Том 5. Стихотворения

1906

Москва

Свадьба

Мы ждем. Ее все нет, все нет… Уставившись на паперть храма В свой черепаховый лорнет, Какая-то сказала дама. Завистливо: «Si jeune… Quelle ange…» [4] Гляжу — туманится в вуалях: Расправила свой флер д'оранж, — И взором затерялась в далях. Уж регент, руки вверх воздев, К мерцающим, златым иконам, Над клиросом оцепенев, Стоит с запевшим камертоном. Уже златит иконостас Вечеровая багряница. Вокруг уставились на нас Соболезнующие лица. Блеск золотых ее колец… Рыдание сдавило горло Ее, лишь свадебный венец Рука холодная простерла. Соединив нам руки, поп Вкруг аналоя грустно водит, А шафер, обтирая лоб, Почтительно за шлейфом ходит. Стою я, умилен, склонен, Обмахиваясь «Chapeau claque'ом». [5] Осыпала толпа княжон Нас лилиями, мятой, маком. Я принял, разгасясь в углу, Хоть и не без предубежденья, Напечатленный поцелуй — Холодный поцелуй презренья. Между подругами прошла Со снисходительным поклоном. Пусть в вышине колокола Нерадостным вещают звоном, — Она моя, моя, моя… Она сквозь слезы улыбнулась. Мы вывали… Ласточек семья Над папертью, визжа, метнулась. Мальчишки, убегая вдаль, Со смеху прыснули невольно. Смеюсь, — а мне чего-то жаль. Молчит, — а ей так больно, больно. А колокольные кресты Сквозь зеленеющие ели С непобедимой высоты На небесах заогневели. Слепительно в мои глаза Кидается сухое лето; И собирается гроза, Лениво громыхая где-то.

4

Такая молодая… Какой ангел… ( фр.)

5

Складная шляпа, цилиндр на пружинах ( фр.)

1905–1908

Серебряный Колодезь

После венца

Глядят — невеста и жених Из подвенечной паутины, Прохаживаясь вдоль куртины, Колеблемой зефиром; их — Большой серебряный дельфин, Плюющийся зеркальным блеском, Из пурпуровых георгин Окуривает водным блеском. Медлительно струит фонтан Шушукающий в выси лепет… Жених, охватывая стан, Венчальную вуаль отцепит; В дом простучали костыли; Слетела штора, прокачавшись. Он — в кружевной ее пыли, К губам губами присосавшись. Свой купол нежно-снеговой Хаосом пепельным обрушит — Тот облак, что над головой Взлетающим зигзагом душит; И вспучилась его зола В лучей вечеровые стрелы; И пепел серый сеет мгла, Развеивая в воздух белый; Чтоб неба темная эмаль В ночи туманами окрепла, — Там водопадом топит даль Беззвучно рушимого пепла.

1908

Москва

Город («Всё спит в молчанье гулком…»)

Старинный дом

В.Ф. Ходасевичу

Всё спит в молчанье гулком. За фонарем фонарь Над Мертвым [6] переулком Колеблет свой янтарь. Лишь со свечою дама Покажется в окне: — И световая рама Проходит на стене, Лишь дворник встрепенется, — И снова головой Над тумбою уткнется В тулуп бараний свой. Железная ограда; Старинный барский дом; Белеет колоннада Над каменным крыльцом. Листвой своей поблеклой Шушукнут тополя. Луна алмазит стекла, Прохладный свет лия. Проходят в окнах светы — И выступят из мглы Кенкэты и портреты, И белые чехлы. Мечтательно Полина В ночном дезабилье Разбитое пьянино Терзает в полумгле. Припоминает младость Над нотами «Любовь, Мечта, весна и сладость — Не возвратитесь вновь. Вы где, условны встречи И вздох: Je t'aime, Poline…» [7] Потрескивают свечи, Стекает стеарин. Старинные куранты Зовут в ночной угар. Развеивает банты Атласный пеньюар. В полу ослепшем взоре Воспоминаний дым, Гардемарин, и море, И невозвратный Крым. Поездки в Дэрикоэ, Поездки к У чан-Су… Пенснэ лишь золотое Трясется на носу. Трясутся папильотки, Колышется браслет Напудренной красотки Семидесяти лет. Серебряные косы Рассыпались в луне. Вот тенью длинноносой Взлетает на стене. Рыдает сонатина Потоком томных гамм. Разбитое пьянино Оскалилось — вон там. Красы свои нагие Закрыла на груди, Как шелесты сухие Прильнули к ней: «Приди, — Я млею, фея, млею…» Ей под ноги луна Атласную лилею Бросает из окна. А он, зефира тише, Наводит свой лорнет: С ней в затененной нише Танцует менуэт. И нынче, как намедни, У каменных перил Проходит вдоль передней, Ища ночных громил. Как на дворе собаки Там дружною гурьбой Пролаяли, — Акакий — Лакей ее седой, В потертом, сером фраке, С отвислою губой: — В растрепанные баки Бормочет сам с собой. Шушукнет за портретом, Покажется в окне: — И рама бледным светом Проходит на стене. Лишь к стеклам в мраке гулком Прильнет его свеча… Над Мертвым переулком Немая каланча. Людей оповещает, Что где-то — там — пожар, — Медлительно взвивает В туманы красный шар.

6

Переулок в Москве

7

Я люблю тебя. Полин…( фр.)

Август 1908

Суйда

Маскарад

М.Ф. Ликиардопуло

Огневой крюшон с поклоном Капуцину черт несет. Над крюшоном капюшоном Капуцин шуршит и пьет. Стройный черт, — атласный, красный, — За напиток взыщет дань, Пролетая в нежный, страстный, Грациозный па д'эспань, — Пролетает, колобродит, Интригует наугад Там хозяйка гостя вводит. Здесь хозяин гостье рад. Звякнет в пол железной злостью Там косы сухая жердь: — Входит гостья, щелкнет костью, Взвеет саван: гостья — смерть. Гость — немое, роковое, Огневое домино — Неживою головою Над хозяйкой склонено. И хозяйка гостя вводит. И хозяин гостье рад. Гости бродят, колобродят, Интригуют наугад. Невтерпеж седому турке: Смотрит маске за корсаж. Обжигается в мазурке Знойной полькой юный паж. Закрутив седые баки, Надушен и умилен, Сам хозяин в черном фраке Открывает котильон. Вея веером пуховым, С ним жена плывет вдоль стен; И муаром бирюзовым Развернулся пышный трон. Чей-то голос раздается: «Вам погибнуть суждено», — И уж в дальних залах вьется, — Вьется в вальсе домино С милой гостьей: желтой костью Щелкнет гостья: гостья — смерть. Прогрозит и лязгнет злостью Там косы сухая жердь. Пляшут дети в ярком свете. Обернулся — никого. Лишь, виясь, пучок конфетти С легким треском бьет в него. «Злые шутки, злые маски», — Шепчет он, остановясь. Злые маски строят глазки, В легкой пляске вдаль несясь. Ждет. И боком, легким скоком, — «Вам погибнуть суждено», — Над хозяйкой ненароком Прошуршало домино. Задрожал над бледным бантом Серебристый позумент; Но она с атласным франтом Пролетает в вихре лент. В бирюзу немую взоров Ей пылит атласный шарф. Прорыдав, несутся с хоров, — Рвутся струны страстных арф. Подгибает ноги выше, В такт выстукивает па, — Ловит бэби в темной нише — Ловит бэби — grand papa. [8] Плещет бэби дымным тюлем, Выгибая стройный торс. И проносят вестибюлем Ледяной, отрадный морс. Та и эта в ночь из света Выбегает на подъезд. За каретою карета Тонет в снежной пене звезд. Спит: и бэби строит куры Престарелый grand papa. Легконогие амуры Вкруг него рисуют па. Только там по гулким залам — Там, где пусто и темно, — С окровавленным кинжалом Пробежало домино.

8

Дедушка ( фр.)

Июль 1908

Серебряный Колодезь

Меланхолия

М.Я. Шику

Пустеет к утру ресторан. Атласами своими феи Шушукают. Ревет орган. Тарелками гремят лакеи — Меж кабинетами. Как тень, Брожу в дымнотекущей сети. Уж скоро золотистый день Ударится об окна эти, Пересечет перстами гарь, На зеркале блеснет алмазом… Там: — газовый в окне фонарь Огнистым дозирает глазом. Над городом встают с земли, — Над улицами клубы гари. Вдали — над головой — вдали Обрывки безответных арий. И жил, и умирал в тоске, Рыдание не обнаружив. Там: — отблески на потолке Гирляндою воздушных кружев Протянутся. И всё на миг Зажжется желтоватым светом. Там — в зеркале — стоит двойник; Там вырезанным силуэтом — Приблизится, кивает мне, Ломает в безысходной муке В зеркальной, в ясной глубине Свои протянутые руки.

1904

Москва

Отчаянье («Веселый, искрометный лед…»)

Е.П. Безобразовой

Веселый, искрометный лед. Но сердце — ледянистый слиток. Пусть вьюга белоцвет метет, — Взревет; и развернет свой свиток. Срывается: кипит сугроб, Пурговым кружевом клокочет, Пургой окуривает лоб, Завьется в ночь и прохохочет. Двойник мой гонится за мной; Он на заборе промелькает, Скользнет вдоль хладной мостовой И, удлинившись, вдруг истает. Душа, остановись — замри! Слепите, снеговые хлопья! Вонзайте в небо, фонари, Лучей наточенные копья! Отцветших, отгоревших дней Осталась песня недопета. Пляшите, уличных огней На скользких плитах иглы света!

1904

Москва

Праздник

В.В. Гофману

Слепнут взоры: а джиорно Освещен двухсветный зал. Гость придворный непритворно Шепчет даме мадригал, — Контредансом, контредансом Завиваясь в «chinoise». Искры прыщут по фаянсам, По краям хрустальных ваз. Там — вдали — проходит полный Седовласый кавалер. У окна вскипают волны Разлетевшихся портьер. Обернулся: из-за пальмы Маска черная глядит. Плещут струи красной тальмы В ясный блеск паркетных плит. «Кто вы, кто вы, гость суровый — Что вам нужно, домино?» Но, закрывшись в плащ багровый, Удаляется оно. Прислонился к гобелэнам, Он белее полотна… А в дверях шуршит уж трэном Гри-де-перлевьм жена. Искры прыщут по фаянсам, По краям хрустальных ваз. Контредансом, контредансом Вьются гости в «chinoise».

Июль 1908

Серебряный Колодезь

Пир («Проходят толпы с фабрик прочь…»)

С.А. Полякову

Проходят толпы с фабрик прочь. Отхлынули в пустые дали. Над толпами знамена в ночь Кровавою волной взлетали. Мы ехали. Юна, свежа, Плеснула перьями красотка. А пуля плакала, визжа, Над одинокою пролеткой. Нас обжигал златистый хмель Отравленной своей усладой. И сыпалась — вон там — шрапнель Над рухнувшею баррикадой. В «Aquarium'e» с ней шутил Я легкомысленно и метко. Свой профиль теневой склонил Над сумасшедшею рулеткой, Меж пальцев задрожавших взяв Благоуханную сигару, Взволнованно к груди прижав Вдруг зарыдавшую гитару. Вокруг широкого стола, Где бражничали в тесной куче, Венгерка юная плыла, Отдавшись огненной качуче. Из-под атласных, темных вежд Очей метался пламень жгучий; Плыла — и легкий шелк одежд За ней летел багряной тучей. Не дрогнул юный офицер, Сердито в пол палаш ударив, Как из раздернутых портьер Лизнул нас сноп кровавых зарев. К столу припав, заплакал я, Провидя перст судьбы железной: «Ликуйте, пьяные друзья, Над распахнувшеюся бездной. Луч солнечный ужо взойдет; Со знаменем пройдет рабочий: Безумие нас заметет — В тяжелой, в безысходной ночи. Заутра брызнет пулемет Там в сотни возмущенных грудей; Чугунный грохот изольет, Рыдая, злая пасть орудий. Метелицы же рев глухой Нас мертвенною пляской свяжет, — Заутра саван ледяной, Виясь, над мертвецами ляжет, Друзья мои…» И банк метал В разгаре пьяного азарта; И сторублевики бросал; И сыпалась за картой карта. И, проигравшийся игрок, Я встал: неуязвимо строгий, Плясал безумный кэк-уок, Под потолок кидая ноги. Суровым отблеском покрыв, Печалью мертвенной и блеклой На лицах гаснущих застыв, Влилось сквозь матовые стекла — Рассвета мертвое пятно. День мертвенно глядел и робко. И гуще пенилось вино, И щелкало взлетевшей пробкой.

1905

Москва

Укор

Кротко крадешься креповым трэном, Растянувшись, как дым, вдоль паркета; Снеговым, неживым манекеном, Вся в муар серебристый одета. Там народ мой — без крова; суровый Мой народ в униженье и плене. Тяжелит тебя взор мой свинцовый. Тонешь ты в дорогом валансьене. Я в полях надышался свинцами. Ты — кисейным, заоблачным мифом. Пропылишь мне на грудь кружевами, Изгибаясь стеклярусным лифом. Или душу убил этот грохот? Ты молчишь, легкий локон свивая Как фонтан, прорыдает твой хохот, Жемчуговую грудь изрывая. Ручек матовый мрамор муаром Задымишь, запылишь. Ты не слышишь? Мне в лицо ароматным угаром Ветер бледнопуховый всколышешь

1909?

Серебряный Колодезь

Поджог

Заснувший дом. Один, во мгле Прошел с зажженною лучиною. На бледном, мертвенном чета Глухая скорбь легла морщиною. Поджег бумаги. Огонек Заползал синей, жгучей пчелкою. Он запер двери на замок, Объятый тьмой студеной, колкою. Команда в полночь пролетит Над мостовой сырой и тряскою — И факел странно зачадит Над золотой, сверкнувшей каскою. Вот затянуло серп луны. Хрустальные стрекочут градины. Из белоструйной седины Глядят чернеющие впадины. Седины бьются на челе. Проходит улицей пустынною… На каланче в туманной мгле Взвивается звезда рубинная.

1905

Петербург

На улице

Сквозь пыльные, желтые клубы Бегу, распустивши свой зонт. И дымом фабричные трубы Плюют в огневой горизонт. Вам отдал свои я напевы — Грохочущий рокот машин, Печей раскаленные зевы! Всё отдал; и вот — я один. Пронзительный хохот пролетки На мерзлой гремит мостовой. Прижался к железной решетке — Прижался: поник головой… А вихри в нахмуренной тверди Волокна ненастные вьют; — И клены в чугунные жерди Багряными листьями бьют. Сгибаются, пляшут, закрыли Окрестности с воплем мольбы, Холодной отравленной пыли — Взлетают сухие столбы.