Тонкая нить судьбы

– А, князек, как дела? – с издевкой спросил Алексея Угловатый, войдя в кабинет. – Ну не верю я, что ты, как и твой брат, так любите советскую власть, что желаете ей процветания.

– Я люблю свою страну, Россию. Надеюсь, вы ее то же любите? – ответил Алексей.

Розов и Угловатый переглянулись. Они не ожидали такого ответа.

Наступила тишина.

– Конвойный! – крикнул Розов – Увести арестованного.

Когда Ухтомского увели, Угловатый недоуменно посмотрел на Розова.

– Что сейчас было? – спросил он у своего начальника.

– А ты не понял? Подумай своими мозгами… Ты любишь Россию?

– Россию?….А… Россию-ю-ю, матушку Россию! Конечно, люблю.

– Ты даже не сообразил сразу о чем я тебя спрашиваю. Ухтомский говорил о своей и нашей с тобой Родине, о России. Мы же всегда говорим о Советской власти… Понимаешь разницу? – тихо с некоторой долей сарказма спросил Розов своего подчиненного.

Угловатый странно посмотрел на Розова и ответил со скрытым умыслом:

– Понимаю, как же не понять. И вас понимаю, Николай Иванович…

– Что ты понимаешь? Что ты можешь понять? Ты понимаешь только то и только тогда, когда тебе выгодно. – Розов замолчал, посмотрел на Степана.

Тот глядел на него со злой усмешкой.

«Вот гад, по трупам пойдет, этот защитник Советской власти» – подумал Николай Иванович. А вслух сказал:

– Ладно, Степан, мы с тобой должны помнить, что Россия теперешняя – это есть прежде всего Советская власть. И все те, кто посягает на Советскую власть, посягает на нашу с тобой родину, на Россию. Вот так!

Вечером, когда Угловатый собирался уходить, в кабинет тихо постучали.

– Кто там?

Никто не входил. Степан вышел из-за стола и вальяжно подошел к двери, открыл ее и не поверил своим глазам. В коридоре у его кабинета стояла девушка, которую он видел в квартире Ухтомского.

– Проходите, проходите, садитесь вот сюда. Я сяду напротив. Поговорить со мной хотите? – слащавым голосом заговорил Степан.

– Не узнал меня? Я тебя сразу узнала. Ты не изменился. Такой же омерзительный и наглый. Ожирел, правда, на государственных хлебах.

Девушка говорила злым, негодующим голосом.

– Неужели мамзель Софья? Те же глаза, что и у княгини, тот же волевой голос! – изумленно спросил Степан.

– Узнал?! Это хорошо.

– Княжна, а что вы вдруг сюда пожаловали? – услужливым голосом спросил оперуполномоченный.

– Угловатый, я пришла с тобой не любезничать. Скажи, где Алексей Ухтомский? За что его арестовали?

– Что, за дядю своего волнуешься? Похвально, княжна. – голос Степана был сладко-противным.

– Волнуюсь. Ты ответишь на мой вопрос? – жестко спросила Софья.

– Он арестован как враг народа.

– Враг народа?…Алексей – враг народа?…Ты, действительно, думаешь, что Ухтомский – враг народа? … А что он сделал против народа? – Софья почти кричала в лицо Угловатому – Нет, это не он враг народа, а ты – враг народа. Ты, и такие как ты уничтожаете страну. Захватили власть по-воровски, правите страной, оглядываясь назад, боясь всех и всего. – Софья говорила быстро, резко, прямо глядя в глаза Угловатому – Так ты мне объяснишь, за что арестовали Алексея?.

Угловатый сидел напротив Софьи с наглой, похотливой улыбкой. Его глаза замаслились, все тело стало упругим, налитым плотским желанием.

– За что арестовали, спрашиваете – дрожащим от еле сдерживаемого желания спросил Степан. – А ни за что. Так, для галочки. Не хватает для раппорта наверх. Разнарядка у нас на пять человек. Дядюшка ваш, Леонид Николаевич, помер, не сознавшись. В счет это не идет. Вместо него для планового количества пришлось арестовать его брата.

– Сволочь, какая же ты сволочь, Угловатый – Софью трясло от негодования – Что с ним будет?

– Снимем показания как надо, а потом на десять лет без права переписки. Угловатый придвигал свой стул все ближе к девушке. Софья чувствовала смрадное дыхание следователя, видела похотливое выражение его глаз. Стараясь не обращать внимание на притязания Угловатого, девушка спросила:

– Что значит без права переписки?

Оперуполномоченный встал со стула, сделал несколько шагов в сторону стола, посмотрел на Софью хищным взглядом и медленно произнес:

– Десять лет без права переписки… Удачное замена других слов…. Расстреляют Ухтомского, как врага народа… Он посягнул на самое святое, на жизнь товарища Сталина.

Софья побледнела, ей стало трудно дышать, перед глазами все поплыло, она была близка к обмороку.

«Расстреляют, Алексея расстреляют…» – эта новость убивала девушку. – «Этого нельзя допустить! Я этого не допущу! Что-то надо придумать. Что?»

Софья посмотрела на Угловатого, стоящего напротив, пожирающего ее масляными глазками и что-то говорящего.

– Ну, что, княжна, вы согласны? – донесся до девушки голос оперуполномоченного. Она стояла, ничего не понимая. Смысл слов оперуполномоченного остался за границами ее восприятия. Угловатый медленно стал приближаться к Софье. Он был похож на зверя, почуявшего богатую добычу, и боявшегося ее упустить. Через минуту девушка оказалась в лапах этого зверя в человеческом обличье. Потные, липкие руки Угловатого стали лихорадочно сновать по ее телу. Они сжимали ей грудь до боли, обнимали талию, прижимая ее к своему грубому, пахнущему потом телу, опускались все ниже, обхватили ягодицы, больно, с усилием сдавливая их. Добравшись до подола юбки, мерзкие руки оперуполномоченного задрали ее и полезли вверх, ощупывая бедра, живот, пока ладонь Угловатого не легла на лобок, а пальцы не обхватили промежность девушки. Все это время Софья стояла не шелохнувшись. Смрадный рот следователя шептал ей на ухо:

– Хочешь, я отпущу Ухтомского, отпущу, но сначала ты мне отдашься. Ты будешь моей. Только после этого я выполню то, что ты хочешь. Будешь моей, будет свобода Ухтомскому.

Софья кивнула головой, закрыла глаза и решила отдаться на милость жаждущего ее оперуполномоченного.

– Отпусти Алексея, отпусти – твердила девушка.

Угловатый дрожащим от нетерпения голосом прошипел ей в ухо:

– Не боись, сдержу свое слово, отпущу князька. … Отдайся мне…

Он поднял безвольное тело Софьи на руки, постоял так, раздумывая, где совершить желаемое. Потом опустил тело на пол и стал лихорадочно срывать с девушки платье. Когда она лежала перед ним обнаженная и беззащитная, Угловатый словно зверь прорычал, предвкушая удовольствие. Наспех сняв брюки он обнажил свой упругий член, готовый войти в девичье лоно… Софья лежала безучастная ко всему. Она почувствовала как потное тело следователя навалилось на нее, прижав к полу, и член мужчины, пронзил ее тело. Девушка вскрикнула от острой боли, закусила губы, чтобы невольно не закричать, и потеряла сознание.

Софья очнулась от того, что кто-то бил ее по щекам.

– Очнулась, княжна? Молодец. Мне понравилось. Красивое у тебя тело. А ты, оказывается, невинность для кого-то берегла? Да я сорвал твой цветок, ох и сладок он был! – Угловатый весь светился от удовольствия.

– Отпусти Алексея. – глухо потребовала Софья.

– Отпущу, раз обещал. К тому же я, наконец-то, отомстил твоей матушке, которая унизила меня перед всеми. Отомстил тем, что присвоил себе первенство мужчины ее дочери. – Угловатый засмеялся, оскалив желтые зубы. – Ладно, княжна, иди домой. Утром твой Алексей будет свободен. Я, хоть и мужик, но свое слово сдержу. Не боись.

Выйдя из здания, Софья поплелась, шатаясь, словно пьяная. Ее мутило. Пройдя метров двести, она почувствовала позывы к рвоте. Девушка присела на корточки возле какого-то здания, стараясь успокоиться. Благо было уже поздно, на улице никого. Никто не мог помешать ей общению с самой собой. Ей надо было разобраться в том, что случилось. Не проходила боль внизу живота. Одно грело ей душу сейчас.

«Алексей будет завтра дома. Он будет жив. Это самое главное. А я переживу свое унижение. Переживу.»Софья заплакала, сначала тихо, потом плач перерос в рыдания. Постепенно девушка успокоилась. Домой идти не хотелось. Она брела по улицам города и старалась не думать о происшедшем. Она думала об Алексее. Вспомнила как первый раз увидела его будучи девочкой. Уже тогда она поняла, что Алексей будет единственным мужчиной в ее жизни. Но он полюбил сестру. Вначале Софья злилась на Полину, даже ненавидела ее. Но со временем смирилась с тем, что Алексей принадлежит сестре. Тем не менее любить Софья не переставала и надеяться на взаимность тоже. Ей хотелось что-то сделать для Алексея, чтобы он увидел ее другими глазами, восхищенными, благодарными и влюбленными. И девушка сделала это, она спасла своего любимого от верной смерти. Однако об этом никто не должен знать. Никто не должен знать, какую цену заплатила Софья за свободу Алексея.

На востоке светлело. Начинался новый день. Софья добрела до своего дома, поднялась на свой этаж и тихо, стараясь не шуметь, открыла дверь в квартиру. Не зажигая свет, она прошла в свою комнату, разделась, взяла полотенце и пошла в ванную комнату. Девушка встала под душ и стала мочалкой мыть свое тело, сначала нежно, как всегда, а потом с остервенением. Ей хотелось смыть всю ту грязь, что налипла от общения с Угловатым. Рыдания опять подступили к горлу, ей хотелось кричать от боли и унижения. И она закричала, надеясь, что льющаяся вода заглушит ее крик. Софья не сразу поняла, что в дверь ванной стучатся.

– Софьюшка, что с тобой? Открой дверь, родная. Открой дверь – кричала Полина. Из ванной комнаты Софья вышла спокойной. Она улыбнулась сестре, поцеловала ее.

– Где ты была? Ты отсутствовала всю ночь. С кем ты ее провела? Софьюшка, не бойся, расскажи. Тебе плохо, я вижу, что тебе плохо. – Полина настойчиво расспрашивала девушку.

– Поля, все будет хорошо. Ты ни о чем не беспокойся. Я позаботилась обо всем. А сейчас я хочу спать. И, пожалуйста, не задавай мне никаких вопросов.

Утром следующего дня Угловатый освободил Ухтомского из-под ареста.

– Веришь, князь, моим желанием было бы видеть тебя в качестве заключенного. Не люблю я ваш род, род Ухтомских. Чистенькими хотите быть, добропорядочными… Но вчера я получил то, о чем мечтал многие годы. Вчера мне было хорошо. – голос Угловатого был мечтательно-слащавым. – А потому я отпускаю тебя. Ты свободен. На, возьми пропуск.

Ухтомский взял пропуск и ничего не говоря вышел из кабинета. Спустя пять минут в кабинет ворвался Розов.

– Ты что делаешь, Степан? Какого черта ты отпустил Ухтомского? Кем закроем брешь в разнарядке? – кричал Николай Иванович на своего подчиненного. Угловатый продолжал сидеть за столом. Он спокойно смотрел на старшего оперуполномоченного и молчал.

– Встать, когда с тобой разговаривают старшие по званию – заорал на него Розов.

– Спокойно, Николай Иванович. Не надо так волноваться. Уже есть нужная кандидатура. Я о ней позаботился.

Розов подозрительно посмотрел на Угловатого, сел на стул и с волнением спросил:

– Кто это?

– Минутку, Николай Иванович, минутку – с улыбкой ответил Угловатый, набирая номер телефона. – Он здесь – как выстрел произнес Угловатый.

Через несколько минут в кабинет вошел начальник отделения в сопровождении конвойных.

– Розов, вы арестованы по подозрению в проведении мероприятий против Советской власти.– Донос написал, сволочь. – с презрением бросил Угловатому Розов. Тот только ехидно улыбнулся. Через неделю Угловатого назначили старшим оперуполномоченным.

Глава 17

– Дарья, Джейн, в этих папках содержатся документы, касающиеся семей Леонида и Алексея Ухтомских. Мы с Владимиром собирали их в разных инстанциях. Почитайте. Я и Владимир поможем вам с переводом – Надежда протянула четыре объемных папки девушкам.

Сестры с волнением взяли их. Все сели за овальный стол, что стоял в гостиной. Дрожащими руками Дарья открыла первую папку, на которой было написано «Ухтомский Алексей Николаевич. Том первый». Листая документы, девушки наткнулись на свидетельство о смерти Алексея. В нем говорилось, что Алексей Николаевич Ухтомский был приговорен к расстрелу как агент империализма. Документ был датирован сентябрем 1944 года. Рядом находился другой документ, свидетельствующий о расстреле его жены Полины как пособницы агента империализма.

– Не понимаю, что значит агент империализма? Расстреляли… разве так можно?.. – у Дарьи не находилось слов от возмущения.

До нее не доходил смысл этих документов.

– Давай посмотрим дальше, сестра. Может что-то прояснится? – тихо попросила Джейн.

Эту первую папку молодые люди изучали до глубокой ночи, пока Дарья и Джейн не взмолились:

– Всё, мы устали, голова идет кругом. Надо отдохнуть и переварить узнанное.

Девушки проводили Владимира и стали готовиться ко сну.

– Сестренки, а вы знаете, что у Полины и Алексея был ребенок? Только я не знаю кто. – расстилая постель для Дарьи и Джейн, сказала Надя.

– Ребенок? Если он выжил, то это означает, что семья Алексея Ухтомского имеет свое продолжение. Может быть кто-то из его потомков жив? – с надеждой произнесла Дарья.

Она подошла к окну. Машин практически не было, город давно спал. Девушка посмотрела на часы. Было половина четвертого утра.

– Джейн, ты что молчишь? Уснула уже?

– Нет, Дарья. Думаю об Алексее. Интересно, был ли он счастлив в своей жизни. Что ценил, что любил? Какую выбрал подругу для себя? Мы знаем только ее имя – Полина. А кто она? За что Алексей полюбил ее?

– Думаю, что точные ответы на эти вопросы мы вряд ли найдем. Но, если внимательно читать не только то, что написано в документах, но и за строчками документов, можно понять многое – утвердительно произнесла Дарья.

Следующие несколько дней сестры вместе с Надей и Владимиром изучили все четыре папки. Дарья с Джейн отказались от экскурсий, вечеринок, ночных клубов и других развлекательных мероприятий. Они были настолько захвачены событиями, отраженными в документах, что эмоционально проживали вместе с героями этих папок их жизнь – плакали, радовались, злились, удивлялись, переживали, ужасались. Постепенно у молодых людей сложилась картина жизни семей братьев Ухтомских.

Софья проснулась поздно. Спала она неспокойно. Все тело болело, сильно тянул низ живота. Ее мучил кошмар. Во сне она видела Угловатого, который хохотал ей в лицо. Его рот издавал противные звуки, они были вначале непонятны, но постепенно сложились в слова:

– Что, княжна, горюешь? Не надо… Я тебя осчастливил, как и ты меня. В твоем чреве будет развиваться мое семя. Ха-ха-ха. Я счастлив. А ты, моя дорогая?

Руки Угловатого вдруг вытянулись, дотянулись до Софьи и стали обнимать ее. Девушке стало противно, она закричала.

– Софья, Софьюшка, что с тобой? – сквозь пелену сна услышала та голос Полины. Софья открыла глаза. Сестра стояла на коленях у дивана и тормошила ее. – Сон плохой приснился? Ты кричала.

– Да, кошмар какой-то… Ничего, сейчас все пройдет. Сколько времени?.

– спросила взволнованно Софья.

– Уже почти полдень.

– Алексей не возвращался?

– Нет.

И тут неожиданно резкий звонок раздался в дверь. Девушки бросились открывать. На пороге стоял Алексей.

«Сдержал Угловатый свое слово, все-таки» – подумала Софья, глядя с тихой радостной улыбкой на Алексея, обнимающего Полину.

После шумного приветствия все прошли в кухню, где давно остыл завтрак, приготовленный Полиной для Софьи. Хозяйка дома быстро убрала его, поставила свежие тарелки, приборы, бокалы для вина. Достала из шкафа давно купленную бутылку красного сухого, которая ждала своего часа, нарезала хлеб, сыр, колбасу, открыла рыбные консервы. Алексей откупорил бутылку и налил в бокалы вино.

– Дорогие мои, как же я вас люблю. Полюшка, родная, я соскучился, страшно соскучился по тебе.

Алексей замолчал, что-то обдумывая. Девушки молчали. Через несколько минут Ухтомский продолжил:

– Сидя в камере, я понял, насколько краткотечна наша жизнь. Когда ожидаешь смерть, поневоле начинаешь вспоминать и анализировать свою жизнь. Я пытался понять, не зря ли жил и согласился с Мишелем Монтенем. Помните, в своих «Опытах» он писал, что жизнь сама по себе ни благо, ни зло. Она – вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее. Я очень надеялся и надеюсь сейчас, что моя жизнь вмещает больше добра, чем зла. А иначе и жить не стоит. Я поднимаю этот бокал за вас мои дорогие. Хочу, чтобы жизнь наша была полна благими делами, чтобы она была прожита не зря. Перефразируя слова Кафки, скажу, что только тот, кто познал полноту жизни не знает страха смерти. Боязнь смерти есть результат неосуществившейся жизни…

Андрей опять замолчал на некоторое время. Потом тряхнул головой, как бы отгоняя непрошенные мысли и произнес:

– Полюшка, Сонечка, что-то я расфилософствовался. Простите. Накипело. Давайте выпьем за радость и полноту жизни.

– Алеша, давай вечером пригласим Ольгу и Лидочку. – тихо попросила Полина.

– Конечно, моя дорогая. А сейчас пойдем отдохнем вместе.

Они ушли. Софья проводила их печальным взглядом и принялась убирать. Потом она прошла в свою комнату, села на диван, взяла своего любимого Достоевского и стала читать. Всегда, когда Софье было плохо, она читала Достоевского. Его произведения уводили девушку в мир, где ее мысли и тревоги заменялись сопререживанием героям. С ними, с героями, она как бы срасталась в одно целое, они заставляли ее думать, искать пути решения проблем, рефлексировать. Небольшой рассказ «Маленький герой» был прочитан до середины, как Софья услышала стук в дверь своей комнаты. Это был Алексей.

– Можно войти.? – спросил он.

Софья покраснела и пригласила его в комнату. Алексей подошел к девушке, взял ее руки в свои и проникновенно сказал:

– Спасибо Софьюшка.

«Неужели Угловатый рассказал все ему» – с ужасом подумала девушка.

– За что спасибо говоришь, Алеша? – с волнением в голосе спросила Софья.

– Ну как же, за поддержку Полины спасибо. Она рассказала мне, как ты ее подбадривала, уверяла, что я вернусь. Ведь Полина, хоть и старше тебя гораздо, очень ранима и впечатлительна. Ты более сильный духом человек. Я рад, что ты живешь вместе с нами.

Софья улыбнулась, но ничего не сказала. Алексей заговорил вновь:

– Знаешь, Угловатый как-то странно вел себя, когда отпускал меня. Он выглядел счастливым и довольным. И разговаривал со мной нагло и самоуверенно.

Софья продолжала молчать.

– А мне жаль его. – продолжил Ухтомский. – Он как волк-одиночка, на всех рычит и всех боится одновременно. И этот страх прячет под своей жестокостью.

– Не жалей Угловатого, Алексей. Он этого не стоит – тихо сказала Софья. – Он был и остается подлецом… Я не хочу о нем говорить.

Лицо девушки исказилось болью.

– Извини, но я хотела бы остаться одна сейчас.Алексей хотел еще что-то сказать Софье, но последние слова ее побудили уйти. Когда дверь за Алексеем закрылась, девушка села на диван, обхватила свою голову руками и тихо заплакала.

Через три недели Софья поняла, что беременна. Вначале она испытала ужас. Первой ее мыслью было срочно сделать аборт. Ей претило, что отцом зарождающейся в ее чреве жизни был Угловатый. Его она ненавидела и презирала.

– Что же делать, что делать? – задавала себе вопрос Софья. – Как я могу убить невинное дитя? Я, врач, давала клятву Гиппократа. Пусть это еще не родившийся ребенок, но он живой, он чувствует… Нет, я не могу совершить убийство. – лихорадочно рассуждала девушка.«Да, это ребенок Угловатого, но это и мой ребенок тоже. Как же я смогу его убить? Может быть этот ребенок станет мне самым большим утешением в жизни» – думала она – «Полюбить кого-нибудь я больше не смогу. Но я женщина, я полна любви и нежности. И всю эту любовь и нежность я отдам ему, моему ребенку». Софья решила оставить дитя.

Сознание того, что в ней зародилась и развивается жизнь, изменили девушку. Она стала более мягкой, уютной, светящейся спокойным внутренним светом. Первым это заметил Алексей. Как-то вечером за ужином он отметил, что Софью как будто подменили. Ее красота стала более женственной и гордой.

– С чего бы это, Соня? Ты влюбилась в кого-то? – спросил ее Алеша.

Девушка покраснела, но ничего не ответила. Алексей продолжал приставать:

– Скажи нам, кто он, твой избранник? Когда ты нас с ним познакомишь?

Софья встала из-за стола, сухо извинилась, поблагодарила Полину за ужин и пошла в свою комнату. Алексей удивился такому поведению своей свояченицы и спросил у жены:

– Полина, может ты мне расскажешь, что происходит с Соней.

Полина сидела, задумавшись. Она тоже заметила перемену в сестре и связывала ее с тем, что та влюбилась. Но поведение Софьи за ужином ввергло Полину в смятение. Она усомнилась в своих прежних предположениях. Смутная догадка заставила ее задуматься.

– Алеша, пойду-ка я поговорю с Софьей. Что-то у меня душа не на месте.

Полина нашла сестру, сидящей на диване и читающей книгу.

– Софьюшка, что читаешь? – спросила она, думая постепенно вывести Соню на откровенный разговор.

Та посмотрела на Полину и сказала, как отрезала:

– Извини, я не в духе. Оставь меня, пожалуйста.

Когда сестра ушла, девушка подошла к окну и стала смотреть в него. Весна набирала силу. Апрель в Ленинграде все еще холодный, мокрый, промозглый. Но солнышко все чаще выходит из-за туч и его животворящие лучи пробуждают природу. На деревьях набухшие почки разрождаются салатовыми маленькими листочками, все больше слышно пение птиц, вернувшихся из далеких странствий… Созерцание проснувшихся деревьев под окнами своего дома и дома напротив, пешеходов, торопящихся куда-то, маленькой птички, пытавшейся устроить свое гнездышко на одной из веток раскидистого клена, успокоили Софью. Ее рука машинально легла на живот.

«Вот и у меня новая жизнь, во мне растет маленький, мое продолжение.»

Софья вдруг вспомнила слова Фейербаха, которого она любила за точность выражения мыслей: «Первая твоя обязанность заключается в том, чтобы сделать счастливым самого себя. Если ты счастлив, то ты сделаешь счастливыми и других. Счастливый может видеть только счастливых кругом себя».

– Я буду счастливой и сделаю счастливым моего ребенка. Я сильная. Я смогу – решила Софья.

От этих мыслей ей стало легко, она улыбнулась, потом засмеялась и стала тихо напевать песню юного Роберта из фильма «Дети капитана Гранта», который девушка смотрела, наверное, раз десять.

Через три месяца беременность Софьи стала очевидна. Как-то вечером за ужином Софья решила рассказать сестре и Алексею о том, что беременна. К ее удивлению родные приняли известие с восторгом.

– Софьюшка, хорошая моя, как я рада! Ты не представляешь! – говорила Полина – Ты знаешь, Бог нам с Алешей не дает детей. Я долго плакала от этого. Потом смирилась. И вот наконец-то в нашей квартире будет звучать детский голосок, бегать малыш, баловаться, шуметь. Жизнь станет полной.

Говоря это, Полина перевела взгляд на мужа, который с улыбкой смотрел на нее.

– А кто отец ребенка? – озабоченно спросил Алексей – Почему ты не знакомишь нас с ним? Почему не связываешь с ним свою судьбу, замуж не выходишь? Софья опустила голову, помолчала, лихорадочно обдумывая ответ. Сестра и зять смотрели на нее, напряженно ожидая, что она скажет.

– Вы его не знаете. Это, …это, … это мой коллега, врач из Новосибирска. Он приезжал сюда на курсы повышения квалификации. Там мы с ним встретились. Он был очень обаятелен, деликатен, внимателен ко мне. И я не устояла. – произнося эти слова Софья вдруг заплакала.

Перед глазами стояло наглое, издевательски смеющееся лицо Угловатого. Девушка закрыла лицо.

– И где он сейчас? Почему не с тобой? – жестко спросил Ухтомский.

– У него,…у него… семья. Он женат. Он уехал, … он в Новосибирске – голос Софьи стал более твердый. – Мне он не нужен. Я вообще не хочу ни за кого выходить, я никогда никого не полюблю…. Я это знаю. Ребенка я подниму сама, воспитаю его в любви, сделаю его счастливым. Не беспокойтесь – закончила Софья.

Полина с Алексеем переглянулись. Через несколько минут Полина сказала, обращаясь к сестре:

– Софьюшка, неужели ты думаешь, что мы тебя бросим?. Нет, никогда. Этот ребенок будет не только твоим, он будет нашим тоже. И поверь мне, он будет самым счастливым ребенком на свете. Правда, Алешенька?.

Шесть оставшихся до родов месяцев протекли незаметно. Софья расцвела. Беременность ее красила. По вечерам она с Полиной обсуждала, как устроить детский уголок в своей комнате, что надо купить, как назвать ребенка.

– Если родится мальчик, то я хочу, чтобы он носил имя Михаил. В переводе с древнееврейского оно означает богоподобный. Недаром говорят, как назовешь корабль, так он и поплывет. Поэтому мой сын Михаил будет справедливым, честным, добрым и порядочным человеком. Я воспитаю его таким.

– Ну, а если родится девочка. Как ты ее назовешь? – улыбаясь спросила Полина. Софья немного подумала, перебирая в уме знакомые женские имена.– Поль, я как-то не думала о девочке. Мне сына хочется. Ну, а если родится девочка, то я бы назвала ее Анастасией, Настенькой, как в наших русских сказках. И будет она самой красивой, самой умной, самой нежной девочкой. Это гордое имя даст ей счастье и любовь. Я в этом уверена.