Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.

Отряд выбрался на берег и по дороге вдоль побережья Ладоги решил добираться до реки Обжанки, где можно было найти в лесу место посуше и временно обустроиться.

Они уже почти уходили с Андрусово, в то время как появился отряд финнов, достаточно шумный, к счастью. Лахтарит кричали в голос и бродили по заброшенному монастырю туда-сюда. Видать, хватились своих немецких друзей.

Тот же самый Кумпу прополз к груде камней, скрывающих вход в катакомбы, ловко, как уж, несмотря на все свои габариты, забрался внутрь и заорал нечеловеческим голосом, постепенно переходя на стон. Потом умолк, потом застонал пуще прежнего, потом захрипел, потом, вероятно, испустил дух, потом замолчал.

Финны испуганно сбились в кучку, не понимая, откуда раздается этот жуткий глас. У Тойво тоже мурашки побежали по спине, да и его бойцы не казались веселыми. Действительно, сделалось как-то страшновато.

Вернувшийся Оскари не выглядел довольным своей проделкой. Он был бледен, и на вопросы, что, мол, случилось, отвечал сбивчиво и совсем невразумительно.

– Там - еще дыра, как колодец, - проговорил он.
– Душно и холодно. Руки холодные. Шею прихватило. Мертвечиной пахнуло. "35" прошептал. А потом "на сороковые".

– Кто прошептал? Поминки на сороковой день?
– спросили у него, но он только мотал головой и растирал горло - на нем отходил красноватый след от вполне человеческой пятерни.

Через шестнадцать лет, в июне 1935 года олонецкий военком Оскари Кумпу утонет на городском пляже рядом с военкоматом. Ему было сорок лет. Огромный, как медведь, борец греко-римского стиля, участник Олимпийских игр в Стокгольме 1912 года, великолепный пловец. Мистика? Жизнь, бляха муха.

На разведку в Сааримяги Тойво решил отправиться один. Пообещал к ночи вернуться и поделиться мыслями о том, где и как лучше сыграть. Ну, а коли не вернется, то пусть бойцы обходят деревню с юга - там самое пологое место - и, обнаружив финский караул, обстреляют его со всем усердием.

Одеты они были в гражданскую одежду, военный белый маскхалат и лыжи Антикайнен, чтоб не сильно наглеть, оставил товарищам. Оружие с собой брать тоже не решился, потому что отстреливаться в одиночку смысла не было, а смысл был остаться незамеченным.

Деревня Сааримяги была большая, вся деревенские зажиточные люди жили на самой горе, вокруг примостились дома деревенщин попроще, где-то в поле стоял барак для батраков из ближайшей деревни Инема. К этому бараку и отправился Тойво, намереваясь представиться людям финским связным и попросить указать дорогу к штабу.

В бараке было пусто, только один мужичонка ладил какую-то деревянную корягу. Он-то, ни мало не смущаясь, поведал "господину офицеру" про Инему, про работы и про финских солдат. А из коряги выйдет прекрасная поддержка для люльки и для чего-нибудь еще. Вот так.

– Эти финны карелов не трогают, - сказал мужичок.

Тойво ушел в деревню, думая о полученной информации. Карелов не трогают, значит, у них другие задачи. Раз другие задачи, значит, не регулярная, пусть и добровольческая, армия. Ими могут быть только такие же диверсанты, как и они сами.

Едва только Антикайнен подумал об этом, как за спиной разомкнулись кусты, и два дула уставились на него.

– Ку-ку, - сказал один из двух человек, чьи одежды ловко перевивались веточками и травой, с похоже оттопыренными мохнатыми ушами.

– Ку-ку, - согласился Тойво, поднял руки к небу и, не сдержавшись, чертыхнулся. Его планы рушились к чертовой матери.

– Пошли, - приказал другой.
– Руки не опускать.

Тойво понимал, что с этими парнями говорить бесполезно, раз его ведут, значит, у них есть командир. Коли у того тоже мохнатые уши - пиши пропало. Совсем скоро все сомнения разрешились.

– О!
– сказал командир с нормальными ушами.

– О!
– ответил Тойво.

Обоим показалось, что они знакомы друг с другом. Каждый нахмурил свой лоб и начал усиленно вспоминать. Первым вспомнил командир.

– Василий Мищенко!
– сказал он.
– Выборгский вокзал.

– Точно!
– обрадовался Тойво.
– Полицейский участок, парень, у которого друга пристрелили (см мою книгу "Тойво 1").

– Здорово!

– Здорово!

Они крепко и с воодушевлением пожали друг другу руки, словно бы старые друзья встретились, вдруг, после долгой разлуки. Правда, никто не помнил имени другого. Наступила неловкая пауза.

– Ты что здесь делаешь?
– спросил командир.

У Тойво хватило ума не спросить того же самого. Он не стал врать, а рассказал правду. Как его девушку из Выборга, Лотту, вместе с семьей вывезли в Россию и поместили в лагерь, чтобы они там работали и искупали неведомую вину. Как он ломанулся следом, чтобы найти способ освободить. Как освободил и отправил обратно в Финляндию. Как сам вынужден был остаться, и работал в депо в Перми.

Другую правду он рассказывать не стал.

Тут в комнату, где они беседовали, вбежал солдат с мохнатыми ушами и, козырнув, отрапортовал:

– Господин фельдфебель, все готово для выдвижения.

– Отлично, - сказал тот.
– Вот с утра и выдвинемся.

"До утра мои парни устроят вам концерт", - мрачно подумал Тойво. Если два отряда диверсантской направленности вступят в битву между собой, то очень скоро она перерастет в поединок: кто круче? Круче будет тот, кто выжил.

Тактически это неверно. Диверсанты не должны биться друг с другом. На них потрачено много средств и времени, так что пользы от войны между собой не будет никакой. Разве что вред. Для своих, опять же.

– Так я пойду?
– спросил Тойво.

– Куда же ты, на ночь глядя? Завтра мы в Олонец, давай с нами.

– Я решил в деревне Обжа переночевать.

– Так переночуй здесь, - пожал плечами фельдфебель.

Этим фельдфебелем был Паули Марттина, столь удачно совершивший диверсию в Лодейном поле и на Ояти. Судьбы людей, порой, переплетаются самым невероятным образом. И Тойво, и Паули были едва знакомы. Но отчего-то каждый испытывал непонятную симпатию друг к другу. Вообще-то, симпатией это назвать трудно, просто ни один, ни другой не хотели причинять неприятности другому.

Паули прекрасно понимал, что человек с такими навыками, проявившимися в то далекое время на вокзале в Выборге, не мог оказаться посреди карельской глуши случайно. И Тойво понимал, что Паули это понимает.

Марттина тоже был не совсем простым солдатом. У него была своя идея, и он ее отстаивал. К примеру, вопреки приказу своего непосредственного начальника к карелам он относился по-свойски. А как же иначе, если сам он был ливвиком.

Паули родился в декабре 1898 года в Выборге в купеческой семье выходцев из карельского села Сямозера, точнее, с хутора Чиркас-ламби. Фамилия тогда у его предков была Мартыновы, но, сделавшись успешными крестьянскими торговцами, то есть, барыгами, для успеха торговли переиначились в Марттина. В Выборге так было удобней - сам Николай Синебрюхов посоветовал.