Том 6. Дураки на периферии

Чаадаев. Вольность суть призвание России и главная ее обязанность! А мы бесчестны, пока рок рабства мешает отечеству исполнить его высшее призвание…

Александр. Ты умный, я люблю тебя.

Чаадаев. Я люблю тебя еще более, чем ты.

Александр. Нет — я! Нельзя более меня! А то я тебя…

Чаадаев. Что ты меня?

Александр. А то я тебя ударю!

Чаадаев. Ну, хорошо… Не бей только! Пиши, Пушкин! Пиши свои стихи, в них же есть тайная музыка свободы…

Александр. А как писать, я не могу их писать: у нас все Музы умирают!

Чаадаев. Умирают?

Александр. Да, они умирают, их не будет…

Чаадаев. Но все одно — ты и по нечаянности будешь сочинять.

Александр. Я и по нечаянности буду… А сколько было бы лучше, если бы я мог сочинять по свободе и по размышлению!

Чаадаев. Это будет при вольности.

Александр. Тогда всякий будет поэтом, тогда Музы будут жить в русских избушках, а в деревянных колодцах забьют касталийские родники!

Чаадаев. А я и тогда не стану поэтом…

Александр. А кем будешь? Дельвиг будет лодырем, он говорил.

Чаадаев. Я буду, кем был, — буду солдатом. Я боюсь за вольность, пожрут ее.

Александр. А кто пожрет?

Чаадаев. Неизвестно, а может так статься…

Александр. А ты сторожи!

Чаадаев. Хорошо, я буду сторожить… Ты, может быть, еще кушать хочешь?

Александр. Не хочу. Я к тебе по делу!

Чаадаев. Сказывай твое дело… А то скушай яичницу, тебе надо кушать.

Александр. Не надо, мне некогда… Петр Яковлевич, устрой вольность на Руси!

Чаадаев. Как можно — так вдруг?

Александр. А все бывает вдруг! Зачем томиться? Ступай к государю — скажи ему. Ты ведь офицер!

Чаадаев. Ты наивен, милый друг мой, сердце твое доверчиво и чувствует просто… Государь казнит меня!

Александр. Тогда ты возьми власть над государем — и объяви вольность.

Чаадаев (улыбаясь). Да, это легко и приятно!

Александр. Нет, это страшно! Но зато легче, чем жить в рабстве. А то жизнь будет потеряна даром…

Чаадаев. Как ты сказал? Да, жизнь может быть потеряна даром…

Александр. А государь трус, и они все трусы, ты их не бойся.

Чаадаев. Умолкни! Я сам знаю, что мне делать.

Александр. Я хочу иметь высокую цель жизни! Скажи, что я правду говорю, мне будет легче жить.

Чаадаев. Так… Так слушай: я сам изберу первый час вольности, я знаю срок ее рождения. А сейчас ей времени еще нету!

Александр. Ты трус!

Чаадаев (разгневанно). Молчать!

Александр. Трус!

Чаадаев. Ты безумец!

Александр (в ярости). А ты враг отечества, ты длишь его рабство! Есть в доме пистолеты?

Чаадаев. Есть!

Александр. Давай стреляться!

Чаадаев. Ты молод еще, чтобы оскорблять и стреляться!

Александр. Молчать!

Чаадаев бросает на стол два пистолета.

Чаадаев. Жребий будем тянуть?

Александр. Нет. Я вызываю вас. Ваш выстрел первый!

Чаадаев. Хорошо. Ваши условия?

Александр. Любые, которые вы мне поставите!

Чаадаев. Отлично. По одному выстрелу, в этой комнате, дистанция — расстояние меж двух противоположных углов.

Александр. Согласен. Скорее!

Чаадаев. Становитесь!

Противники становятся на свои позиции — в противоположные углы комнаты. Александр стоит спокойно, с опущенным пистолетом в руке. Чаадаев медленно наводит свой пистолет на Александра, нацелился — и держит пистолет на линии выстрела; кладет палец на спусковой курок, Александру надоело ожидать: он отворачивается, глядит рассеянно в весенний день за окном, затем опять спокойно, неподвижно смотрит на Чаадаева.

Чаадаев быстрым движением прикладывает дуло пистолета к своему виску. Александр одно мгновение следит за Чаадаевым огненным взором — и враз, роняя свой пистолет, бросается на Чаадаева; с ловкостью и могучей силой Александр хватает правую руку Чаадаева и скручивает ее — дуло пистолета в этот момент случайно обращается прямо в лицо Александра. Чаадаев разжимает пальцы, пистолет падает на пол. Чаадаев в изнеможении садится. Александр смущенно протягивает ему руку. Чаадаев, взяв руку Александра, приближает его к себе и целует Пушкина.

Чаадаев. Не надо так… обижать меня… Я тоже бедный человек.

Александр. Прости меня… я больше никогда тебя не обижу…

Чаадаев. Не надо больше… В тебе сердце, и во мне сердце…

Александр. Я теперь один добуду вольность, никого не стану просить.

Чаадаев. Как же… каким средством ты добудешь вольность один?

Александр. Сейчас не знаю, но я выдумаю средство.

Чаадаев. Выдумаешь? Как же ты его выдумаешь?

Александр. Не знаю… Я буду биться в неволе…

Чаадаев. Трудное твое средство!

Александр. Трудное… Но пока живой, я буду биться в неволе.

Чаадаев. Другие не бьются, а порхают в клетке, — подлецы!

Александр. Подлецы!

Стук в дверь. Является Дельвиг.

Дельвиг. Здравствуйте, господа… Здравствуйте, Петр Яковлевич! Я к месту или нет?