Товарищи (сборник)
Шрифт:
* * *
Не обольщайся, клеветник, Своей неузнанностью мнимой, Твои усы я в тот же миг Узрел под маской анонима. Клянусь, на кончике пера, Узнать не стоило искусства, Еще осталась со вчера На них налипшая капуста. Могу сказать я наперед, Что так тебя ночами гложет, И сердце завистью сосет, И душу злобою корежит: Когда растоптан ты лежал, Себя бесчестием ославив, Тебя за холку я поднял И снова на ноги поставил. С тех пор и пьет тебя тоска, Мечту возмездия лелея Тому, чья некогда рука Тебя унизила, жалея. Но я не стану и во зле Тебя преследовать за подлость, Ее
* * *
После того как, испив из колодца, Вы наследили и удалились, Как Вам, скажите, на свете живется? Ну и чего Вы при этом добились? Разве Вы первый в сонме презренных? Разве теперь Вам лучше, скажите? Разве под грузом постыдной измены Вы еженощно себя не казните? Все же печальна, все же печальна Не той, что по библии отдана блуду, А той вековечная участь и тайна, Что носит под сердцем, не зная, иуду. * * *
Временщики не чужды и поэзии. Они, как мародеры на войне, Сомнительной добычею не брезгуя, Выходят на охоту при луне. Они всего, всего они касаются, И всюду, где ступает их нога, Поруганные музы извиваются, Раздетые публично донага. С холодным равнодушием в крови Временщики торгуют без убытка И именем замученного пыткой, И тайнами стыдливыми любви. На счастье и несчастье спекулируя, И счастью и несчастью далеки, К доверчивому сердцу апеллируют, И публика, в восторге аплодируя, Бросает им лавровые венки. И публика, захлестнутая модой, Грохочет в исступлении, пока И радости и горести народные С эстрады продаются с молотка. * * *
Опять гусары вроде в моде, И тот не друг им, кто не пьян, А тот плебей, кто не выводит Свой древний корень от дворян. Опять усы в цене у женщин, С десантом буйным — на ландшафт, И «Очи черные» не меньше Чем до утра, на брудершафт. Рыдают томные гитары В чаду запойном и в дыму… Пора очнуться вам, гусары, Вы не у Врангеля в Крыму. * * *
Лучше — в гордой нищете, Чем — с позором на щите. Лучше — улицу мести, Чем у подлости в чести. Лучше — злоба от врага, Чем — кусок от пирога. Лучше — с славою расчет, Чем без Родины почет. ПОСВЯЩЕНИЕ
И вновь завистливая злоба У твоего — теперь уж — гроба Хотела встать мне поперек, Но я ее предостерег. Пока в салоне самолета Она по памятке, с зевотой, Твердила скорбный ритуал, Я твой порог переступал, Чтоб не в порядке учрежденном Поклон положенный отдать, А, горьким счастьем награжденный, Наедине поцеловать. * * *
Даже и хмель превращается в уксус В старом вине… Долго ли виться казачьему усу В лютом огне? Даже тобою, походная бурка, Кормится моль… Вот и на сердце стирается шкурка — Рана сквозь боль. В вешнем дыму с чебрецового склона, В россеве слез Вижу я дна обмелевшего Дона Кость. * * *
И еще на обрыве вешенском, Где отныне не гаснет пожар, Из цветов полевых накошенный Я увидел бесценный дар. Был в стакане он с гранями синими, Прислоненном под самый портрет, И в росе, как в слезах Аксиньиных, Этот ландышей первоцвет. И тотчас же привиделось взору, Как из леса их бережно нес На рассвете в станицу Григорий В неумелой руке через мост. А потом у могилы высокой С
недодуманной думой своей Он стоял, навсегда одинокий, Чтоб уйти до прихода людей. * * *
Не за то ли ты, амброзия, Обрекла меня страдать, Что своей любимой прозе я Стал все чаще изменять? Иль за то твоей, амброзия, Так отравлен я пыльцой, Что не внял твоей угрозе я Поберечь свое лицо? То ли это ты, амброзия, То ли ветер, то ли зной… Почему ж и на морозе я Обжигаюсь вдруг слезой? * * *
Коль о любви подумать строго, Она — не в роще соловьи И не подкова у порога, Она — страданье и тревога, И бесконечная дорога, И красный цвет моей крови. * * *
Саше
Из юности бурной, Из самой войны Женщина в бурке Глядит со стены. И днем неотлучно Меня стережет, И ночью вдруг жгуче Глазами сверкнет. Чужая и близкая, Та и не та, С замерзшей улыбкой Надменного рта. Нашла, безусловно, Художника кисть В ее родословной Внезапный каприз, Когда из тумана Ворвался в роман С рязанскою Анной Поляк Юлиан, Тогда же назначив И мне в эту смесь Добавить казачью Любовную песнь — Для той, что, как радость, Явилась сквозь дым, Едва не украдена Кем-то другим, Для той, что, из ниши Подавшись слегка, Потомственной Мнишек Глядит свысока, Победно-печально Глядит со стены Из рамы овальной Глазами войны.* * *
Как будто с мегагерцами Приходит позывной, Когда стучится в сердце Тот номер фронтовой. И, словно медь фанфарная. Опять на твой порог Зовут, родная армия, Ростов и Таганрог, Высоты обожженные И, явно ж неспроста, С названием Соленая Меж нами высота. И в памяти нетленная Товарищей семья: Редакция военная, Армейская, твоя. И вот уже воочию Я вижу тут как тут Бессонный твой, рокочущий Ночами «ундервуд». И тем вражду я прочную Друзей своих снискал, Что я тебе не в очередь Заметки диктовал. Но тем сильнее жжение На сердце этих строк, Взывающих к сражению За город Таганрог. * * *
Опять, как видно, перемены В моей фортуне, коль с утра Друзей ликующих сирены Трубят, как прежде, у двора. Опять я, стало быть, отмечен, И награжден, и — на коне, И руки мне кладут на плечи, И губы тянутся ко мне. Идут и едут вереницей, Шумят, как горная река, И, дескать, есть в пороховницах И есть в ножнах у казака. И я целуюсь с ними, грешен, Секрет единственный храни, Что, если снова буду спешен Судьбой лукавой я с коня, То снова буду я утешен Лишь той, что слева от меня. * * *
Покамест медлят сенокоски Траву укладывать в стога, В Москву от них на перекрестки Сбегают летние луга, Взмывая в заревах мгновенных Игрой невиданных цветов В руках красоток несравненных На стеблях шелковых зонтов, Подстерегая светофоры Под шорох мчащихся машин И привораживая взоры Любви заждавшихся мужчин, Тая загадочные блестки В тени упругих лепестков И опьяняя перекрестки Нездешним запахом духов.
Поделиться с друзьями: