Том 6. Лимонарь
Шрифт:
— Ладно, повезет на мельницу, я ему примолу не дам!
И не дал. Повез Иван на мельницу три пудовки молоть, смолол, а осталось две. Куда третья? А не знает, что Илья взял.
Раздумывал бедняга и придумать ничего не мог.
В ночи старичок постучал под окном. Обрадовался Иван и все ему рассказал про напасть.
— Вот что, Иванушка, испеки ты из этой муки пшеничной два пирога, да с молитвой посади. И ступай с ними к обедне: один положи себе на голову-то Илье великому, а другой под правую пазуху-то Николе Угоднику.
Вот
— Куда пирожки-то несешь?
— На голове — батюшке Илье великому, а под правой пазухой — Николе Угоднику! — сказал Иван.
И как услышал Илья ответ мудрый, умирился и перестал грозить.
И с той поры зажил Иван без опаски, две пудовки весь год брал и не убывало — Николин дар милостивый.
НИКОЛИНА СУМКА{*}
I
Шел солдат с войны домой. Дошел до часовни, вспомнил, — завещана у него была Николе свечка, поставил свечку, и денег у него уж ни копейки.
Идет перелеском, есть захотелось сильно, а жилья близ нету. И так ему горько: изойдет он голодом, не дойти и до дому на свою землю.
И вдруг едет конь вороной, на коне детина, ест пирог с яйцами и говядиной — пирог теплый, только парок идет. Поравнялись.
— Дай пирожка закусить! — просит солдат.
— Давай три копейки, половину отломлю.
— Денег у меня нет, а солдату не грех и так дать.
А тот дернул лошадь и поехал, сам подъедает пирог вкусно.
И пошел солдат ни с чем, где грибок сломает, где корочку сдерет, сочку поскоблит руками. Так и шел и вышел на дорогу, а от сырья все нутро переворачивает.
«Экий бессовестный, не дал мне пирога!» — пенял солдат.
И так ему горько, вот упадет, не дойти и до дому на свою землю.
И видит, из-за кривуля идет старичок. Поравнялись. Поклонился солдат старику и старик солдату. И разошлись.
Доходит солдат до кривуля, лежит сумочка. Поднял сумку:
«Видно, старичок потерял!» — да с сумкой назад.
Сумку потерял! — кричит, — сумку потерял!
А уж старичка не видно нигде.
Ну, не бросать же добро, и взял себе солдат сумку.
Идет солдат дорогою, в нутре сверлит, есть хочется.
«Что-то в сумке, дай посмотрю, не хлеб ли?».
Развязал сумку — хлеба два куска лежат. Вынул хлеб, позаправился.
«Кваску бы испить!».
Пошарил в сумке — бутылка. Вынул бутылку — квас. Вот так сумка! Попил кваску всласть и весело пошел: теперь-то дойдет на свою землю.
II
Доходит солдат до усадьбы. Поставлен новый дом — большое здание, а рамы все переломаны, на крыше вороньё.
«Какое здание, и пустует!» — загляделся солдат и в толк не возьмет.
Постоял и пошел. Навстречу староста.
— Чей это дом, дедушка?
—
Нашего барина дом.— Что же в нем не живут?
— А работали мастера с барином, сам барин старался, и ни весть с чего полон дом насажали чертей, оттого и не живут.
— А что бы их оттуда проводить из дома?
— Возьмешься, барин спасибо скажет.
Попробую. И не такое гоняли!
Староста побежал к барину.
— Берется солдат вывести чертей из дому.
— Слава Богу, коли берется! Возьми его к себе и, что ему нужно, то и дай.
Вернулся староста от барина и повел к себе солдата.
Сели обедать. И до самого вечера все сидели, рассказывал староста о доме да о чертях домашних.
Надо солдату идти в дом чертей выгонять. А староста и проводить отказывается.
— У нас, — говорит, — о эту пору не то, что к дому, а и около никто не ходит. Игнашка, внучонок, взялся воронье спугнуть: подставил лестницу, а они его оттуда как шуркнут, что душа вон. Игнашка и до сей поры у чертей там.
Ну, что поделаешь! Наказал солдат старосте, чтобы как можно горячее кузнецы грели горна, а сам взял солому, ключи и для случая топор, зажег фонарик и пошел один.
И в доме там отпер дверь и поднялся по лестнице.
III
Ходит солдат по комнатам и все поахивает.
— Проклятая сила, какое здание завладела!
Вошел в самую заднюю комнату, затворил за собою плотно двери, разостлал солому, окрестился, сумочку под голову, лег и задремал.
И слышит, по дому пошел шум, стон.
Вот какой-то подбежал к дверям, кричит:
«Ребята, — кричит, — это кто-то есть».
И набежало много, скребутся.
«Ой, — запищал один, — солдатишко!»
«Не солдатишко, а солдат, Иван Силантьевич Тарасов, — прикрикнул солдат, — воевал за Россию, слышите, черти! Убирайтесь вон, пока целы!»
Отвалились от двери и в доме все затихло.
И снится солдату, как бы держит он бутылку и наливает стакан вина и только сказать «Господи благослови» и пить, хвать, а вместо стакана топор у него в руках. И идет, в котором полку он служил, генерал и с ним мать и отец его, старики.
«Ты, Тарасов, что ж это сбежал?»
Мать и отец просят:
«Ступай, Ванюшка, послужи!»
«Нет, ему не жаль вас, — говорит генерал, — эй, вздуйте их хорошенько!»
И откуда ни взялись три кривых бесенка и ну ломать и рвать стариков.
Заплакали старые и опять просят:
«Вернись!»
«Да у меня руки нет и грудь прострелена!» — отвечает солдат и глазам не верит: рука на месте и дышать легко.
А те рассмеялись и побежали прочь.
Солдат раскрыл глаза: своды у дома раздвинулись и, как паук, спускается на него тот самый детина, что пирога ему не дал, спускается пауком, путает и уж дышать стало трудно. И пало в уме солдату, сгреб он сумку, да паука и толкнул.
Паук обернулся кошкой. Он ее за хвост, да в сумку. И с сумкой бежать.