Товарищ "Чума" 2
Шрифт:
«Горбатый, ты где?» — мысленно окликнул я злыдня, чтобы мои разгневанные амазонки зазря не дергались.
С них станется высадить в мою сторону еще по одному рожку. А то, что они уже успели перезарядиться, я уже слышал.
«Я с-сдес-с, х-хос-с-с… тоф-фариш-ш х-хомандир! — поправился Лихорук, отозвавшись на ментальном диапазоне. Его, поначалу призрачная горбатая фигура обрела материальность рядом со мной. — С-слуш-шаю и поф-финуюс-с…»
«Надо
«Какая дич-чш?» — Явно не понял меня злыдень.
«А чего с ними не так? — Я указал в сторону дома. — Или ты слишком часто рядом с домом крутился и обереги разрядил, либо они их просто сами забыли поменять?»
Лихорук неожиданно засуетился, шумно втянул своим вытянутым носом воздух, чуть отдающий прелой листвой и созревшими травами, а его единственный глаз зарделся багровыми углями преисподней. Я почувствовал, как слегка колыхнулся тягучий ночной воздух, словно от дуновения легкого ветерка. Хотя никакого ветра и в помине не было. Похоже, что это врожденная магия злыдня породила похожую ассоциацию, уносясь к освещенным окнам избы.
— Оп-перех-хи ф-ф порядке, тоф-фариш-ш Ш-шума, — тихо прошипел вслух Горбатый, но вел себя при этом как-то странно. Он весь напрягся, даже реденькие волосюшки, оставшиеся кое-где пучками на его большой лысой голове, встопорщились. — Но ты праф-ф: не ф-ф с-сееп-пе они…
— Как это не в себе?
— С-силу ш-шуш-шую ш-шую…
— Силу чужую чуешь? — переспросил я злыдня, с трудом разбирая все его пришепетывания.
— С-силу ш-шуш-шую, — кивнул Лихорук. — Оп-пратка это, тоф-фариш-ш Ш-шума. Да ты ш-шам пос-смотри — п-польш-шое оно…
Какая опратка? Какое оно, да еще и большое? — Я нихрена не понял из объяснений Горбатого (надо будет всё-таки отвести его к дантисту), но взгляд на избу кинул. Тот, ведьмачий, которым ауру видно. Обычным взглядом в такой темноте ничего не углядеть.
— Грёбаный аппарат… — пораженно прошептал я, наконец-то углядев темное (темнее даже ночного мрака, подобные «оттенки» тьмы обычным зрением не рассмотреть) марево, поглотившее избу и всё, что находится внутри. Включая, конечно, и моих дорогих дам.
— Ну, ты где там затихарился, зятёк? — продолжала громко изгаляться надо мной мамашка. — Или тебя любимым муженьком теперь назвать? Обычных русских баб, причем, сразу двух, ему, видите ли, мало! Так он еще и в кобелином обличье теперь и по лесу всяких сучек собирает! Ну, давай уже, выходи, падишах недоделанный! Потряси и перед нами голыми мудями-то! Чай, одёжки-то на тебе нет, а мы с дочуркой весьма по мужской ласке соскучились…
— Точно, маменька! — раздался звонкий голос из соседнего окошка. — Выходи, кобеляка! Или тебе лесные сучки волосатые нас с маменькой милее? — И ночную тишину вновь раскололи громкие звуки выстрелов — Акулина явно была не в себе.
Ага, вот, значит, на
какой теме чужое колдовство свои корни пустило. Нашло, значит, червоточину и поселилось в головах, раскачав, ну очень будоражащую тему. Вон, как моих красавиц плющит не по-детски! Интересно, сколько мне моя оплошность отливаться будет? И ведь так и не вспомнил никто ничего… Было, или не было?Так, хватит, над этим заморачиваться, нужно думать, как моих девчонок спасать. Это сейчас их гнев и обиды на мне сосредоточились, а ну, как на спад пойдут, и они друг на друга окрысятся? Того и гляди поубивают друг дружку. Срочно надо что-то делать! Только вот что?
Я вдруг поймал себя на мысли, что совсем перестал чувствовать их эмоции. Даже ауры разглядеть не мог, хоть и было рукой подать. Да силуэты моих хозяек на фоне освещенных окон смотрелись вполне отчетливо. Но между мной и девчонками словно какая-то стена выросла.
— Что скажешь, товарищ Горбатый? — не придумав ничего лучшего, поинтересовался я у Лихорука. — Как женщин от этой напасти избавлять будем? — Злыдень ведь нечисть древняя, можно сказать, с тысячелетним опытом. Не то, что я — без году неделя ведьмак. Может, и присоветует чего по колдовской части. — И вообще, чего она именно к ним прицепилась? Логичнее было по мне ударить? И кто, мать его, всё это устроил? — Я уже так разозлился, что готов был порвать этого гребанного засранца на мелкие куски. Только вот кто он? И как его найти?
— С-след ос-сталс-ся, — немного подумав, выдал Лихорук. — Чуф-фс-ствую тот ш-ш-е приф-фкус-с с-силы, как тогда ф-ф лес-су…
— Хочешь сказать, что эта та же тварь, что нас с лешим едва не пришибла? — наконец-то стало доходить до меня, о чем толкует злыдень.
— Он, — закивал огромной головой Лихорук, — упыряка! С-сила мертф-феш-шиной так и рас-сит!
— Но как он нас нашёл, Горбатый? — Я пока не понимал, как такое вообще возможно провернуть? И в первый раз не допёр, а сейчас вообще всё стало запутаннее во много раз.
— С-след, х-хос-сяин… — вновь прошипел злыдень. — Ш-што-то, што принадлеш-шало одноф-фременно ф-фам ф-фс-сем… — Как мог старался помочь мне Лихорук. — Ф-феш-ш, или артеф-факт…
— Вещь или артефакт?
Чёрт, я, наконец-то, понял, что могло одновременно принадлежать нам с хозяйками дома. По крайней мере, с Глафирой Митрофановной точно. Проклятый артефакт — та самая пресловутая «рука славы», что подвела меня в самый неподходящий момент. Когда меня ранили в руку, я выронил этот кусок засушенной плоти. Посчитал, что тот уже пришел в негодность, и мне больше не понадобится.
Мне он и не понадобился, а вот моим врагам он очень даже и пригодился. Похоже, они сумели отыскать артефакт, а уже с его помощью вышли на меня и мою семью. Да-да, я уже считал приютивших меня женщин практически родными (а после случившегося (или не случившегося) в общей постели, так и подавно), ибо никого ближе них у меня в этом мире не было.
Но на будущее стоило принять для себя важное правило: не оставлять после себя никаких следов, особенно магической природы. Да и обычных физических следов тоже не следовало оставлять. Ни волосинки, ни ноготка, а, тем более, следов крови.