Тот, кто знает. Книга первая. Опасные вопросы

— Вадичек, я не культмассовый работник, я сценарист, я люблю кино и профессию выбирала сознательно. Ну почему ты хочешь меня этого лишить?

— А почему ты хочешь лишить меня жены и нормальной семьи? В Москве нет моря, к сожалению, и здесь не может быть службы на подлодках. Я не могу работать в Москве, но ты — я уверен — могла бы работать в Лице. То, что мы до сих пор не вместе, — это твое решение.

— Да что с тобой, Вадим? Ты никогда раньше так не разговаривал.

Вадим действительно завел такой разговор впервые. С самого начала их отношений было известно, что служить он будет на подводных лодках, а это ни при каких условиях не может быть в Москве. И точно так же было известно, что Наташа готовит себя к работе сценариста, следовательно, будет привязана к какой-нибудь киностудии. Они были обречены жить порознь и относились к этому разумно и трезво. Во всяком случае, тогда, в семьдесят восьмом, когда Наташе было двадцать три года, а Вадиму — двадцать четыре и они приняли решение пожениться, им казалось, что настоящая любовь никак не связана с постоянным совместным проживанием. Она существует сама по себе и не делается сильнее от ежедневного общения и не ослабевает от разлуки. Конечно, лучше было бы жить вместе постоянно, но если это невозможно, если каждый из них уже выбрал свою профессию и будущее место работы, то это никак не может означать, что они не должны регистрировать брак, любить друг друга и рожать детей.

И вот вдруг оказалось, что Вадима такая жизнь не устраивает…

* * *

Через два дня квартира опустела. Уехали Люся и Галина Васильевна, улетел к месту службы Вадим, так до конца и не помирившись с Наташей и не простив ей того, что она приняла предложение написать сценарии для цикла фильмов. Бэлла Львовна, как и каждый год в августе, отбыла на Украину, во Львов, где жили ее родственники, с которыми она ездила в Закарпатье. Осталась только старенькая Полина Михайловна, которая то где-то с кем-то пила, то отсыпалась, то болела.

Наташа с головой ушла в работу, ничто ее не отвлекало, как вдруг все перевернул один-единственный телефонный звонок.

— Наталья Александровна? — услышала она в трубке приятный мужской голос.

— Да, я. Кто это?

— Вы меня не знаете. Я только что посадил Иру в поезд и попросил проводницу за ней присмотреть. Встретьте ее, пожалуйста, послезавтра. Запишите номер поезда и вагона.

— Подождите… Как это вы посадили Иру в поезд? Почему? В какой поезд? Она же в деревне на Урале…

— Запишите номер поезда, — с мягкой настойчивостью повторил неизвестный мужчина. — И обязательно встретьте ее. Она нуждается в помощи.

— Господи, что с ней?! — испугалась Наташа. — Она больна?

Но незнакомец не ответил ни на один ее вопрос. Просто продиктовал номер поезда и вагона и повесил трубку.

В глазах у Наташи потемнело. Что с Иринкой? Почему какой-то мужчина посадил ее в поезд? Почему надо обязательно ее встречать? Почему она нуждается в помощи? Миллион вопросов — и задать их некому, ответы знает только этот неизвестный. Как дожить до послезавтра?

На вокзал Наташа примчалась за час до прихода поезда и, взглянув на расписание прибытия, чуть не взвыла: поезд опаздывал на три с лишним часа. В течение четырех часов она бессмысленно ходила по вокзалу, что-то пила из липких грязных стаканов, кажется, это был чай, а может быть, кофе с молоком, жевала чудовищно невкусные, давно остывшие чебуреки, то присаживалась на лавочку в зале ожидания, то принималась судорожно мерить шагами длинные платформы. От нервного напряжения, вызванного тревогой за девочку, она плохо соображала и обрела ясность мысли только тогда, когда поезд медленно вполз под своды вокзала и из двенадцатого вагона вышла Иринка. Исхудавшая, с бескровным лицом и безумными глазами, в теплой, несмотря на летнюю жару, вязаной кофте с длинными рукавами и в какой-то бесформенной широченной юбке до пят. Девочка затравленно озиралась, ища глазами Наташу.

— Иринка! Я здесь! — закричала Наташа.

Ей показалось, что у Иры кружится голова и она сейчас упадет в обморок, если не увидит знакомое лицо и не поймет, что ее встречают. Девочка увидела соседку и слабо улыбнулась:

— Привет.

— Что с тобой? Ты здорова? Почему ты в таком виде? Что это за одежда на тебе?

— Поедем домой, Натулечка, — жалобно простонала Ира. — Поедем, а? Мне стоять тяжело.

На перрон вышла проводница, подошла к ним, протянула Наташе рюкзачок с Ириными вещами. Наташа поблагодарила, схватила рюкзак, надела на спину и повела Иру к стоянке такси. Очередь выстроилась огромная, Наташа в отчаянии кинулась искать частника, и минут через десять ей повезло, какой-то парень на серой «Волге» согласился подбросить их до Арбата, правда, за три рубля, что было ровно в три раза дороже, чем нащелкало бы на счетчике такси, зато без очереди. Только в машине Наташа спохватилась, что собиралась ведь поговорить с проводницей, расспросить о том мужчине, который сажал Иру в поезд, но, потрясенная видом девочки, совершенно забыла о своем намерении.

К счастью, Полины Михайловны, которую Наташа благоразумно не стала предупреждать о внезапном возвращении внучки, дома не оказалось. Наташа раздела Иринку, чтобы уложить в постель, и ахнула. Теперь понятно стало, для чего нужны были кофта с длинными рукавами и бесформенная длинная юбка.

— Как это случилось? — в ужасе спросила Наташа.

Ира долго не могла начать говорить, по ее лицу беспрерывно текли слезы, а губы кривились в болезненном спазме.

Через час Наташа позвонила Инне:

— Инуля, нужна помощь твоего благоверного.

— Что, опять кто-то залетел? — цинично хихикнула Инна, муж которой, Григорий Гольдман, был очень неплохим гинекологом, который к тому же имел возможность направлять женщин на аборты в такие места, где делали общий наркоз, а не скоблили «на живую».

— Типун тебе на язык! Слава богу, нет. Мне срочно нужен хирург, но такой, который приедет на дом и не будет потом трепаться.

— А в чем дело? — забеспокоилась Инна.

— Да Иринка у меня отличилась. Представляешь, поехала с подвыпившими ребятами на машине кататься. Машину, естественно, разбили, сами получили травмы, так эта дуреха вместо того, чтобы идти в больницу, села в поезд и прикатила в Москву. Вся в порезах, кое-как перевязанная, уж не знаю, кто ее так бинтовал… Хочу, чтобы врач посмотрел, не занесли ли инфекцию, нет ли нагноения.

— Но это точно не криминал? Почему ты ее в больницу не отвезешь?

— Инуля, ну какая больница? Ты что, врачей наших не знаешь? Начнут допытываться, как и что, придется рассказывать про пьяных парней и про разбитую машину. Ирке же только четырнадцать лет, представляешь, что эти врачи о ней подумают и что будут говорить? Да они ее с грязью смешают, мораль начнут читать, еще и милицию вызовут, вместо того чтобы медицинскую помощь оказывать. И начнут потом девчонку по следователям да по судам таскать.

— Вообще-то ты права, — задумчиво согласилась Инна. — Ладно, я поговорю с Гришей, у него есть приятель-хирург. Но это будет стоить, сама понимаешь.

— Конечно, конечно, — торопливо заговорила Наташа, — никаких вопросов. Ты мне сама скажешь, сколько.

Еще через два часа в их квартире появился хирург, молодой лысоватый мужчина по имени Андрей Константинович, с круглыми плечами и круглым животиком. В руках у него был большой саквояж, из которого врач достал белоснежный халат и стерильные перчатки. Он ловко снял бинты и неодобрительно поморщился, глядя на тело девочки.

— Та-ак, что мы тут видим… Что мы видим… Там, где подкожно-жировая клетчатка, на груди, на животе, на бедрах, там у нас ранки плохие, плохие ранки у нас, гнойные. Осложнены абсцессом мягких тканей. Остальные ничего, вполне пристойно выглядят. Так… Ручку поднимем… Теперь другую… Ага, так я и думал, лимфоузлы увеличены. Температуру измеряли?

— Тридцать восемь и пять, — ответила Наташа.

— В весе потеряла?

— Да, она сильно похудела.

— Ага, ага… Предсептическое состояние. Я смотрю, тебе первую помощь все-таки оказали. В больницу обращалась?