Том 9. Учитель музыки
Шрифт:
Корнетов не перенес слонов в комнату, оставил на полу в прихожей. Закрыл окно, а уборку на завтра. Стеля сомье, он заметил, что лоскуты, прикрепленные кнопками к стене, изображавшие спинку дивана, отпали и пришлось ползать по полу, кнопки искать. И сколько ни шарил – и за сомье, и по углам, и под столом – не иначе, как вошли в кого-нибудь! – ни одной не было.
И только уверившись, что кнопки разошлись по Парижу, лег.
Долго не мог он приладиться – слоны из прихожей перешли в комнату и, подымая и опуская хоботы, отгоняли сон. Кукушка прокуковала час-два и три – не уходили слоны. Вся комната была ими заставлена, зелеными, зелеными хоботами наставлялись они на Корнетова – «не гони нас, Александр Александрович, мы принесем тебе счастье!» –
– – – – – – – – – –
Трудное дело упаковка, а когда вещи с хоботом – это уже замысловатая работа. Выпираются из газеты, ну, что хочешь. Знай Корнетов что до здешнего Credit Municipal ближе ему, чем до «Шкалика» за папиросами, нечего было бы и мудровать, а ведь он по привычке собирался, не ближний путь, на рю де-Рен!
Ветер-холод-дождик – только слоны выгнали его на улицу! С чемоданом – другого нет способа – примостился он в автобусе, хорошо еще, что пустили. А что если слонов не примут?
В ломбард поспел первым – только что кончился обеденный перерыв – народу никого. И это хорошо. Только бы приняли! А не легко слоны вынулись – это все хоботы! – не один, вдвоем потащили слонов разбирать. Чемодан не закрыл, ждет, могут вернуть. Какая это будет канитель назад тащить.
– – – приняли! вот и номерок.
Закрыл чемодан и только что присел на лавку, кричат:
– 50.
И головой, и руками, и по-русски, и по-французски: «согласен». Слоны приносят счастье: вот не думал – 50. Конечно, согласен!
Выучил свой номерок. Тут и народ стал подходить: несут и такое, куда слоны – нечего было и беспокоиться, слоны не салфетки! Все принимают. Выкликали номера тех, кто позже пришел, несколько раз подымался на чужой – как все иностранцы. Корнетов путал цифры, говоря, и когда говорят. Не могли же там перерешить? а перепутать возможно! – и он подошел, чтобы справиться, не прослышался ли? и услышал свой №.
Карт-дидантитэ и открытку с адресом, испещренную всякими хоботами (Корнетова зовут «хранителем великих заветов русской каллиграфии!») – нацелил под нос:
– Не надо.
И только в книге подписался. И к решетке, отдал №.
– Сколько?
– 50, – сказал Корнетов.
И кассир просунул: с квитанцией пять франков.
Корнетов взял деньги, но не отошел: «пять франков? – пятьдесят франков?». – Нет, он ошибся: «искусственные слоны – пять франков», – так и написано.
С пустым чемоданом вышел Корнетов из ломбарда. Дождик-ветер-холодно – одно только, что приняли…
– – – – – – – – – –
M.,
L’Administration croit devoir vous rappeler que votre contract est arriv'e `a expiration et qu’elle va se trouver dans l’obligation61 de r'ealiser son gage. Vous ^etes done invit'e `a effectuer, dans le plus bref d'elai, une op'eration de renouvellement ou de d'egagement, si vous d'esirez 'eviter cette vente qui est imminente.
Dans le cas o`u vous feriez abandon de votre gage la vente peut donner lieu `a un boni que le porteur du r'ec'episs'e est admis `a r'eclamer pendant trois ans, a dater de la derni'ere op'eration.
Le paiement des bonis s’effectue `a la 1-re Succursale, tous les jours, de 9 heures `a 16 heures, sans interruption (dimanche et f^etes except'es).
А это значит: приходите в ломбард за слонами, перезимовали они в теплом помещении, а теперь лето, домой просятся… к хозяину.
«– – – какой же я хозяин! – ведь вас поставить негде!» – и жалко: в самом деле, не гнать же их? Уж как-нибудь. – «А мы тебе, Александр Александрович, – говорили слоны басом, – счастье принесем!». – «Спасибо».
– – – –
«Бутылочная комната»! – трудно себе представить большего безобразия, чем эти обои с бордюром: «бутылки», ну а эти слоны – я-то их хорошо знаю! – вот именно то, что нужно для музея безобразных вещей, вот их где место.
А они у него стоят, ей-Богу! на
стол все-таки не решился, или не помещаются? – а у радиатора: «обезвреженный» без крышки самовар и они, весь угол заняли, зеленые с зелеными хоботами.– Ну, скажите, Александр Александрович, принесли они вам счастье?
И вижу, чего-то насупился – мне даже неловко стало, ведь я вроде как подсмеялся над ним!
И вдруг он улыбнулся:
– Принесли, как же! – и в голосе столько прозвучало, такой мир, и еще что-то, хотелось сделать что-то, чтобы и все это почувствовали! – ведь я живу только чудом щедрого человеческого сердца.
Глава третья. Железные сапоги
Я застал Корнетова перед дверью собственной его квартиры. И тут же влипавший в дверь слесарь. Слесарь в «железных сапогах» – «железных» в глазах Корнетова – длинными крючками пробовал отпереть дверь: трудность была в том, что совнутри вставлен ключ, и его надо выбить – Корнетов, выходя, захлопнул дверь, не вынув ключ.
– «Призоннье»! – сострил спускавшийся верхний сосед, удостоверившись, что его ключ болтается в кармане теплее тела.
Шутка шуткой, а завидовать нечему: «пленник»!
Да если бы такое в будний день. Корнетов давно бы гулял на свободе. Воскресенье – а в воскресенье да еще летом Париж, с утра кто куда, все из Парижа. И какой там слесарь, сам консьерж – он и дома и не собирается, и то делает вид, будто уехал и сидит где-нибудь в Барбизоне за столиком в ожидании завтрака: свежий воздух и из ресторанной кухни доносит свой щекочущий запах, а кругом лес и такая тишина, только и слышно, шмыгают автомобили и где-то над лесом трещит мотор. Корнетов с луком, репой, морковью и пуаро – суп варить, поднявшись, под самой дверью хватился, что уходя, не вынув ключ, захлопнул. Консьерж – а трудно было его дозваться – все-таки пошел за слесарем, но для уверенности, что перепадет, рассказал случай из прошлого воскресенья о позабытом ключе верхних соседей: «проникли в квартиру только потому, что у них балкон; а что по воздуху никак невозможно!» – и не уверен, застанет ли слесаря – «воскресенье!» – и придется Корнетову на воздухе перебыть до завтрашнего утра. Корнетов – никак «до завтрашнего утра!» – и нет папирос. А слесарь – еще минуту и уехал бы в какой-нибудь Барбизон, консьерж поймал его на пороге – слесарь согласен: 10 франков. И вот за работой.
– Ключ мешает: кабы ключа не было, отворить очень просто! – слесарь тыкал и повертывал в который раз длинным, как удочка, крючком, который ключи ловит.
Я дал Корнетову папиросу. С каким наслаждением он закурил. Вы, может быть, заметили удивительный цветистый вкус голубых папирос летом, да еще когда курить хочется.
А пока мы оба раскуривали и помогали слесарю всей душой – и я тут уверился, что сапоги на нем действительно железные: ну, как у водопроводчика! – какая-то закорючка, с нее он и начал дверь отворять, но потом бросил, как неподходящую, эта никакая как-то так обернулась и мы услышали: там за дверью об пол жалкий металлический стук, значит, ключ упал.
И слесарь моментально чуть ли не пальцем открыл дверь.
Я порадовался за Корнетова. И слесарь был доволен: 10 франков – раз плюнуть. И поднявшийся консьерж – он и не думал ни в какой Барбизон ездить! – получив за хлопоты 5 франков, ни на что не жаловался.
А это и называется: свобода… Вошел в свою квартиру, какое счастье! Никто не скажет: «пленник». Дверь на ключ, хоть на голове ходи – свобода: счастливейшее чувство.
Когда Балдахал в который раз рассказывает, как он «вырвался от большевиков» и, переехав границу, очутился на свободе и сейчас же почувствовал, как с этой свободой он потерял Россию – какая же это свобода! А вот, забыв ключ и истосковавшись перед запертой неотпираемой дверью, проникнуть в свою квартиру с помощью какой-то закорючки и уж не зависеть ни от какой закорючки – это называется свобода.