Товарищи

— Шутки шутками, а потренироваться еще не мешает, — сказал Зубков. — Давайте, Николай Степанович?

— Давай! Берись! — И Маврин снова взялся за рычаг.

Скоро пришли четверо рабочих, которые были назначены подносчиками чугуна.

— А ну-ка, товарищи, давайте устроим последнюю тренировку. Командуй, Жутаев, чтобы все было как при заливке. Расставляй пас по местам как следует быть и командуй.

Хотя все уже знали, кто что будет делать, Жутаев не спеша повторил обязанности каждого:

— На загрузке вагранки работаем все. Во время литья Мазай у желоба, открывает лётку — отверстие для чугуна — и закрывает. Мы с Баклановым берем первый ковш и идем заливать формы. Второй ковш берут Николаи Степанович и Семен Иванович, третий— Федоров и Зыков, потом Гусаров и Торбеев. За ними опять Николаи Степанович и Семей Иванович, и так — пока не закончим литье. Давайте проверим, посмотрим, как оно получается. Мазай, вставай к желобу.

Тренировка прошла без задоринки. У всех было приподнятое настроение, все с нетерпением ждали момента, когда по желобу потечет расплавленный чугун и придется нести ковши не пустые, а полные клокочущего металла.

Такое же настроение было и у Мазая. Временами, когда Жутаев давал распоряжения или показывал что-либо, в Ваське просыпалась зависть, но он глушил ее и ругал себя за то, что уступил Жутаеву руководство плавкой.

Электрический свет, такой яркий ночью, начал понемногу тускнеть, и литейка постепенно наполнялась утренним светом. А когда в окна заглянули первые солнечные лучи, Жутаев сказал:

— Я думаю, что нам нечего напрасно время терять, давайте начинать плавку.

В цех вошли несколько рабочих.

— Вам что, товарищи? — спросил механик.

— Говорят, сегодня литье будет, — сказал один из пришедших, — мы и хотели посмотреть. А может, чем подсобить нужно. Вот мы, значит, и пришли.

— В этом надобности пока нет, — ответил Маврин. — Если нужно будет — позовем.

— Вася, Егор, давайте сюда земли, будем набивать лещадь, — сказал Жутаев.

Кто-то переспросил его:

— Как ты сказал? Что будете набивать?

— Лещадь. Одним словом, дно у вагранки, — объяснил Жутаев.

— А посмотреть можно?

— Сейчас можно. Кто хочет смотреть, пойдемте за мной. Сейчас будем набивать.

Он закрыл под вагранкой донную дверку, закрепил запор и подбил железный стержень.

Мазай и Бакланов принесли из цеха на косилках землю. Жутаев забросал ее в вагранку через боковую дверку.

— Несите еще!

Снова засыпал землю, разровнял и начал усердно трамбовать. Когда носилки были опорожнены в третий раз, Жутаев сказал:

— Больше не нужно. Хватит!

Он по пояс забрался в вагранку и стал трамбовкой выравнивать землю с таким расчетом, чтобы лещадь имела наклон к лётке для стока расплавленного чугуна.

— Лещадь готова, — сказал наконец Жутаев, вылезая из вагранки.

Возле литейки рядами выстроились школьники и смотрели на него, как на чародея.

— Школьники на экскурсию пришли, — пояснил Жутаеву Маврин и, заметив вопросительный взгляд Бориса, добавил — Дело совершенно законное. Ведь первая плавка в Платовке — кому не интересно? Возражать не будете, что набирается столько непрошеных зрителей?

— Да нет, они никому не мешают. Пусть себе смотрят, — ответил Жутаев и скомандовал: — А ну, ребята, чем так смотреть, помогайте!

— Правильно, — поддержал его Маврин.

— А что делать? — спросил тут же подбежавший мальчик.

— Подавайте дрова, — ответил Жутаев.

Из рук в руки по конвейеру поплыли сухие березовые поленья. Жутаев принимал их и осторожно, словно они были хрустальные, выкладывал в вагранке клетку. Дровяная клетка росла и росла. Когда она поднялась в вагранке так, что в дверку нельзя было больше протиснуть ни единого полена, Жутаев попросил Мазая:

— Вася, замеси землю для пробки.

А сам поднялся на верхнюю площадку вагранки. Здесь кучами лежали чугунные чушки, кокс, известняк, дрова — все это было заготовлено еще накануне. Жутаев открыл завалочное окно и осторожно начал бросать вниз поленья. Когда все дрова были заброшены в вагранку, Борис спустился вниз.

Наступил решающий момент — нужно было зажигать в вагранке дрова.

Жутаев с трудом сдерживал волнение, его сердце билось частыми и сильными толчками, временами он ощущал чуть заметную тошноту и противную слабость, которая вдруг прокатывалась по всему телу, — ноги подгибались, а руки готовы были опуститься.

Маврин видел, как сильно волнуется Жутаев, и неотступно следовал за ним. Николай Степанович казался жизнерадостным, веселым, шутил с окружающими, разговаривал со школьниками, но в действительности волновался не меньше Жутаева. Тревога не покидала его. Особенно она усилилась, когда Жутаев сошел с загрузочной площадки и Маврин увидел, что лицо Бориса, обычно мальчишески свежее и розовое, сейчас было мертвенно бледным.

«Здорово переживает… сильно волнуется парень, — подумал, сочувствуя, Маврин. — А держится, молодец, хорошо! Крепко держится». И, чтобы подбодрить Жутаева, он крикнул во весь голос:

— Ну как, товарищ начальник, скоро нам дело будет? Сам колдуешь, а мы без дела стоим. Руки чешутся.

Шутка оказалась очень кстати. Жутаев взглянул на Николая Степановича, увидел его улыбающееся лицо, сам улыбнулся и как-то сразу повеселел:

— Сейчас будем разжигать…

— Уже?

— Да. Все готово.

— Ну, желаю удачи!

— Мазай и Бакланов! Идите-ка сюда!

Те подбежали к нему.

— Посмотрите, ребята, как по-вашему — хватит дров? — спросил Жутаев. — По-моему, хватит.

И Мазай и Бакланов были довольны, что Жутаев не корчит из себя начальника-всезнайку и, не стесняясь, советуется с ними. Они бегом поднялись на загрузочную площадку, по очереди заглянули в вагранку, и Мазай согласился:

— Дров хватит.

— Значит, будем разжигать, — решил Жутаев.

Он взял заранее приготовленный кусок березовой коры, громко спросил, нет ли у кого-нибудь спичек. И тут же к нему протянулись руки со спичками и зажигалками. Каждому хотелось помочь и хоть чем-нибудь участвовать в необычайном деле. Догадливее других оказался Максим Ивкин. Он высек огонь и протянул Жутаеву горящую зажигалку.