Тонкая нить судьбы
Шрифт:
«Но ведь это не двадцать пять лет» – думала Надежда – «А потом, я выгляжу гораздо моложе своих лет и вполне могу сойти за двадцатипятилетнюю.»
Надежда сидела в кофейне и уже минут семь ждала Владимира. Юноша буквально влетел в дверь и подходил к столику стремительным шагом со словами извинения. Надежда засмеялась и пригласила Владимира присесть за столик.
– Не извиняйтесь, юноша. Все в порядке. вы опоздали в пределах разрешенных академических минут.
– Надя, а почему вдруг на вы, мы же были уже на ты.
– Да? Кокетничаю с вами. Ну ладно, на ты, так на ты. Я принесла тебе результаты запроса в Геральдическую комиссию.
– И что?
– Ничего. Никто не подавал документы на князя или княгиню Ухтомские. Здесь, по всей вероятности, пусто. Направление выбрано не то. Что собираешься делать дальше, Володя?
– Не знаю,… искать и изучать документы. Ты мне будешь дальше помогать? – Владимир посмотрел прямо в глаза Надежде.
Девушка на минуту замешкалась, ответила:
– Конечно. А что мне остается делать? Не бросать же тебя одного.
Владимир благодарно посмотрел на Надю, сделал глоток кофе из маленькой чашки, вновь посмотрел на девушку:
– У тебя есть, что мне сказать, Надя? Взгляд у тебя какой-то загадочный. Или мне показалось?
– Нет, не показалось. Мне, действительно есть, что тебе сказать. Я вчера заново перетрясла все вещи, что остались от Анастасии. Шкатулка у нее оказалась очень интересной, с секретом. Представляешь, я ее нечаянно уронила и в результате немножко повредила. Дно шкатулки раскололось, оно оказалось двойным. Смотри, что я там обнаружила.
Девушка передала Владимиру два листка пожелтевшей бумаги.
Это были два письма, написанные некрасивым мужским почерком, адресованные Полине Ухтомской. Внизу писем стояла неразборчивая подпись, а рядом с ней другим, женским почерком, были написаны фамилия и имя «Степан Угловатый»
– Вот она, зацепочка. – воскликнул Владимир. – Надо искать этого Степана.
– А содержание писем тебя не удивили? – спросила юношу Надежда.
– Да нет. Не особенно.
– Какие вы, мужчины, все-таки,
– А в документах, что я просмотрел, этого нет. Вообще, кроме того, что она вышла замуж за князя Алексея, никакой информации о ней нет.
– Хорошо. Пойдем дальше. Второе, в письмах к Полине обращается некто Степан Угловатый. Сначала он требует, а потом умаляет ее отдать ему его дочь. Здесь возникают вопросы. Кто мать? На каком основании этот мужик требует отдать ему дочь? Если бы Полина была матерью этой девочки, то вряд ли бы Степан имел права на это требование. Третье, ты обратил внимание, что эти письма датированы июлем 1941 года. Опять вопросы. Возраст ребенка и зачем Угловатому понадобился ребенок, когда в стране уже шла война. Одним словом, в этих письмах больше вопросов, чем ответов. Ты прав. Надо искать Угловатого Степана, а также Полину Ухтомскую.
– Надя, завтра приезжают две девушки из Америки, Джейн и Дарья. Они являются потомками князей Ухтомских. Джейн неплохо говорит по-русски, а Дарья стала изучать его только сейчас. У меня к тебе просьба. Можно девушки остановятся у тебя? Ты же знаешь мою маму, у нее при слове Америка повышается давление и начинается аритмия.
– Конечно же Володя. Вези девушек ко мне. А хочешь, вместе поедем их встречать.?
– Спасибо, Надя. Ты настоящий друг. Самолет прибывает в одиннадцать утра. Я за тобой заеду в половине десятого. Договорились?
На этом их деловое свидание закончилось. Попрощавшись, Владимир ушел. А Надежда осталась в кофейне под предлогом послушать джазовую музыку.
Девушка перебирала в памяти последние слова Владимира. Она вспомнила, как изменился голос юноши, когда произносил имя второй девушки, Дарья. Он стал мягким, нежным и мечтательным.
«Видимо, эта Дарья и есть та девушка, в которую влюблен Володя» – подумала Надежда. – «Ну, что ж. Завтра посмотрю на нее. Оценю, насколько сильная у меня соперница.»
Надежда заплатила по счету и вышла из кофейни. По дороге домой девушка решала, что одеть завтра, как вести себя при встрече американок.Самолет прибыл вовремя. Девушки выходили в зал ожидания растерянные и взволнованные. Увидев встречающего его Владимира, они обрадовались. Дарья кинулась к нему, обняла, долго смотрела в глаза, но не поцеловала.
«Интересные у них отношения. Видимо, только начинают складываться. Еще не зашли далеко» – решила Надежда, наблюдая за Дарьей и Владимиром. – «Тогда для меня еще не все потеряно. А девушка красивая и чистая. Постой-постой. Кого она мне напоминает?»
Рассуждения Надежды были прерваны Владимиром, представлявшим ее американкам. Обменявшись любезностями все пошли к машине.
Домой к Надежде приехали к часу дня. Надя оказалась на высоте. Стол в гостиной был накрыт к обеду заранее. Оставалось только поставить горячее, баранину, томившуюся в керамической термокастрюле. Дарья постоянно ловила на себе взгляды Нади. Ей это было не совсем приятно. В конце концов, Дарья не вытерпела и спросила Надежду в лоб:
– Почему вы все время на меня смотрите? Мне не комфортно.
– Простите, ради Бога, Дарья. Но я все думаю, на кого вы похожи? Да, вспомнила. Погодите, я вернусь через минуту.
Надежда вышла из-за стола и скрылась в соседней комнате. Минут через пять она вернулась, держа в руках альбом с фотографиями. «Дарья, посмотрите на эту фотографию. Вы очень похожи на эту женщину, только гораздо моложе ее. Ей на фотографии лет тридцать.
Дарья взяла в руки фотографию и внимательно стала разглядывать. На нее смотрела женщина бальзаковского возраста, одетая в черный сарафан и белую блузку.
– Кто это? – с трепетом в голосе спросила Дарья.Глава 13
Волна репрессий 1930–1934 годов не затронула семьи братьев Ухтомских. Наступил март 1939 года. Почерневший мокрый снег еще лежал на улицах Ленинграда. По ночам было холодно. Днем солнце не могло пробиться сквозь плотные облака, нависшие над землей. Леониду не спалось. В последнее время его мучили головные боли. Он стоял у окна спальни и смотрел в окно. Было около пяти часов утра. Город спал. По улице пробежала облезлая собака. Она остановилась около мусорных ящиков. Звук подъезжающей машины заставил ее отбежать от желанного места, где собака надеялась утолить свой голод. Машина остановилась около дома Леонида. Из нее выскочили три человека. Смутная догадка пронзила мозг. Леонид отпрянул от окна, и тут же раздался долгий звонок в дверь.
– Леня, кто это?! – испуганно спросила Ольга, которую разбудил звонок.
– Не знаю, Олюшка. Но кто-то очень уж упорный. Пойду посмотрю.
– Леня, я боюсь. Не открывай.
Звонок прекратился и тут же в дверь стали стучать ногами.
– Надо открыть, а то дверь сломают.
– Почему так долго не открывали? Прятали улики? Обыскать квартиру.
Говоривший был невысокого роста средних лет мужчина в кожанке и яловых сапогах, на которых видна была грязь. Он ворвался в квартиру Ухтомских в сопровождении двух милиционеров.
– Ухтомский Леонид Николаевич? Вы подозреваетесь в организации заговора против товарища Сталина.
Милиционеры бесцеремонно открывали шкафы, сметали все с полок, с вешалок, выбрасывали из ящиков, не обращая внимания на хозяев квартиры. Подошли к книжным полкам и с каким-то остервенением стали трясти книги одну за одной и бросать их на пол. Потом также бесцеремонно прошли в спальню, содрали с кровати белье, залезли под кровать, перевернули комод.
– Что вы делаете? Что вы ищете? – гневным голосом крикнула Ольга.
– Гражданочка, не беспокойтесь. Найдем – скажем и покажем.
– Мама, что случилось? – из своей комнаты вышла Лидочка. – Кто это? Что им надо? – испуганно спросила она.
Ольга подошла к дочери, обняла ее за плечи.
– Не беспокойся, родная. Это, наверное, какое-то недоразумение.
Милиционеры стали обыскивать комнату Лиды. На пол полетели девичьи платья, белье, игрушки, которые Лида хранила с детства. Ничего не найдя, один из милиционеров выходя из комнаты девушки, наступил на плюшевого медвежонка, который жалобно пискнул.
– Черт побери. Что это? – испуганно произнес милиционер.
Когда понял откуда звук, грубо носком грязного сапога пнул медвежонка в угол.
– Ничего не нашли. – отрапортовал другой милиционер мужчине в кожанке.
– Ухтомский, вы арестованы. Поедете с нами – отрезал главный из троих, грубо толкнув Леонида к двери.
– Леня! Папа! – закричали жена и дочь одновременно.
Но Дверь за Ухтомским и незваными гостями захлопнулась.
– Вот мы и снова встретились, князь.
За столом в кабинете, куда втолкнули Леонида, сидел Угловатый, который был оперуполномоченным по делу покушения на товарища Сталина. В узких, заплывших глазках вспыхнул огонек ненависти. Толстыми пальцами он взял карандаш, достал листок чистой бумаги и долгим тяжелым, ненавидящим взглядом уставился на Леонида.
– Вы знакомы с Герасимовским?
– Да. Я знаю Андрея Герасимовского.
– Очень хорошо – буркнул себе под нос Угловатый, записывая ответ. – В каких отношениях вы были с ним?
– Мы дружили в молодости. Сейчас мы просто знакомые.
– Прекрасно. – опять буркнул Угловатый записывая ответ.
– А теперь, князь, расскажите, как вы вместе с Герасимовским готовили покушение на товарища Сталина. – визгливым голосом крикнул Угловатый.
Леонид непонимающе посмотрел на оперуполномоченного.
– Что уставился, гнида. Знаю я вас, князей да графьев. Так и мыслите, как нашу власть уничтожить!.
Лицо и шея Угловатого сначала покраснели, потом стали багровыми, глаза налились кровью, руки стали дрожать. Он вскочил, замахнулся на Леонида и ударил его наотмашь. Леонид упал со стула, голова трещала от боли, во рту он ощутил солоноватый привкус крови, один верхний зуб был выбит. В глазах помутнело. Он попытался встать, но резкая боль в паху от удара ногой в грязном сапоге Угловатого заставила Леонида скорчиться на полу.
– Что ты делаешь? – услышал Ухтомский чей-то гневный голос.
Он поднял голову и увидел вошедшего в кабинет человека с интеллигентным лицом. Человек подошел к Угловатому и сквозь зубы сказал:
– Прекрати самоуправство, Степан. Держи себя в руках. Ты не на улице.
Потом повернулся к Леониду, помог ему встать, извинился и представился.
– Меня зовут Николай Иванович Розов. Леонид Николаевич, расскажите нам о деятельности антисоветской организации, в которой вы состоите.
– Я вас не понимаю – с трудом шевеля губами ответил Леонид.
– Ну как же? Вы ведь хорошо знаете Герасимовского, не правда ли?
– Я уже сказал, что мы просто знакомые сейчас. Да, в прошлой жизни, до революции мы были дружны. Но сейчас мы не поддерживаем тесных контактов.
– Очень хорошо. Тесных контактов не поддерживаете. А какие поддерживаете?
– Я не видел Герасимовского уже несколько лет.
– Вы говорите неправду. Герасимовский утверждает, что вы вместе с ним создали организацию, целью которой является ликвидация товарища Сталина.
Леонид смотрел на Розова и не мог поверить в происходящее.
– Я ничего не понимаю. О какой организации вы говорите?
– Зря, Леонид Николаевич, вы не хотите сказать нам правду. Ох зря.
– Степан, распорядись привести Герасимовского – приказал Розов Угловатому. Когда тот вышел, Розов повернулся к Леониду. Взгляд его был холодным и жестким.
– Что, Леонид Николаевич, подождем вашего друга. А там посмотрим, как вы заговорите.
Минут через десять в кабинет вошел сначала Угловатый, за ним со связанными руками ввели Герасимовского. Леонид не узнал друга. Лицо Андрея опухло от ударов, под глазами были кровоподтеки, правая бровь рассечена и из нее сочилась кровь, левый глаз заплыл. Герасимовский с трудом передвигал ноги. Угловатый толкнул его, прикрикнув:
– Живей, вражина.
А то, хош, помогу, враз у меня побежишь.– Степан, прекрати кричать и оставь нас. Мы поговорим втроем – приказал Розов.
– Андрей Михайлович, на допросе вы показали, что были руководителем организации, ставившей своей целью уничтожение товарища Сталина. Это так? – вкрадчивым голосом обратился Розов к Герасимовскому.
Леонид с удивлением смотрел на Андрея.
– Да. Услышал он слабый дрожащий голос Герасимовского.
Андрей виновато посмотрел на Леонида. Его губы что-то беззвучно шептали, в глазах стоял ужас, страх и безысходность. Леониду стало жаль Андрея. Всегда такой высокомерный, гордый и независимый Герасимовский выглядел сейчас, затравленным зверьком, который чувствует приближение конца. Его воля была полностью подавлена, в глазах за ужасом и страхом проступало выражение тупого безразличия.
– На допросе вы показали, что в вашу организацию входил гражданин Ухтомский Леонид Николаевич. Это так?
– Да – тихо подтвердил Андрей.
– Андрей, Андрей, что ты говоришь? Какая организация? – крикнул Леонид, потянувшись к Герасимовскому, пытаясь как-то встряхнуть его.
– Сидеть! – прикрикнул на Ухтомского Розов.
Андрей затравлено посмотрел на Леонида и хрипло-сиплым голосом обратился к своему бывшему другу:
– Леня, соглашайся со всем… Так лучше…. Ты все равно подтвердишь все обвинения, но прежде тебя уничтожат как меня. Это больно… Это страшно… унизительно-противно… На мне нет живого места, они…
– Молчать! – раздался окрик Розова. – конвойный, увести этого – указал Розов на Герасимовского.
Когда Герасимовского выволокли из кабинета, Розов обратился к Ухтомскому:
– Ну что, Леонид Николаевич, будем разговаривать?
– О чем? – спокойно спросил Леонид.
После шока, испытанного им при появлении Герасимовского и его слов, Ухтомским вдруг овладела внутренняя правота и сила. Он знал, что ни в чем не виноват. Он честно жил при царизме, не изменил своим принципам и после революции. Леонид был патриотом России. Интересы своей страны он всегда ставил выше своих личных интересов. Никто не мог упрекнуть его в предательстве Родины.
– Значит не хотите говорить. – в голосе Розова слышалась угроза.
Он подошел к двери и позвал Угловатого. Тот развязным шагом вошел в кабинет и встал напротив Ухтомского.
– Продолжай, Степан, допрос. Только не переборщи. Результаты допроса доложишь.
– Не беспокойтесь, Николай Иванович. Все будет сделано тип-топ. – мягко-заискивающим голосом ответил Угловатый.
– Ну, князь, приступим к допросу?
На лице Угловатого появилась злобная ухмылка. Обращение Угловатого к Леониду не по имени, не по фамилии, а по титулу удивило Ухтомского. Но, когда он увидел с какой ненавистью и презрением смотрит на него оперуполномоченный, Леонид понял. Угловатый подчеркивает превосходство бывшего мужика над ним, князем. Теперь он – хозяин жизни, был ничем, а стал всем.
– Вопрос первый. Какие функции ты, гадина, выполнял в своей организации?
– Я не понимаю, о какой организации вы говорите. – Леонид смотрел оперуполномоченному прямо в глаза.
Угловатый поморщился, скривил лицо в недоброй улыбке и хриплым голосом зловеще, подходя к Ухтомскому, произнес:
– Ничего. Сейчас все расскажешь.
Леонид очнулся, лежа на холодном цементном полу. Он с трудом поднял тяжелые веки. Все тело его ныло.
– Очухался, сердешный – услышал Ухтомский чей-то мягко – добрый голос. – Эк тебя отделали. Живого места нет.
Говоривший был седовласым мужиком с хитрыми глазами.
– Чем же ты провинился? На лихого человека ты вроде не похож.
Старик помог Леониду встать и пройти к койке, согнав с нее молодого парня с давно немытыми волосами и пахнущего грязным телом.
– Понимаю, милок. Небось по 58 идешь?
– Что такое 58 – слабым голосом спросил Леонид.
– Во, дает! Что за странного фраера к нам подселили? – вступил в разговор давно небритый мужчина с рябым лицом и выбитыми двумя передними зубами.
– Цыц, тебя не просили коменты делать. – оборвал его седовласый мужик. – На уголовника ты, милок, не похож. Значит по политическому делу идешь. А это и есть 58 статья. Сейчас многих таких здесь.
Леонид оглядел темную камеру, в которой оказался. Два ряда двухъярусных кроватей занимали большую часть площади камеры. В углу слева от двери располагалась грязная параша. Слабый свет в камеру проникал сквозь высокое зарешеченное окно. Кроме старика, рябого мужика и грязного парня на койках сидели еще четыре человека. Они не без интереса смотрели на Леонида. Один из них, мужчина средних лет в потертых шерстяных черных брюках и косоворотке, гнусавым голосом спросил:
– Что, интеллигенция, попалась? Завтра исчезнешь, как все твои. Мы уже пятерых проводили в никуда.
– Зачем пугаешь, Кривой?» – спросил его старик. – Видишь, человек в себя еще не может придти.
– Да не человек он уже. Превратят в кусок живого отбитого мяса и в расход. – вставил другой с бритой наголо головой и нахальными глазами заключенный сорока лет.
Старик грозно посмотрел на него и прикрикнул:
– Хватит болтать что не попадя.
И обращаясь к Леониду, сказал:
– Расскажи, милок, за что ты тут?
– Не знаю. Ничего не знаю – тихо произнес Ухтомский.
– Ну, может с кем говорил непотребное властям? Кто-то подслушал, донес.? Леонид внимательно посмотрел на старика. Тот участливо смотрел на нового заключенного.
– Ну ладно, не хочешь говорить, не неволю. Отдыхай покудова.
Леонид положил тяжелую голову на грязный матрац и забылся неспокойным сном. – Вставай, милок, хватит отдыхать. Вопросы к тебе есть. – тормошил его старик. Ухтомский приоткрыл глаза. В камере было темно. Значит уже глубокий вечер или ночь. Кроме старика все спали.
– Я завтра выйду отсюда. Что передать на волю? С кем связаться? – зашептал в ухо мягким голосом старик.
Леонид недоверчиво посмотрел на него и спросил:
– А ты сам, что здесь делаешь?
– Мне полегче твоего. Попался глупо. У бабы одной стянул кошелек, да парнишка один увидел. Завопил, что мочи. А в это время красноперые мимо проходили и заволокли меня. Пока ты спал, меня на допрос вызывали. Да, так как я кошелек – то выбросил, улики нет и дела нет. Так что понаддавали мне легонько, сильно побоялись. Старик все-таки. И в зашей выгоняют отсюда. Если есть кому что сообщить, скажи. Я сделаю.
– Не пойму я вас. Какой вам резон мне помогать?
– Меня все Пахомычем кличут. И ты клич. Ты ведь князь Ухтомский. Верно?
Леонид удивленно посмотрел на старика.
– У тебя сестра была, Елизавета Николаевна. Добрейшей души человек была княгиня. Я у них, то есть у князя Выхулева служил на конюшне. Угловатый у князя тоже служил в управляющих. И лютовал же он. А вашу сестру не любил. Справедливая была Елизавета Николаевна. Она его однажды на воровстве поймала, ну и отчитала как следует.
– Боже мой, – тихо вскрикнул Леонид – так Елизавета жива? Где она? Что вы знаете о ней?
– Эх, милок, неужто не знаешь. Померла Елизавета Николаевна, от родов померла считай двадцать пять лет тому назад. А доченька ее выжила. Князь, отец ейный, воспитывал ее вместе со своей первой дочкой, что от домоуправительницы была. – А про дочку Елизаветы что-нибудь вы слышали?
– Когда имение сожгли в восемнадцатом году она вместе с сестрой куда-то делась. Угловатый тогда лютовал, хотел поиздеваться над девочкой, отомстить таким образом княгине, хоть и ушедшей из жизни.
– Пахомыч, скажи, а как князь назвал дочку?
– А я не сказал? Софьюшкой, как и свою матушку, старую княгиню. А первую дочку его звали Полиною.
У Леонида перехватило дыхание.
«Полина и Софья. Полина – жена Алексея и Софья, ее сестра. Не может быть! Софья – дочь Лизоньки м моя родная племянница! Она всегда вызывала во мне чувство теплоты и близости.»
Леонид не мог справиться с обуревавшими его мыслями. Голову пронзила острая боль, в глазах потемнело, он потерял сознание.
– Эй, конвойный, слышь, вызывай врача. Тут человеку плохо, без сознания лежит. – закричал Пахомыч, стуча в дверь.
– Ну что расшумелся, Пахомыч. Спать не даешь – недовольно гнусавя сонным голосом произнес Кривой – Помрет, туда ему, вражине, и дорога. Не помрет, ему же будет хуже.
– Цыц, Кривой. Человеком надо оставаться всегда. А он не вражина совсем, нормальный человек, только что интеллигент и из бывших.
В дверях заскрежетал замок и тюремный врач вошел в камеру. Увидев Леонида, он замер на несколько секунд, затем поохал и без слов стал осматривать заключенного.
– Сердце, может не протянуть до утра. Конвойный, носилки и в изолятор его.
К утру сердце Леонида остановилось.– Ушел от возмездия, сволочь! Ушел! Что делать будем, Степан? – орал в кабинете Розов. – Разнарядку не выполняем. Нас за это по головке не погладят!
– Николай Иванович, успокойтесь. Есть у меня мыслишка. Я ведь семью Ухтомских хорошо знаю. Служил у мужа их сестры. Ну вы знаете мое дело – услужливым голосом заговорил Угловатый.
– Ну и что? Не тяни, Степа. Какая мыслишка тебя вдруг посетила? – с некоторым сарказмом спросил Розов.
– Есть еще один Ухтомский, брат Леонида, Алексей. Его возьмем, интеллигента хренова.
– Так чего ты бездействуешь? – обрадовано воскликнул Розов.Глава 14
Поздно вечером в квартире Алексея Ухтомского раздался звонок. Дверь открыла Полина. На пороге стояли Ольга и Лидия. Их лица были заплаканы.
– Леня, Ленечка умер – Ольга прорыдала не успев переступить порог.
– Как умер? От чего? – Полина была ошарашена известием.
Усадив ятровку и ее дочь, она поставила чайник, достала печенье, конфеты, чашки с блюдцами. Накрывая стол, Полина украдкой посматривала на гостей. Ольга осунулась, глаза опухли от непросыхающих слез, взгляд был потерянный. Она постоянно теребила в руках носовой платок, поднося его периодически то к глазам, то к носу. Лидия успокаивала мать. Но и ее глаза были красными от слез и горя… Обе не могли ничего внятно рассказать, их душили рыдания.
– Не плачьте, Ольга, Лидочка, пожалуйста. Я ничего не понимаю – Полина пыталась хоть что-то узнать.
В квартиру позвонили.
– Алеша, наконец-то, у нас Оля с Лидой. Какое горе! – встретила хозяйка квартиры своего мужа с работы.
– Что случилось?!
– Леня умер.
– Как умер? Я с ним два дня назад разговаривал.
– Оля с Лидой что-то говорят про арест, про обыск, но я ничего не смогла понять.
Алексей быстро прошел в кухню. Сноха с племянницей сидели, обнявшись.
– Оля, что случилось? Объясни, пожалуйста, внятно, чтобы мы поняли.
– Теперь все понятно. – глухо сказал Алексей, стискивая свою голову руками – Леня…, бедный брат… А где тело? Его же похоронить надо. – тихим тревожным голосом спросил младший Ухтомский.
– Угловатый, оперуполномоченный, сказал, что тело не отдадут. Ленечку похоронят на общем кладбище каком-то. Я ничего не поняла… – еле выдавила из себя эти фразы Ольга.
– Как ты сказала? Угловатый? Его зовут Степан? – удивленно спросила Полина Ольгу.