Том 38. Полное собрание сочинений.

— Какъ что такое собственность, вмшалась княгиня. У насъ въ семь наше Знаменское переходитъ въ 8 поколніе и всегда было собственностью отцовъ, такъ какъ же это не собственность.

— И все таки не собственность, воскликнулъ Орловъ.

— Да это: la propri'et'e c’est le vol³⁸¹ Прудона, сказалъ камергеръ, спокойно улыбаясь.

— Пожалуй что и такъ, когда собственность не есть произведенiе труда.

— По вашему выходитъ, что за то, что они положили произведенiе своего труда на землю, трудились на ней и наслдники ихъ продолжаютъ трудиться на земл — у нихъ надо отнять ее и отдать мужикамъ.

— Я ничего не говорю объ отнятіи. Я только говорю, что владніе землей не собственность, а захватъ чужой собственности.

— Вотъ этого я никакъ не пойму, сказалъ камергеръ, почему это?

— А потому, что если люди живутъ на остров, гд вс кормятся землей, одинъ присвоитъ себ то, чмъ можетъ кормиться другой, онъ отнимаетъ у другого то, что въ извстной мр должно составлять его собственность, т.-е. совершаетъ³⁸² то, что мы согласились называть воровствомъ.

— Но вдь мы не на остров.

— Все равно, поверхность земли не безконечна, a опредленна.

— Да, но какъ же такъ ровно раздлить землю, вступила въ разговоръ кн[ягиня]. Вамъ сколько сахару? спросила она, разливая кофе.

— Длить не нужно и нельзя, какъ нельзя длить воздухъ, всмъ одинаково нужно — сказалъ Орловъ.

— Какъ же это такъ не длить?

— А такъ, какъ это понимаютъ эти самые «воры» — народъ, такъ, чтобы признавать землю Божьей, общей, и пользоваться ею только съ общаго согласія.

— Да, это тотъ милый міръ съ своей водкой и двухъаршинными полосками, которыя и довели крестьянъ до того, что они вс стали теперь ворами.

— Не ворами, а нищими, а довели ихъ³⁸³ до этого не міръ, a землевладльцы и правительство.

— Отъ чего въ Европ нтъ міра, а частная земельная собственность и порядокъ и благоустройство.

— Порядокъ и благоустройство, еще горяче заговорилъ Орловъ. Вотъ это то и ужасно, Европа. Наше правительство, — простите меня — состоитъ изъ такихъ глупыхъ, отсталыхъ людей, что они не умютъ, не могутъ даже думать своимъ умомъ, руководствоваться условіями своей жизни. Европа? Да и въ Европ никогда не было того, что у насъ было и есть — община, земельная община.

— Хороша эта община, поощрительница кабака. Вотъ что община.

— Позвольте, въ русскомъ народ жило и живетъ сознаніе того, что земля не можетъ быть предметомъ собственности и это сознаніе, опередившее Европу, сознаніе того, что Европа рано или поздно должна будетъ ввести — оно и начинается кое гд и въ Англіи теперь — и это передовое сознаніе русскаго народа мы считаемъ отсталостью и беремъ примръ съ потерявшей всякое сознаніе справедливости — Европы.

— Да, хорошо было бы, если бы мы хоть немножко были бы похожи на Европу. Но вдь все, что вы говорите, это общія фразы «Съ общаго согласія». Но какъ? Спрашивается, если земельная собственность неправильна, незаконна, то какъ организовать пользованіе землею.

— Какъ организовать? Никакъ, а сознавъ несправедливость земельной собственности, признать землю общимъ достояніемъ всхъ.

— Да это мы слышали. Но какъ это сдлать? Когда одни хотятъ заниматься землею, a другіе заниматься науками, искусствами, торговлей, фабричнымъ производствомъ.

— Сдлать такъ, чтобы т, кто пользуется землей, выплачивали бы тмъ, кто занимаются искусствомъ, фабричнымъ производством и пр. за то преимущество, которое они имютъ, пользуясь землею, общимъ достояніемъ всхъ.

— Да это Генри Джорджъ. Единый налогъ.

— Да, Генри Джорджъ. Единый налогъ.

— Но вдь это неисполнимо.

— Почему? Неисполнимо казалось освобожденіе рабовъ, у насъ уничтоженіе крпостного права гораздо боле неисполнимо, чмъ освобожденіе отъ рабства земельнаго. И тогда говорили точно также. Вдь дло все въ томъ, чтобы сознано было всмъ обществомъ, большинствомъ людей преступность земельной собственности. Вдь было время, что народъ — рабы не чувствовали всей несправедливости своего рабства и несли его покорно, но прошло время, люди сознали несправедливость, своего положенія и поняли это лучшіе люди изъ рабовладльцевъ и поняли это рабы и нельзя было больше продолжать этого положенія. Только силою можно было удержать рабовъ въ ихъ положеніи, а силой не долго удержишь, — тоже самое и теперь и съ земельнымъ рабствомъ. Точно также лучшіе люди...

— Такіе, какъ вы.

— Лучшіе люди изъ земельныхъ рабовладльцевъ понимаютъ и теперь, что это не можетъ такъ продолжаться, и сознаютъ себя преступниками.

— Это мы съ вами, княгиня, преступники.

— Да преступниками. Вы можете не сознавать свое преступленіе, но народъ не можетъ не видть его. Онъ не только видитъ, но чувствуетъ его на своей ше. И въ такое время мы ничего умне не можемъ придумать, какъ безнравственный, развращающій народъ законъ 9-го ноября, и только мечтаемъ. о томъ, какъ бы намъ не отстать отъ Европы, хотя мы стоимъ. въ народномъ сознаніи на тысячи верстъ впереди ея. Да это ужасно.

— Да, но какъ же осуществить это?

— Нужно, чтобы люди сознали незаконность, преступность. земельной собственности. А сознаютъ это люди, они найдутъ средство осуществить освобожденіе рабовъ земли, такъ же, какъ нашли средства освободить негровъ въ Америк и крпостныхъ. въ Россіи, надо только, чтобы люди поняли, что нельзя боле продолжать жить при этой вопіющей несправедливости. И не скрывать надо отъ себя, но напротивъ вс силы употреблять, на то, чтобы сознать ее также, какъ сознаетъ ее народъ. А мы говоримъ: Европа. Мы, стоящіе по сознанію народа впереди Европы, мы, которымъ такъ легко сдлать этотъ шагъ, который неизбжно сдлаетъ и Европа, мы справляемся о томъ, что длаетъ Европа, и стараемся затормозить ршеніе вопроса и скрыть отъ себя преступность нашего положенія, двойную преступность, потому что мы имемъ передъ собой указанія народа.

— Да, что, я значитъ преступница, вступилась княгиня. Благодарю, мн кажется однако, что вы немножко зарапортовались, милый Н. И.

— Нтъ, я ничего этого не говорю, вдругъ уныло сказалъ Орловъ. Нтъ, я ничего, ничего не говорю.

Вс замолчали. Всмъ было неловко. Потомъ вдругъ О[рловъ] вскочилъ и дрожащимъ голосомъ заговорилъ, обращаясь ко мн, къ кн[ягин], камергеру и особенно къ дочери брюнетк.

— Милые мои, заговорилъ онъ, простите, если я васъ обидлъ, но подумайте, ради Бога подумайте, о чемъ я говорю, и вы, Е[катерина] П[етровна], и вы, къ камергеру. Вдь это не шутка. Не шутка, а страшное дло. Вы говорите о народ, о крестьянскомъ народ, что они сожгли какіе то сараи, срубили деревья, потравили луга, вы осуждаете, браните ихъ. А вы только подумайте, что они должны испытывать, глядя на эту вашу жизнь, которую они поддерживаютъ только потому, что вы отняли у нихъ ихъ достояніе. Въ особенности потому должны мучительно испытывать, что они также хорошо знаютъ, какъ то, что солнце каждый день всходитъ, что земля Божья, и знаютъ не такъ, какъ мы, по разсужденію, а знаютъ своими боками, что имъ безъ земли жить нельзя, что они, только работая всю жизнь на земл и ели-ели питаясь, могутъ возрастить дтей, такихъ же людей, какъ ваши. Подумайте, какое должно быть ихъ смиреніе, терпніе, незлобивость, если они, зная все это, продолжаютъ, милліоны и милліоны ихъ, нести свою матеріальную жизнь, только изрдка сжигая ваши груши и вишни и вырубая десятки деревъ, выросшихъ на земл, которая принадлежитъ имъ больше, чмъ вамъ. Подумайте объ этомъ, оглянитесь на себя и поймите величіе этого народа и поклонитесь ему и попросите его прощенія. А не говорите, что вы хотите устроить его по образцу несчастной, развращенной Европы.

— Странныя у васъ мысли Н. И. — сказала кн[ягиня] и начала длинную рчь о своихъ обязанностяхъ передъ дтьми, о томъ, какіе бываютъ дурные опекуны, о томъ, какія дти князя Адашева, а онъ былъ женатъ на Строгоновой, родной сестр извстнаго, еще у него была исторія съ Бубновой.

Орловъ молча слушалъ, потомъ вздохнулъ, повернулся и вышелъ скорыми, взволнованными шагами.

— А знаете, я бы не пускалъ такихъ людей въ домъ.

— Что длать. Je le souffre en m'emoire de mon pauvre cher Mika.³⁸⁴