава,   Что будто я весьма дурного нрава    И будто вся моя забава Людей расценивать и насмех подымать.— Коль правду говорить, молва такая права: Люблю, где случай есть, пороки пощипать. (Всё лучше-таки их немножко унимать). Однако ж здесь, я сколько ни глядела, Придраться не к чему, а это жаль;— без дела Я право уж боюсь, чтоб я не потолстела.     Какое ж диво в том?— Для добрых только ваш гостеприимен дом,   И вы одним своим небесным взором Прочь гоните порок со всем его прибором. Так! вижу только я здесь радость, игры, смех; А это не порок, спросите хоть у всех. К чему ж мне попусту на ссору накупаться    И злые выпускать стихи?     Нет, нет, пора уняться; А то еще меня осудят женихи, И придет век мне в девушках остаться. Брюзжала я — теперь хочу налюбоваться,    Что есть завидная семья,   Великая и славою и властью, И в ней приют семейственному счастью.    Так, на нее любуясь, я Живущим в хижине сказала б справедливо: Живите как живут в семье прекрасной сей;    И даже в хижине своей Вы рай увидите и будете счастливы.

<Мой друг, когда бы был ты бог…>

   Мой друг, когда бы был ты бог,   Ты б глупости такой сказать не мог.

<По части кравческой, о царь, мне речь позволь…>

По части кравческой, о царь, мне речь позволь:    И то, чего тебе желаю,    И то, о чем я умоляю,    Не морщась выслушать изволь. Желаю, наш отец, тебе я аппетита, Чтоб на день раз хоть пять ты кушал бы досыта,    А там бы спал, да почивал,    Да снова кушать бы вставал,    Вот жить здоровая манера!   С ней к году — за то я, кравчий твой, берусь — Ты будешь уж не боб, а будешь царь-арбуз! Отец наш! не бери ты с тех царей примера,   Которые не лакомо едят,     За подданных не спят И только лишь того и смотрят и глядят, Чтоб были все у них довольны и счастливы:    Но рассуди премудро сам. Что за житье с такой заботой пополам;     И, бедным кравчим, нам    Какой тут ждать себе наживы?   Тогда хоть брось всё наше ремесло.    Нет, не того бы мне хотелось.    Я всякий день молюсь тепло, Чтобы тебе, отец, пилось бы лишь да елось,    А дело бы на ум не шло.