Томек в стране фараонов

Праздник продолжался почти до утра, однако Томек и Салли, а с ними и Новицкий удалились из-за Патрика пораньше. Несмотря на заверения капитана, что дальше все будет хорошо, Томек запрещал распускать парус по ночам. С той поры они часто ночевали в палатках на берегу. Путешествие из-за этого замедлилось, но стало более удобным и безопасным.

IX Драма в ярком свете солнца

Абер, Смуга и Вильмовский вместе с купеческим караваном покидали плодородную, изрезанную каналами долину Нила. Небольшой, состоявший из десяти верблюдов караван мерным шагом следовал по пустынной дороге. Животные шествовали цепочкой, тихо, с вытянутыми шеями, как-то совсем незаметно преодолевая расстояния. Во главе каравана ехал почти сросшийся с верблюдом старый араб. Он то и дело заводил заунывную меланхоличную песню. Ему вторил звон колокольчика, свисающего с шеи замыкавшего процессию дромадера.

Путь пролегал мимо, казалось, бесконечных полей и семей феллахов, мимо серых, слепленных из ила мазанок с плоскими крышами и крохотными окнами. Останавливали взгляд узкие, тянувшиеся ввысь подобно минаретам белые башенки голубятен, они придавали деревенькам феллахов Нижнего Египта какое-то особое своеобразие. Южные стены лачуг были облеплены лепешками из навоза и голубиного помета, смешанных с соломой и глиной. После сушки они становились единственным доступным в этих местах топливом.

На пересеченных каналами пахотных землях как раз начиналась уборка клевера, льна и пшеницы, их вязали в снопы и переправляли по каналам. Рос и хлопок — белое золото Египта. Женщины в длинных черных одеждах, сидя на полях с полунагими детьми, заботливо укрывали за зелеными валами хрупкие коробочки хлопка, поворачивали коробочки поменьше к солнцу, пололи и рыхлили землю, с необыкновенным терпением и тщательностью осматривали листики, уничтожая мелких паразитов.

Во время стоянки Абер рассказывал Вильмовскому, как важно для Египта возделывание хлопка и как оно трудно.

— За лето мужчины много раз будут орошать эти кусты с желтыми цветами. Уборка начинается тогда, когда начинают лопаться коричнево-черные коробки. Стебли срезают, женщины отделяют белые пушистые коробочки от коричневых, а дети собирают в корзину обрезки. Очищенный хлопок ждет торговца из Каира или Александрии. Затем следует продолжительный торг, чем он длиннее, тем для феллахов лучше. Крестьянин — в красной феске и голубой рубашке — пытается доказать, что его хлопок превосходен, а торговец то и дело обнаруживает в нем какие-то паршивые клочки ваты, в то время, как она должна быть безупречно белой и блестящей. Они взаимно убеждают друг друга, шутливо препираются, издеваются, но в конце концов приходят к согласию. Собравшиеся вокруг соседи хлопают в ладони, общинный писарь составляет договор: столько-то за хлопок, столько за масло и корм для скота из семян.

— Хлопок — главное достояние Египта, — Вильмовский старался поддержать интересный для него разговор.

— Совершенно верно! Особенно со времен Мухаммада Али и Гражданской войны в Америке. Ради хлопка, чтобы можно было многократно орошать поля, возведена плотина в Асуане. Старой системы бассейнов, что известна с незапамятных времен, уже не хватает.

— А в чем состояла эта система?

— Долина Нила поделена поперечными каналами на прямоугольные поля разных размеров. От пустыни ее ограждал защитный вал. В период разлива реки вода текла по каналам на поля, заливая их на высоту 1—2 метра, и стояла пятьдесят дней. Затем она спадала, уходя тем путем в Нил, а на полях оседал плодородный ил.

— Интересно, а когда начинался разлив реки?

— Летом, она так и называется «Нили» — период разлива. Здесь он, этот период, начинается в июле, а на юге страны — на пятьдесят дней раньше. Праздник разлива отмечали радостно, громко, он походил на карнавал в Венеции. Наивысший подъем воды отмечался в сентябре, затем она постепенно опадала. Весь период разлива продолжался около ста дней.

— Это значит, что сейчас Нил должен быть мелким? — спросил Вильмовский.

— Верно, как раз с марта до июня уровень воды в реке бывает самым низким, — ответил Абер.

— А что бывает, если в какой-то год уровень Нила оказывается низким?

— Вот с таким явлением мы и имеем дело последние двенадцать лет. Раньше это означало бы голод. Веками здешние жители молились о 16 локтях подъема воды на ниломерах, ибо это было равносильно достатку. Если были 15, 14 локтей, в домах царили покой и радость. Когда прибор показывал 13 локтей, урожай был удовлетворителен, а 12 означали голод. Может, именно поэтому памятник Нилу представляет собой мужчину с шестнадцатью детьми [82] . Люди пытались помочь себе разными способами. До нас дошли разные оросительные сооружения: шадуфы, тамбуры, или архимедовы винты, сакийе…

82

Памятник Нилу представляет собой лежащего мужчину, окруженного шестнадцатью детьми (в настоящее время находится в Ватикане).

— Но почему старой системы бассейнов перестало хватать? — возвратился к прежней теме Вильмовский.

— Мухаммад Али ввез в страну хлопок и сахарный тростник, а они требуют иного орошения. Хлопковый куст вообще не выносит разливов, ему необходим систематический полив.

— Теперь понимаю. Потребовалась новая искусственная система, связанная с плотиной в Асуане. В этом отношении Египет многим обязан англичанам.

— Можно было бы назвать новую систему заградительной. Да ведь не только в Асуане построены новые плотины. Есть они в Исане, Наг Хаммади, Асьюте… Они обеспечивают запас воды на целый год.

— Но из-за этого пропадает несомый Нилом плодородный ил…

— Это так, — согласился Абер. — Тем не менее, система плотин позволила расширить площадь пахотной земли, вырвать у пустыни многие гектары…

Смуга, до той поры занятый наблюдениями за отдыхающими дромадерами, почти не вслушивался в разговор. Сейчас его внимание привлекла шеренга шадуфов. Все они выглядели одинаково. На конце длинной жерди висела веревка с ведром либо корзиной из лыка. Другой конец жерди держал человек, терпеливо набиравший волу с поля, расположенного ниже, и переливал ее выше, где у следующего шадуфа стоял другой феллах.

— Они похожи на стаю журавлей, — заметил Вильмовский.

— А мы в Польше так похожие колодцы и называем, — вступил в разговор Смуга.

— Это самый простой, ручной способ орошения. Очевидно, это очень бедная деревня, — объяснил Абер. — Феллахи ухитряются таким способом заливать водой полтора феддана [83] в сутки.

— А вот там, видишь? — спросил у Вильмовского Смуга. — Это сакийя!

— В самом деле, — улыбнулся Вильмовский. — Корова ходит по кругу.

83

Феддан — 0,42 га.

— Не корова, а буйвол, — в свою очередь рассмеялся Смуга.

— Он ходит по кругу с завязанными глазами, чтобы не одуреть от этой монотонной ходьбы.

— Давай подойдем поближе, — предложил Смуга, — там столько детей.

Действительно, около сакийи их крутилось множество. Некоторые подстегивали животное, чтобы оно не останавливалось. Привязанный к дышлу буйвол терпеливо отмеривал шаг за шагом, пуская в движение огромное деревянное колесо с прикрепленными к ободу глиняными либо кожаными ведрами, которые черпали воду из канала и разливали ее по желобам, распределяющим воду по всему полю. Монотонному одуряющему скрипу водоворота вторило детское пение.

— Вы понимаете, о чем они поют? — спросил Абер.

— Наверное, о трудном и скучном деревенском житье, — внезапно погрустнел Вильмовский, ему вспомнились убогие польские деревни.

— Вовсе нет! Они поют о красоте жизни, о радости труда. Правда, припев весьма прозаический.

Приди, приди моя овечка, Пусть будет полным кошелек.

— Да, это так важно — уметь радоваться тому, кто ты есть и чем занимаешься, — произнес Смуга.

— Здесь перед вами самое распространенное оросительное устройство. Во всем Египте вдоль Нила расположено более пятидесяти тысяч сакий или похожих на них архимедовых винтов.