Тот, кто не спит

Люди поднимались на поверхность и, ослепленные солнечным светом, сбивались в беспомощную толпу, рыхлую, аморфную. Дети ожили быстрее других, настороженно-любопытно поглядывали на странно не злых солдат.

– Мы для них сейчас - чужаки, захватчики, - вернувшийся майор озабоченно смотрел на часы, - К полудню автоколонна подойдет. А пока - накормим людей. Желудок, он лучше всего убеждает, кто друг, а кто враг.

Из выгруженных ящиков рослый старшина доставал пакеты и раздавал робевшим людям. Дети и тут побойчее - бережно снята золоченая фольга, надкушена первая шоколадка. Приспособятся.

– Пайки, чай, бундесверовские?

– Что?
– майор озадаченно взглянул на Петрова, потом рассмеялся.
– Действительно, дали маху. Ничего, пусть привыкают.

Учительница поднялась из ложбинки, отряхнулась машинально от пыли и, отрешенно глядя перед собой, неуверенно приблизилась к остальным.

– Нина Ивановна, Нина Ивановна, вам сюда!
– позвал Петров. Не узнала, конечно, но - подчинилась. Горька участь пленника.

– Позвольте представить: майор российской армии, командир отряда Глушков - учитель…

– Власовец, - перебила учительница, презрительно усмехаясь. Держит марку.

– Зачем же сразу ярлыки навешивать, Нина Ивановна? Нехорошо. Непедагогично. Вашего звания, правда, не знаю, думаю, постарше. Или спецзвания сохранили на Делянке?

– Не понимаю, - устало ответила учительница. Срослась, сроднилась с ролью.

Майор настороженно смотрел на Петрова.

– Глаза вас выдали, глаза. Вы ведь из зачинателей Делянки, еще бериевского призыва, не так ли?

– О чем вы?
– недоумение естественное, не фальшивое.

– Любой окулист скажет, что у вас иол.

– Что?
– майор подобрался, напрягся.

– Интраокулярная линза передней камеры глаза, федоровский хрусталик, иначе. С возрастом катаракта развилась, пришлось отлучаться от подопечных, оперироваться. Днем-то незаметно, а в темноте при свете лампы нет-нет, а и сверкнет глазами, дух захватывает.

Учительница мотнула головой, но майор успел, зажал рот ладонью.

– Ампула в воротнике?
– свободной рукой он нащупал ее, улыбнулся.
– А мы ножичком, чик - и нет!

Хватит, пора и честь знать.

Петров сел в тень вертолета, стараясь не слышать, как рвется из рук дюжих спецназовцев учительница. Забыв про шоколад, жались к взрослым ребятишки, а те, стараясь не смотреть в сторону вертолета, давясь, глотали вдруг ставшие поперек куски. Ничего, скоро запросите головой выдать - и Нину Ивановну, и других. Хотя… Кто знает.

Подошел врач, бросил пустой шприц в землю, и тот закачался на длинной игле.

Цветик, ягодка моя.

– Пять кубиков реланиума. Едва угомонилась. А как вы?

– Терпимо, - пробормотал Петров.

– Ничего, до свадьбы заживет, - врач запнулся, покраснел.
– Извините, глупость сморозил.

Петров не шевельнулся.

Замереть, не думать, не чувствовать, и тогда, есть надежда, придет, наконец, он - чистый, спокойный сон.