Тот самый

В Сирии мне дали унизительную кличку Счастливчик. Потому что во время всех значительных заварух, в которых гибли наши, меня обязательно куда-то посылали. То проверить подозрительный объект — ночью, на вертолёте; а в это время террористы утюжили нашу базу… То наоборот: я задерживался в штабе, пытаясь расколоть «трудного клиента» — а наш конвой подрывался на мине…

Не скажу, чтобы прозвище было дано из зависти. На мой взгляд, был в нём какой-то уклонистский душок. Мы мол, отдуваемся, а ты хлюздишь…

В тот раз, когда меня ранили, я пошел наперекор приказу намеренно. И даже был рад, когда выяснилось, что не такой уж я счастливчик.

Неужели моя хромая судьба подложила «фигу» сейчас? Бросила мне этого тератоса, то бишь — вурдалака, и теперь я прикован к капельнице, пока Алекс ловит где-то в городе колдуна…

— Зови Амальтею, — приказал я. — Пусть вколет мне что-нибудь… Чтобы я мог стоять на ногах. И соображать.

Девчонка посмотрела скептически. На мгновение в её веснушках, во вздёрнутом носике и изгибе губ мне померещилась Антигона… Но нет. Синие волосы, строгий однобортный костюм — это была Афина.

Звать никого не пришлось: Амальтея возникла на пороге собственной персоной. Боевая раскраска в стиле панды и чёрные, как смоль, дреды. Даже медицинский халатик, кокетливо наброшенный на плечи, и тот был чёрным.

Через пятнадцать минут я сидел на кухне. Перевязка была новая, почти не стесняющая движений. Велюровый спортивный костюм сверкал стразами и логотипами «Гуччи». Это было единственное, что я смог натянуть…

Голова была лёгкой, словно её наполнили одуванчиковым пухом.

Антигона орудовала рычагами кофеварки.

— План такой, — я повертел в руках Афинин телефон. Плоский, в вязаном чехольчике и с забавной фенечкой в виде овечки из бисера. — По джипиэсу находим Алекса. Я сажусь в Хама, и еду к нему. Возьму на всякий случай пистолет, и… ну, и ещё что-нибудь из тира.

— Прекрасный план, — одобрила Афина. — Давно не слышала такого простого и чёткого плана.

— Есть лишь одна маленькая, просто крошечная неувязка, — продолжила Антигона.

— У Алекса нет телефона, — закончила Амальтея.

Три пары насмешливых серых глаз оставили от моей персоны дымящуюся кучку пепла.

— Ладно, — сдался я. — Что предлагаете вы?

— Могу погадать на картах, — хладнокровно сказала Амальтея.

— Или устроим сеанс столоверчения, — таким же серьёзным тоном предложила Антигона.

Я посмотрел на Афину.

— А я что? Я ничего, — смяв салфетку в крошечный шарик, она катала его по стойке. — Можно поехать к Гиллелю… У него имеются всякие вещицы… Может, какая сгодится для поиска.

Звонко поцеловав Афину в губы, я вылетел в прихожую. Гениально! Здорово! В глубине души я понимал, что просто хочу разделить с кем-то ответственность. А Гиллель, он… Представив внушительную фигуру кладбищенского сторожа, его спокойный взгляд, я уже почувствовал себя легче.

Только бы это не оказалась очередная «фига судьбы», — мелькнула мысль. Но я загнал её назад, в подсознание. Мозг жаждал деятельности.

И только подъезжая к кладбищу, я понял, что могу вот прямо сейчас, буквально через пару минут, увидеть Мириам.

Было около десяти утра, апрельское солнце не собиралось баловать нас своим ранним присутствием, но на кладбище пели птицы. Они резвились в ветвях вековых дубов и осин, прыгали по памятникам, по подметённым дорожкам, чирикали на оградках… Такое создалось впечатление, что здесь собрались все птицы города — голуби, галки, воробьи, чёрные вездесущие афганские скворцы с желтыми, похожими на долото, клювами, стрижи, даже парочка гордых, надменных поморников. Среди них мелькали крошечные трясогузки, ослепительной молнией промчалась голубая сойка…

— Саша? Что вы здесь делаете?

Передо мной стояла Мириам. В одной руке она держала корзинку, другой помахивала в воздухе, рассыпая зерно. На голове, плечах, локтях и запястьях у неё сидели птицы.

Что характерно: ни на чёрном пальто, ни на просто заколотых сзади волосах, не было видно ни единой точки помёта… То же самое я отметил с памятниками и оградами. Везде было чисто. Я мысленно усмехнулся. Иногда разум отмечает такие детали, сосредотачивая на них внимание. Чтобы не думать о чём-то ещё. Не думать о главном.

Например о том, что я, еще десять минут назад, сам не свой от беспокойства за Алекса, сейчас, в данный миг бытия, был безмерно, безыскусно счастлив.

— Я пришел к вашему отцу, Мириам, — сказал я, взяв себя в руки.

Чувствовал себя семилеткой, которому впервые в жизни понравилась девочка. И вот она стоит рядом — тонконогое существо в бантиках, а ты не можешь сказать ничего путного, и только глупо лыбишься, демонстрируя щербатый рот — вчера вечером выпал молочный зуб…

— Какая жалость, — огорчилась она. — Отца нет дома.

Я моргнул. Фига всё-таки вылезла. Мир вокруг словно померк, воздух сгустился и придавил плечи невыносимым бременем.

— Но может, я смогу чем-нибудь помочь? — спросила Мириам, участливо беря меня за руку. Птицы что-то клевали у её ног, не обращая на меня никакого внимания.

— Боюсь, что нет, — еле выдавил я. Конечно же, мне хотелось выложить ей всё, как на духу. Но памятуя нежелание шефа впутывать крестницу в свои дела…

— Это насчёт Алекса, да? — спросила она сама. — Не упрямьтесь, Саша, просто скажите. Я же чувствую. Он пришел к нам под утро, отец только встал. Они о чём-то быстро пошептались на кухне и ушли. И с тех пор я в жутком беспокойстве.

Воздух снова потёк в лёгкие, и я смог вздохнуть. Какое облегчение…

— Так значит, ваш отец с ним? С моим шефом?

Ну всё. Миссия выполнена. Можно возвращаться в постельку…

— Да. И с ними ещё один. Он пришел с Алексом… — Мириам наморщила лоб. — Кажется, его зовут Хафизулла. Отец не велел мне выходить, и я слышала далеко не всё. Что-то про ночь равноденствия…