Том 3. Воздушный десант

Мы сказали:

— Воюй, твое право. Но не хлопочи, не вытягивай нам поблажки у командиров, не подменяй нас!

Федька старается ходить в боевые задания только с нами, но там уж частенько ставит свою жизнь за нас. То и дело слышишь: «Я сбегаю», «Я сделаю»; то и дело видишь: пополз выяснить что-нибудь подозрительное, полез на дерево сориентироваться. Мы стараемся не отставать от него, но он так ловок и быстр, что равняться с ним немыслимо.

В районе, где находится наш десант, у противника собрано несколько полков пехоты, много танков, минометов, самоходок. Сокрушить этот кулак сразу весь нам не под силу, и мы уничтожаем его по частям. Каждую ночь наши небольшие отряды и группы внезапно, дерзко громят вражеские штабы, склады, обозы, рвут мосты, дороги, связь. Эта тактика сбивает противника с толку: он ждет, что налетят здесь, а бьют там; повернет силы туда, а стукнут здесь; замахнется для большого, уничтожающего удара, а нас уже нет, мы далеко.

Нам эта тактика помогает хранить в тайне свое расположение, свою главную базу. Противник не знает, куда двинуть свои полки, до сих пор топчется на одном месте. Ему известно, что мы хоронимся в лесу, но лес-то большой и окружить, прочесать его весь трудно.

Почти каждую ночь прилетают к нам «утята» — маленькие самолеты «У-2», выключают моторы и начинают планировать низко-низко над лесом. Летчики во все горло кричат:

— О-го-го, десантники! Здравствуйте! Разводи быстро костры. Станем бросать боеприпас. Пошарь вон там, справа, — газеты сбросили.

Нам кажется, что летчиков слышно на весь лес, на весь мир. Нам это как нож к горлу: кругом ведь немцы. И мы чертыхаемся на летчиков, но разводим костры. С самолетов сыплются парашютно-десантные мешки, большей частью с оружием и боеприпасами.

Сбросив груз, летчики орут опять же во все горло:

— Кончай костры! Мы отработали. Завтра снова будем, ждите. До свиданья!

Включают моторы и улетают.

Однажды с тем же криком: «О-го-го, десантники!» — прилетел гадкий утенок. Мы заподозрили его по шуму мотора, он не выключил его, и воздержались разводить костры. Но самолет и без костров сбросил что-то. Оказались листовки: фашисты призывали выдавать десантников, за каждого сулили много водки и махорки. Но пока мы не знаем случая, чтобы кого-то из наших обменяли на выпивку и курево.

«Утята» сыплют и сыплют боеприпасы, вооружают нас для больших дел. Мы все расширяем, усиливаем борьбу, можно сказать, залезли противнику в брюхо и рвем там всё. Прошлой ночью одна из наших групп подорвала эшелон с оружием, шедший к Днепру. Грохот рвущихся снарядов, бомб, мин был такой, что мы, находившиеся за несколько километров от взрыва, открывали рты и зажимали уши, чтобы не оглохнуть. А ребята, сделавшие взрыв, вернулись глухими.

Доктор уверяет, что глухота временная, скоро пройдет.

Говорят: «Разведка — глаза и уши армии», а для десанта она само сердце, без нее десант долго не наживет. И мы постоянно ведем глубокую, круговую разведку. Ведут не только разведчики, а все, кого сочтет способным наше командование.

Вот сейчас по лощине, поросшей реденьким кустарником, мы подползаем к небольшой деревне. И вдруг по той же лощине идет старикашка, идет прямо на нас без всякой опаски, даже радостно, и подает всякие знаки головой, руками, чтобы не стреляли. Оружия при нем не видно. Но по воинскому уставу мы командуем:

— Стой!

А старикашка сует нам руку, лопочет:

— Здравствуйте! Я к вам. Узнал, что прилетели первые ласточки, и пошел искать. Насилу нашел. Не знаю, как назвать вас. Не осудите, если ошибусь. Здравствуйте, господа-товарищи, сынки, спасители!

Выглядит старикашка комедиантом со сцены: голова и борода красно-рыжие с проседью, на макушке большая лысина. Все кажется неестественным, приклеенным. Одет в ватную куртку и штаны с таким количеством заплат — самых разных, ярко-диких, — будто сшиты они из лоскутного одеяла. На ногах самодельные калоши, склеенные из грубых, рубчатых автомобильных покрышек.

— Хитро здоровкаешься: «Господа-товарищи». Чем-нибудь угодишь, — воркочет Арсен, оглядывая придирчиво старикашку.

А тот подхватывает радостно:

— Вот именно, вот именно так, угадал: здоровкаюсь на всяк случай.

Федька. Не перед всяким же.

— Вот именно, что перед всяким. Поклонишься — не переломишься. Оттого и жив, цел. Не гнись — не носил бы уж головы.

Арсен. Видать, жук.

Старикашка (радостно). Жук, верно, жук! И зовут Кузькой.

Арсен. До седых волос дожил — и все Кузька. (Укоризненно мотает головой.)

Кузька. Да, да. Как зачали во младенчестве кузькать, так и осталось на всю жизнь. Давно уж я и многолет и многодед, а все едино кузькают.

Антон. Фамилия есть?

Кузька. Как не быть. Пудов. И прозвище есть — Баскобай.

Антон. Что это значит?

Кузька. Вроде краснобая. Охоч я, легок на язык, баско говорю — вот и прилепили Баскобая.

Антон. Ты откуда?

Кузька. Да вот из этой самой деревни.

Антон. Что делаешь там?

Кузька. Как все протчие, живу, себя, детей, внучат спасаю. Я к вашей милости, господа-товарищи. Покажите мне вашего самого набольшего!

Антон. Зачем?

Кузька. Может, у него какая нужда есть.

Антон. Может, и есть. Тебе-то что до его нужды?

Кузька. Я готов услужить.

Антон. Это зачем тебе?

Кузька. Говорят, скоро везде ваш верх будет.

Мы все. Да, скоро. Наверняка. Готовь хлеб-соль.

Кузька. И я про то же. Готов услужить.

Федька. Слыхал про Арсена Коваленкова?

Кузька. Как не слыхать: про него вся округа гудит.

Федька. Вот иди к нему на пару. Будет самая хорошая услуга.

Кузька. Нет, не могу. Арсен идет напролом, ему можно: одинокий.

Арсен (горячо). И совсем не одинокий. Четверо детей.

Кузька. Дети и у меня есть. Но забота не о них: они большие, сами распорядятся своей жизнью. Я за внучаток болею, их хочу сохранить. Мне нельзя жить с шумом, с громом, напрямик, как Арсен. Мне надо маленьким ручейком, в обход, в оббег.

Мы оставили Кузьку с Арсеном: пусть побалакают два деда, — а сами отошли в сторонку посовещаться. Кузьку, конечно, надо проверить. Надежен ли? Надо прощупать, какие он может сделать нам услуги. Решили задержать Кузьку, воспользоваться им для разведки.