Товарищ "Чума" 2

Еще в своем времени я читал, что в древности даже просто так выбрасывать волосинки являлось строгим табу, чтобы никто не воспользовался ими со злым умыслом. Наши предки в обязательном порядке прятали или уничтожали состриженные, или вычесанные волосы. Женщины, например, набивали волосами подушки, которые впоследствии клались им в гробы.

Кроме того, локоны можно было закопать или бросить в воду. Но чаще всего волосы просто сжигали в печи. Тогда считалось, что на сгоревшие в огне волосы ни один колдун не сможет навести порчу.

Дело в том, что волосы являлись олицетворением здоровья в частности и жизни вообще. Недаром существовали такие выражения как: «волос с головы не упадет» или «жизнь висит на волоске». А где-то в Африке, если я ничего не путаю, у тамошних правителей даже существовал специальный человек, который съедал состриженные волосы и ногти, чтобы их не смогли заполучить колдуны, для своих «черных дел».

Так что вся инфа, которую я считал в своём времени не более, чем «пережитком», суеверием своих темных и необразованных предков, оказалось вполне себе правдивой. Ведь смог же по оброненному артефакту выйти на меня фашистский упырь? Смог! И это — неоспоримый факт, к которому стоило отнестись более, чем серьёзно.

Вот только, как мне моих девчат-то спасти? Кто его знает, что они под действием этого вражеского колдовства вытворят в следующий момент? Время не ждет! А мои дамы так и продолжали бесноваться и поносить меня всяко-разно. Порою от услышанных высказываний, даже у меня привычного к горячему словцу, уши в трубочку сворачивались.

По примеру злыдня, я умудрился выпустить из себя несколько «энергетический нитей», при помощи которых и старался найти брешь в клубящейся вокруг избы колдовской отраве. Но пока ничего путного не выходило.

— Ну, что, Чума, — заорала мамашка, высовываясь в окно по пояс, — хочешь моего сладкого тела? — И она с силой рванула цветастую кофточку, с хрустом оторвав все пуговицы. Ее крепкая и упругая грудь белесо заколыхалась в ночной темноте. — Смотри, какое оно ладное и сочное! — Игриво приподняв груди руками, томно произнесла она, проведя языком по губам. — Без единой волосинки!

— И у меня не хуже! — заорала из соседнего окна Акулина, одним махом сдергивая простенькое ситцевое платьишко через голову. — Даже лучше, пусть и сиськи не такие здоровые как у мамки! Гляди, Рома, гляди! Это все может стать твоим — только выйди, и возьми меня!

— Я первой буду! — заорала из своего окна Глафира Митрофановна. — Я ж мать! Я тебя родила! Мучилась несколько часов…

— И чего? — не отступилась, Акулина.

— А то, — злобно ощерилась «тёщенька», — должна ты мне! По гроб жизни обязана за все те муки, слёзы и за лучшие годы жизни, которые я на тебя потратила!

— Хрен вам, маменька, а не Рома! — Скрутила фигу Акулина и показала её матери. — Мой он! И только мой!

Ага, понеслась душа в рай, — подумалось мне. Насланное вражеским колдуном проклятие набирало обороты, постепенно вовлекая в противостояние близких мне людей. Я видел, как слабенькие искры постепенно превращались в ревущее пламя. Еще немного, и потушить его не удастся — женщины поднимут оружие уже друг против друга.

— Попропуй ударить с-сырой с-силой, — посоветовал мне Лихорук. — С-создай ф-фолну. Ф-фыдуй проклятие из дома.

Легко сказать — выдуй! Еще бы знать, как это делается. Такого заклинания я в веде не встречал — их-там всего-ничего открылось. Но меня уже настолько переполняла злоба, что я просто исторг из резерва всю ту энергию, которая там скопилась, а сам рванул по направлению к избе.

Я чувствовал, как разрывая энергетические канала наружу хлещет «сырой» поток силы, не обличённый ни в какую структурированную форму. Просто поток колдовской энергии — «ф-фолна», как выразился Лихорук. И этот поток буквально сметая и поглощая любые магические проявления на своём пути, рванул впереди меня по направлению к дому.

Я видел, как рухнул попавшийся на его пути старый подгнивший навес, когда-то давным-давно укрепленный магическим конструктом. Да он, в принципе, на этом конструкте и держался в последнее время. А теперь он развеялся, и навес обрушился на сухую землю, подняв кучу пыли.

Поток сырой магической силы, разогнавшийся до умопомрачительной скорости, ударился о клубящееся марево вражеского проклятия. Поначалу туман «прогнулся», немного сдав свои позиции, но он не выпустил из зоны своего влияния обезумевших женщин, уже забывших про меня. Теперь они вспоминали друг другу давние обиды, нервно тиская в руках рифленые ручки автоматов.

[1] Оригинальная цитата звучала так: 'С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает капитан Жеглов.

Глава 18

Третий Рейх

Берлин

Рудольф Левин стоял у большого зеркала в приёмной собственного кабинета и нервно теребил руками черную повязку, за которой пряталась всё еще горящая огнём и зияющая пустотой глазница. Кто бы мог подумать, что ему, главному специалисту по ведическим знаниям и эзотерике РСХА[1], доктору наук и оберштурбанфюреру СС, являющегося, к тому же, еще и советником самого рейхсфюрера СС, будет угрожать опасность в самом сердце Германии — Берлине?

Мало того, что в Берлине, так еще в одном из самых секретных и защищенных научных центров «зондеркоманды 'Н», руководителем которой он являлся в данный момент! Даже во время его тайной миссии в Египте, закончившейся несколько месяцев назад, он не был так близок к смерти.

Хотя, нахождение его научной экспедиции в районе некрополя Саккары, было очень опасным. Чиновники, которые на тот момент прикрывали команду специалистов Рудольфа, выдавая их за норвежцев и датчан, а также английский консул, который за вознаграждение сделал им паспорта Британской Империи, как беженцам от нацизма, были арестованы.

Тогда им чудом удалось вырваться из засушливой пустыни, положив большую часть своей охраны. Но недавний случай напрочь перечеркнул уровень Египетской опасности — на этот раз Рудольф по-настоящему увидел смерть и рассчитался за это собственным глазом.

Ему просто повезло, что охрана за дверями вышедшего из комы майора Кранке оказалась весьма расторопной. Бравые ребята из СС, отобранные когда-то им самим в ряды «зондеркоманды», успели ворваться и заломить руки неожиданно обезумевшему пожилому бригадефюреру СС Вайстору. Но глаз уже было не вернуть.

Еще бы чуть-чуть, и его седовласый камрад, друг, наставник и учитель, ни с того ни с сего вонзивший ему в глаз золотое перо, пробил бы дорогой пишущей принадлежностью тонкую кость и повредил мозг. И тогда всё — усыпальница братьев по черному ордену СС стала бы его последним пристанищем.

И это в лучшем случае! В худшем, он бы остался либо никчёмным инвалидом, либо улыбающимся и пускающим слюни идиотом. Такой исход для Левина был бы куда страшнее смерти, хоть он и подсознательно страшился того, что ждёт его за последней чертой. Слишком много эзотерической «литературы» он прочел за последнее время.