Том 6. Дураки на периферии

Державин. Где же он? Где он есть? Ах, резвый, резвый мой! (Утирает лицо большим платком).

Генерал. Да он там вот, ваше превосходительство! (Указывает в сторону, где сейчас находится Александр, среди дворовых людей). Он там! Эк, бойкий какой!

Державин (всматриваясь туда). Я не вижу! Сыщите, сыщите мне его!

Фома. Да разве сыщешь его! Поди сыщи!

Энгельгардт (сияющий от радости за своего питомца). Мы найдем его, Гаврила Романович!

Державин. Обязательно сыщите… Я поцелую его!

Энгельгардт. Я сейчас же прикажу сыскать его!

Державин. Нельзя, нельзя — не беспокойте его: он дитя. Я еще приеду к вам.

Энгельгардт. Просим вас, просим вас, Гаврила Романович!

Державин. Приеду, приеду… Я без него теперь не могу, не могу…

Генерал. Это все стихи! Стихов в Лицее, я слышу, много, их каждый сочиняет. Однако отечеству нашему нужна также и проза, поскольку проза для разума более питательна! Из того, я полагаю, не следует ли образовать сего Пушкина в прозу, тогда бы и пользы ожидать от него можно много больше.

Державин (резко). Оставьте его! Пусть будет поэтом!

Энгельгардт. Не прикажете ли, Гаврила Романович, сделать полуденный отдых? У нас приготовлен и завтрак. Осчастливьте нас, Гаврила Романович.

Державин. Благодарствую, благодарствую… Ничего не надо. Скучно стало без Пушкина. Я пойду. (Подымается, берет свою палку, медленно, старчески осторожно идет. Все встают — и публика в зале, и члены экзаменационной комиссии).

Пятое действие

1-я картина

Гостиная в доме Ольги Сергеевны в Петербурге, скромно убранная комната; стоит небольшой застекленный книжный шкаф.

Весна 1820 года, май месяц.

По комнате ходит Ольга Сергеевна; она печальна и от печали невнимательна и небрежна: если столкнет нечаянно книгу или другой предмет со столика, то не поднимает его, не замечая происшедшего. На диване сидит Василий Львович, внимательно рассматривающий большую книгу.

Василий Львович (смотря в книгу). Эк его как! Эк его как! Хе-хе-хе, премудро, премудро! (К Ольге Сергеевне). Это я не к тебе, это я сюда! (В книгу). Забавно, забавно!

Ольга Сергеевна. Дядя, отчего вы бесчувственны! Ведь Сашу, нашего Сашу, Александра Пушкина, усылают безвестно куда, а он ведь еще мальчик, он еще не вырос, он маленький…

Василий Львович. Маленький-то он маленький… А черт, говорят, тоже маленького роста.

Ольга Сергеевна. Дядя, поезжайте вы домой!

Василий Львович. Прости, прости, — это я сказал неуместно, неуместно… (В книгу). Эк его! Так-так-так!.. (Захлопывает книгу). Как глупо и как прелестно!..

Ольга Сергеевна. Дядя, вас ждут дома!

Василий Львович. А пусть, а пусть, — пусть ждут… Говорил я ему — не послушался!

Ольга Сергеевна. Все ему говорили — не вы один!

Василий Львович. Я как дядя ему говорил и как старший поэт! Остерегись, я говорил, Саша, остерегись, друг мой… А он не чувствует! И вот — в ссыльные арестанты попал… Он молод, он мал еще, чертенок, а уж Россия без него не может остаться…

Ольга Сергеевна. Это мы так думаем, а они думают вовсе не так.

Василий Львович. Кто думает не так?

Ольга Сергеевна. А те, кто возле государя.

Василий Львович. А кто возле государя? К государю сам Николай Михайлович Карамзин пошел, государь не оставит его просьбы о Пушкине.

Ольга Сергеевна. Не знаю… Не знаю, что говорил Карамзин с государем. Карамзин бережет свою семью, свое значение для государства… Если бы жена его, если бы Катерина Андреевна попросила милости у государя…

Василий Львович. Прекрасная, волшебная женщина, — и с чудным разумом!

Ольга Сергеевна. Саша ее любит больше меня. Он называет ее своею старшей сестрой. Я заметила, у него слезы бывают на глазах, когда он глядит на нее.

Василий Львович. Она достойна поклонения…

Ольга Сергеевна. И у нее отважный характер… Если бы она обратилась к государю, она бы думала только о Саше и спасла его. Но это невозможно, поздно уже, и нельзя женщине в ее положении…

Василий Львович. А государь, слышно, сильно рассердился на Сашку.

Ольга Сергеевна. А она бы могла… Она любит Сашу как сына и скрывает свою нежность к нему.

В комнату быстро отворяется дверь, из-за двери показывается лицо Даши, она окидывает взором присутствующих и сейчас же скрывается.

Ольга Сергеевна. Боже мой, хоть бы Катерина Андреевна скорее приехала. Она еще вчера обещала заехать и рассказать, что ответил государь ее мужу. Ведь это она упросила мужа идти к государю и молить за нашего бедного Сашу.

Василий Львович. Она ангел!

Ольга Сергеевна. Она старшая сестра, она лучше меня… И правда, она старшая, она делает Саше больше добра, чем я… Может быть, она спасет Сашу!

Василий Львович. Спасет! Она спасет! И Сашка это чувствует; он весел и спокоен. А мы плачем о нем! Эх, пороть бы, пороть бы его непрестанно надо было, да уж опоздали теперь, уводят его от нас в арестанты… Срам, срам, — всему роду Пушкиных срам от него!

Ольга Сергеевна. Не всему роду! Я тоже Пушкина — и срама от брата не чувствую!

Василий Львович. А что ты чувствуешь, — честь?

Ольга Сергеевна. Уходите вон, дядя!

Василий Львович. Нет, ты рассуди сама — кого он только не обидел, этот наш обезьяний царь! Аракчеева оскорбил, преосвященного Фотия то же самое, князя Голицына сюда же давай и даже любезнейшего Николая Михайловича Карамзина воздел на перо… А меня, а меня! И меня тоже хлопнул эпиграммой, невежа этакий! И еще скольких! А теперь что? Из чего мы теперь все мучаемся? Зачем объявил он эту проклятую оду «Вольность»? И тут же, вдобавок, стихи к этому Чаадаеву и еще всякое прочее!..