Тот, кто не спит

Петров открыл глаза. Песком запорошило, пылью? Слезы катились беспрерывно, дешевые луковые слезы.

Он пошевелился - сначала одной ногой, другой, затем руками. Цел, ни переломов, ни вывихов. Упал, как учили.

Осторожно подтянув ноги к животу, он встал на четвереньки. Верный Джульбарс опять в строю.

Часы на левой руке, что витрина магазина после погрома - разбиты и пусты. Ладно, плюс-минус неучтенный рентген… Удачно, что на сук не напоролся, собирай сейчас кишки. Влетел в кусты, словно братец Кролик, отлежался - и здоровехонек. Сколько пролежал? Судя по солнцу - полчасика, не дольше. И пресс-конференцию успел дать, и в раю побывать…

Он выпрямился, раздвинул ветви руками.

Машина догорала. Дым занявшейся резины, черный, тяжелый, сплетался с белесым паром, бившим из развороченной цистерны.

Вскипело варево в напалмовом пламени, и теперь из котла Гингемы поднималось грязное, пахучее облако. Выпадет где-нибудь дождиком, и пойдут грибы-гробовики, успевай рвать да хоронить.

Повезло, ветерок тянет прочь, иначе и не очнуться.

Он чихнул раз, другой. Ветер ветром, а толика газа досталась, вон и руки в зудящих пятнышках, и лицо чешется.

Вокруг ни вертолетов, ни всадников. Кому охота травиться ради сомнительного удовольствия констатации факта смерти некоего Петрова, пусть даже и шпиона. Не до того. Близится час Ч. Эвакуация.

Он пошел назад, к деревне, на ходу разрывая вытащенный из кармана индпакет, промокая бинтом веки, лицо, руки. Газ не сало, потер - и отстало.

Он возвращался полем, той же дорогой, которой и выбирался из деревни. Казалось, ехал долго, вечность, а ногами за два часа одолел. Никаких полеводов, никаких ополченцев. Оставаться колоскам в большом колхозном поле несобранным.

Короткая колонна двигалась от бараков к убежищу - все в серых плащах-накидках, на лицах - противогазные маски с хоботами, уходящими в болтавшиеся на боку сумки.

– Левой, левой, раз-два-три!
– покрикивал мельтешащий на обочине распорядитель. Командовал он не в такт, но колонна ловко, как один, меняла ногу, приноравливаясь к аритмичным восклицаниям вожатого.

В этот радостный день улицы стали шире от проходящих праздничных колонн, украшенных знаменами и транспарантами…

Петров заморгал, сгоняя неиссякающие слезы. Тем, в противогазах, видно куда хуже, но идут…

Он стоял в кустарнике у посадки, листья, касаясь кожи, стрекали крапивой.

Нечего на листья пенять.

За колонной вольно, свободно двигалась группка, человек десять. Отсюда видно - крепкие, ветер не свалит. Правление. Выпадала одна учительница: сухонькая, прямая, она держалась в сторонке, не сливаясь с руководящей массой, и все тянулась к колонне, замыкали которую ее воспитанники, мал мала меньше.

Летучая мышь. Белая ворона.

У входа в убежище колонна остановилась - раз, два!
– и четко, сноровисто, перестраиваясь в цепочку по одному, заструились внутрь серые фигурки, уходя под землю песчинками часов-трехминуток.

Закрылась дверь за последним - железо лязгнуло о железо. Кучкующееся правление заторопилось дальше. Второй бункер. Ай-ай, как можно было не заметить? Ночь, темно, страшно - отговорки для новичков. Пораскинув мозгами, любой поймет, что нельзя отсиживаться вместе руководителям и руководимым. Да и поглубже, наверное, убежище у правления, поуютнее.

Учительница рассталась с группой у самого входа. Двое протянули ей руки, но та покачала головой - протестующе и в то же время властно. Трогательно - возвращение педагога к ученикам за миг до начала атомной бомбардировки.

И, небесным слоником, у горизонта, вынырнул пузатый вертолет в лишайных пятнах камуфляжа.

Нина Ивановна, не добежав до убежища, упала, прикрыв голову руками, а ветер бесстыже пытался задрать неширокую защитного цвета юбку.

Наши летят, наши.

Деревья закачались, согнулись, сорванные листья воробьями порхнули прочь - вертолет опускался у края поля, и воздух, гонимый винтом, поднимал пыль и сор.

Земля дрогнула прежде, чем вертолет коснулся поверхности. Беззвучно, неслышно за рокотом мотора, просела она широкой округлой каверной. Наступил-таки слоник одной ножкой аккурат на правленческий бункер. Простите. Недошпионил.

Попрыгали, покатились и стали кольцом вокруг борта семеро из одного стручка. Не семеро, тридцать, бравые спецназовцы Ночной Стражи.

Петров выбрался из кустов и, стараясь не смотреть на усеянные пузырями руки, побрел к вертолету. Запоздало, но оттого особенно зло отозвалось ушибленное бедро, но он не позволил щадиться, хромать. Позже, когда будет ближе теплая ванна, постелька, телевизор, набитый умными, уверенными людьми, не грех и расслабиться, надеть шлепанцы и сесть в кресло у шахматного столика, на котором стоит-дожидается позиция партии с Ковалевым, открытое первенство России по переписке. Лучше всего двинуть пешечку на А-четыре.

Майор выбежал навстречу.

– Виктор Платонович, как вы… - и осекся.

– Хорош, правда?
– тот усмехнулся, и пузырек в углу рта лопнул, пустив кровавую дорожку по подбородку.
– Посылайте отряд к большому убежищу, люди там, внизу.

– Люди?

– Все население Делянки. Почти все.

С тихим шорохом обваливались края каверны, едкий дым слабо курился в наступившем штиле. Параллельная цепь. Правленцы думали, что взрывают большой бункер, а получилось - только себя. В большом бункере-то ночью шпион потрудился. Хвастун шелудивый.

– Семененко!
– позвал майор, но доктор и сам спешил, серебристый чемоданчик в его руке сулил благость и облегчение.

– Сейчас, сейчас, Виктор Платонович, крышка щелкнула, откинулась, врач замер над открывшимся богатством.

– Что это там горит?
– майор кивнул вдаль.
– Летели, видели.

– Вещественные доказательства. Автоцистерна с люизитом. Думаю, для страховки держали, закачать в убежище, если что не сработает.

Солдаты выбили дверь бункера и нырнули вниз. Разберутся.

– Сначала глаза, - врач закапал из флакона с пипеткой-насадкой.
– Побольше, пусть промоет как следует.

Петров дернул головой - жечь стало еще сильнее.

– Все, все, Виктор Платонович, больше не буду, - пена из другого баллончика облепила руки, лицо, врач водил у шеи. Кондитером ему работать, торты к юбилеям украшать.

Петров расставил руки в стороны, глядя, как падают наземь ошметки медовой пены.

– Одежду сменить нужно, - скомандовал врач.

– Позже. Она защитная.