Том 6. Лимонарь

Прибежал солдат в кузницу, положил сумку на наковальню. А в горне до того горит, что страсть. Да как лопнул, кувалда вылетела. Схватил другую.

— Аминь, — говорит, и давай шлеять: что кокнет, то аминь.

Исколотил всего черта, вышел из кузницы, вытряхнул из сумки пепелок один только.

— Ну, теперь можешь идти, кузнец, спать и я пойду.

И вернулся в дом в самую заднюю комнату и на те же три обмолотка лег и спал до утра, ничего не слышал.

__________

Наутро пришел солдат к старосте.

— Ступай-ка, дедушка, смотри-ка, в доме все изломано.

— Мы это знаем уж.

— Скажи барину, что чертей я выгнал. Обрадовался барин и сейчас же с солдатом в дом, прошли по всем комнатам, нашли костье Игнашкино, а чертей и в помине нет — все ушли.

На радостях не хочет барин отпускать солдата.

— Сколько хочешь, бери, оставайся!

А солдату домой хочется, к старикам, на родную землю.

Дал ему барин денег, запряг тройку, и поехал солдат домой на тройке. И там живет хорошо, слава Богу.

НИКОЛИН ОГОНЬ{*}

Ходил по Божьему свету Никола Угодник. Много прошел, весь свет исходил и осталось всего ничего — три деревни. Зашел он в первую деревушку. Окружило ребятье.

— Тальянец, — кричат, — пришел, на шарманке заиграет. Выскочили мужики и бабы, обступили.

— Эй, старичок, где у тебя машина: камаринского нам бы сыграл, а мы б поплясали! — ржут, что жеребцы стоялые.

Обидно стало Угоднику, и пошел он в другую деревню. А там не слаще: никуда его не пускают. А уж на дворе вечер.

В одной избе боятся, — чертей напустит, в другой — стянет, в третьей — цыган переодетый, а в четвертой — мужик за колья принялся.

Идет Никола в третью деревню.

Идет по деревне, а на него пальцем.

А в одном доме совсем было пустили.

— Крест-то на тебе есть?

— Есть.

— А ну-ка, перекрестись.

Перекрестился.

— А прочитай «Да воскреснет Бог».

Прочитал.

— А прочитай «Верую».

Прочитал «Верую».

— А «изжени от меня всякого лукавого» знаешь?

Старичок-то и запамятовал.

— Нет, — говорит хозяин, — вон уходи: «Верую» не речисто читал и «изжени» совсем не знаешь. И не проси. Молитвы не твердо знаешь, я таких не люблю.

А на дворе уж ночь — глаз выколешь. Ветер воет. Забрел Угодник в последнюю избу. Бобыль один жил. Покормил старичка бобыль, принес соломки и шубу дал. И легли спать.

Ранним — ранешенько поднялся бобыль рожь молотить. Встал и Никола, помогать пошел бобылю за хлеб, за соль. Махали, махали цепом, уморились.

— Вот что, добрый человек, делай-ка ты по-моему! — взял Никола спичку и поджег скирды.

Запылали скирды, горят — белый огонь, — а не сгорают: соломинка к соломинке ложится, зернышко к зернышку.

И через какой час все скирды сами обмолотились, — зерно чистое, крупное и веять не надо.

Распростился с бобылем Угодник и отправился в свою путь — дорожку.

А на завтра рассказал бобыль соседям о своем госте — о старичке чудном, как он хлеб молотил.

— Попробуем и мы этак помолотить! — решили мужики.

И подожгли скирды.

Запылали скирды, а от них избы.

И от всей деревни остались одни столбы.

НИКОЛИН УМОЛОТ{*}

Гнев Ильин или так тому от Бога быть положено для опамятования людям и разуму, большая была засуха и сгорела рожь и овсы.

Кто побогаче, возили воду и поливали, и у тех на ниве еще кое-что уцелело, а у бедняков ничего — чисто поле.

Сидят мужики на кулишках, о своей беде гуторят.

А шел с поля старичок — странник. Приостановился.

— Что это вы, добрые люди, пригорюнились?

— А видел, чай, на полях-то что деется! Неоткуда нам и помощи ждать.

Посмотрел старичок, головой покивал: пожалел видно.

— А давайте, детушки, мне ржи горстку! — сказал старик.

А те и не знают, зачем ему рожь? Уж не подшутить ли задумал над ними старик: народ-то нынче всякий — и над чужой бедой посмеяться радость себе найдет.

А другие говорят:

— Принесите ржи, может, наговор какой сделает.

И согласились. Кликнули ребят. Полное лукошко принесли.

Взял себе старичок ржи горстку.

— Проведите, — говорит, — меня ко всякому дому, мне посмотреть надобно.

Пошли, повели старика.

И ни одну избу не обошел старик и везде на загнетках у запечья по зерну клал. А к ночи ушел. Хватились покормить старика, а его уж нет нигде.

Так и легли спать.

Так и прошла ночь.

А когда наутро проснулись и проснулась с ними горькая дума, — что за чудеса! — глазам не верят: рожь во все устья вызрела и в каждом доме, где положил старик зернышко, колос из трубы выглядывает и на божницах лампадки горят перед Николою, а на поле посмотришь, залюбуешься, — колос к колосу.

Бог помиловал, уродил хлеб. И умолот был, не запомнят: по полтысячи мер всякий набил. Поминали странника старичка, Николу Милостивого.

НИКОЛИНА ПОРУКА{*}

I

На яром яру высоко жил — был богач Антип. Скупой и расчетливый, сколачивал Антип деньгу и даром, хоть помирай, не даст, под работу не даст.

А был бедняк Сергей, и до того дошел голодом, хоть помирай. Вот думал он, думал, как из беды выкарабкаться, и говорит жене:

— Я, Марья, пойду к Антипу.

— Глупый, да ведь он же так никому не дает.

— Даст. Я придумал.

И пошел.

Пошел Сергей к богачу просить денег.

— Антип, батюшка! Не дай помереть с голоду.

— Нет, брат, я денег никому не даю, никогда.

— А ежели я тебе приведу поруку?

— А кто такой?

— Никола. Есть у меня, на божнице стоит образ, Никола. Он за меня и будет порукой.

Антип погладил бороду, прямо-то отказать не смеет: набожный был человек Антип, в божественном твердый.