Тот, кто не спит

Собаки бесятся, проводников грызут насмерть, не оттащишь (что верно, то верно. Информирован сержант).

– Будете здесь что-нибудь осматривать?
– казалось, учительница спрашивает заданный урок.

– Думаю, незачем. Силы распылять, это он и ждет. Искать надо организованно, массово. Конечно, он тут был - вода у колодца на земле мыльная, и описание мальчика совпадает с имеющимися. Возьмем.

Снова задрожала балка.

– Я пойду. Заявление ваше мы приобщили, мальчонку поощрят премпайком.

– Не это главное, - сухо ответила учительница, но сержант успел покинуть класс.

Полчаса спустя и учительница задвигала стулом, потом звякнул замок в петлях.

Опустел рассадник знаний. Можно встать, потянуться, спуститься вниз. Время вечернее, солнце на закате, красиво. Усталые поселяне вернулись с трудов и вкушают плоды нив и пажитей своих. Самое время подкрепиться. Окошки хоть и не широкие, да уж не застрянет.

4

– Кто идет? Кто идет, спрашиваю?
– выставив перед собой винтовку, мосинскую, с беспощадным трехгранным штыком, мужичок настороженно вертел головой.
– Стрелять ведь буду!

– Погоди стрелять, - небрежно отвел ствол к земле другой, старший секрета.
– В кого стрелять собрался?

– Ну… Шуршит… - неуверенно ответил первый.

– Где шуршит?

– В овраге… - мах руки лукавил градусов на тридцать. Ополченец, охранничек…

Петров стоял у дерева, выжидая, когда очередная туча спрячет месяц.

– Ты сегодня не дури, забудь про бабьи страхи. Человека стережем, ясно? Увидишь его - и стреляй, разве жалко, а попусту шуметь не моги. Понял?

– Понял, - уныло согласился первый.
– Я вижу слабо, куриная слепота.

– Зря не колготись, стой смирно, - выговаривал старший.
– Раскрываешь секрет, дурак.

Петров оставил пост далеко за спиной, а старший, войдя в раж, все отчитывал бедолагу. Везде одно и то же.

В бараках тьма, окошечки смоляные. Лишь в конторе жгут керосин, густой желтый свет нехотя выползал из-за занавесок. Кумекает правление, бдит. Часовые контору, как елку, обхаживают, хоровод водят. Славно.

Он прошел дальше, вспоминая примечания к аэрофотосъемке. Напротив каждого объекта - вопросительный знак. Или два. Догадайся, мол, сама.

Подземное сооружение - в левом верхнем углу карты. Квадрат А-девять. Попал.

А ну, как не угадал? Блукай ночью, шпион несчастный. Вход - что в овощехранилище. Уходящий под землю спуск, каменные ступени, а дверь железная, банковская. Вторая - потоньше, но отпирается той же отмычкой. Двойной тамбур, очень мило. Воздух застоявшийся, сырой.

Петров пробирался по подземному залу, водя по сторонам электрическим фонариком.

Большой. Если в тесноте - человек на двести. Котлован. Мы рыли, рыли и, наконец, отрыли. Трубы, вентиляционная установка на велосипедной тяге, трехъярусные нары, станки Павловского, скамейки, словно в летнем кинотеатре, баки с водой, затхлой, старой. Отхожее место, по счастью, в простое. Стены кирпичом выложены, деревянные стойки подпирают низкий потолок. Неграновитая палата. Завтра, вернее, уже сегодня, придет племя младое, незнакомое и благоустроит свежесорванными вениками приют последнего дня. Надо до них и самому что-нибудь сделать, подать пример доблестного освобожденного труда.

5

Предрассветная мгла вязка и непроглядна. Никакой мистики - закатился и месяц, а звезды что? Пыль, дребезги. Горел бы какой-никакой фонарь, но нет, затлеет разве вишнево огонек вдали, знать, караульщик цигаркой затянулся, а спустя вечность долетает: кхе, кхе! Дрянная махорка, но крепка, за версту слышна, зело вонюча.

Петров крался тихо, осторожно. Не хватает ногу подвернуть либо в канаву свалиться. Жмурки - хорошая игра, но не до смерти же, сударь ты мой!

Окошки правления, что сигнал потерпевшему кораблекрушение: два желтых и один зеленоватый, ЖЗ - 1,4. Наверное, абажур на лампе.

Часовой продолжал хороводиться. Охрана по периметру, нахождение часового в нужном месте описывается головоломным уравнением Шредингера. Не знал его никогда, иначе стал бы ночью по деревне бирюком шастать. Все медведи спят, один я не сплю, все хожу, ищу, ищу… Верни, мужик, мою отрезанную лапу!

Петров скользнул в приоткрытую дверь. Висевшая на крюке летучая мышь экономно прикрученным фитилем едва освещала спавшего за столом дежурного - по крайней мере, на красной повязке, косо сидевшей на правой руке, виднелись белые буквы ЖУРН. Журналист, разве?

Миновав соню, Петров толкнул дверь в кабинет. Обивка - дерматин, войлок выбился из прорех.

Два стола, составленные твердо, а в кресле в углу - широком, кожаном, с валиками по бокам - спал хозяин. И форма поновее, и лицо сытое, гладкое. Первое сытое лицо после Глушиц.

– Эй, землячок, просыпайся!
– Петров похлопал спавшего по плечу.
– Просыпайся, душа моя, пора!

– А? Что?
– гладкий встрепенулся, открыл глаза и вскочил, вытягиваясь.
– Мы вас только утром ждали. Как долетели, хорошо?

– Я не летел. Пешком пришел.

– Как - пешком?
– капельки гноя скопились в углах глаз, но - субординация, руки по швам.

– Ножками. Топ-топ, - Петров пальцами изобразил шагающего человечка.
– Нет ничего лучше пешего похода. Знакомишься с родным краем подошвами, подробности открываются - поразительные!

– Вы не… не… - гладкий напрягся, порываясь подняться над полом, будто поддетый сверлом бормашины за чувствительный зуб.

– Я - не, я человек смирный, - Петров отодвинул стул от стола, поставив напротив кресла.

– Кобура - так, для фасона. Посидим, покалякаем, скучно ночь коротать в одиночестве, а за разговорами, глядишь, и утро скорее наступит. Да ты садись, садись. Гостей ждем?

Кресло и не скрипнуло - гладкий опускался осторожно, как на ежа.

– Что урожай, богатый? Хватит на всех?

– А-га…

– Приятно. Надоели, понимаешь, талоны свинячьи, а валюты нет. До слез, бывает, доходит; кушать хочется отчаянно, а - не укупишь. С урожаем полегче, авось, станет. Так кого ждем, душа моя?

– У… Уполномоченного.

– На вертолете, небось, прилетит? Как думаешь, меня захватит?

– Нне… Не знаю.

– Не возьмет. Спесьевата новая власть. Старая хоть для вида снизойти могла, а эти… Послушай, а что ты здесь делаешь ночью-то?

– Положено, - глаза гладкого смотрели мимо Петрова.

– Дисциплина? Уважаю. Кроме сони в коридоре еще кто тут есть?

– Есть, - голос усталый, ни торжества, ни злорадства.

Петров оглянулся. В дверях - Нина Ивановна, скромная сельская учительница. В ее руке пистолет ТТ смотрелся непомерно большим, тяжелым.