Тоже Sapiens

Достал из кителя капли. Это был последний пузырёк, полупустой. Ещё один, тоже выигранный у матроса… тогда ещё матроса-два, где-то потерялся. Поэтому - последний.

Я подошёл к кровати, сел и прислонил к стене у него в головах сделанный им же костыль.

– Прости, так нужно. Не бойся, я не изверг, постараюсь, чтобы всё было легко.

Я открутил защитную крышку и закапал раскрытые глаза фиттера, щедро, по две капли в каждый. Пусть наслаждается. Закрыл и убрал пузырёк во внутренний карман.

Мне было трудно, очень трудно, но время поджимало. Я посмотрел на фиттера: сейчас, когда парализовало даже мышцы век, глаза его казались ненастоящими, стеклянными. Как у кукол. Что же… тем проще. Я поднёс руку к его лицу, но понял, что ещё не готов, и положил ладонь ему на грудь. Похлопал по-дружески.

– Правда, прости. Ты был полезен, и без тебя будет сложно… Но, ты сам понимаешь, что стал обузой. Спасибо тебе за всё. Это была честь для меня.

Невпитавшиеся капли блестели как слёзы в его глазах.

– Есть такой парадокс, не помню, как называется. Для выживания вида отдельные особи должны утилизироваться. Ты очень поможешь нам, фиттер.

Я положил одну ладонь ему на рот, но опять передумал. Нет, неправильно, так нельзя. Убрал руку от его губ и провёл пальцами очень аккуратно по векам, закрывая их.

– Ты сам это выбрал, когда сорвал перемирие, - придумал я.

И только после этого закрыл руками его рот и нос.

Сложнее всего было понять, когда всё закончится: парализованный фиттер не двигался, не сопротивлялся, а значит, нельзя было определить, когда… всё. Поэтому я держал руки на его лице очень долго.

Потом прижался ухом к груди, внимательно послушал, не бьётся ли сердце. Оно не билось, я ничего не услышал внутри. Поэтому выпрямился и просто остался сидеть рядом с ним.

А когда через пару часов почувствовал, что фиттер остывает, окончательно успокоился: он уже не расскажет инженеру о том, что я пытался сделать…

О том, что я сделал.

Два

Первые несколько дней инженер меня сторонилась. Не обвиняла, не кричала, не спрашивала, просто ушла в другую каюту. Это было глупо и жалко с её стороны: она вернулась, когда ассистент начал гасить свет. Демонстративно пыталась лечь на полу, но я лёг там сам.

На следующий день мы не говорили, ели отдельно, ночь снова провели так же: я на полу, она в кровати. И день за тем. Не знаю, сколько это продолжалось бы, но нас помирила самка.

В один из вечеров она начала кричать, где-то вдалеке, может даже на другом этаже. Не знаю, что именно это было: злоба, отчаяние, бред сумасшедшей, примитивная молитва духам. Хотя нет, крик был слишком однообразным, не похож на речь, даже незнакомую, инопланетную. Это были просто эмоции, выпущенные наружу, гулять эхом по кораблю.

Я их слушал и думал, что они означают что-то очень хорошее для нас, что самка вот-вот сломается. Я так чувствовал, так ощущал, так слышал… В любом случае, этот крик заставил инженера лечь рядом со мной, обняться. Мы не трахались, но и не сидели, глядя на дверь с ракетницей в руках: по крику было понятно, что самка далеко и не приближается.

Мы просто помирились без слов. Фиттер остался в прошлом, как и все остальные.

***

Четыре-три-один-ноль-восемь.

Не знаю, почему инженер забывала этот код. В какой-то день она просто спросила, помню ли я его, я ответил, что да. Она попросила зайти в туалет и назвать. Я ответил, что мы пойдем вместе, и я его введу сам.

Кости должны уже были срастись, но я не спешил снимать шину: если что, наложить её теперь будет сложнее, намного сложнее, чем в прошлый раз. Да и питание наше не способствует нормальному заживлению перелома, как и инфекция, которая чуть меня не прикончила.

С другой стороны, к шине я уже привык и довольно резво передвигался, даже с одним костылем.

– Устроим поход, пикник!
– сказал я.

И мы правда взяли запас еды и воды и пошли к реактору.

А введя код и обнулив таймер, нашли рядом прекрасное техническое помещение с дверью на механической защёлке, тесное, но безопасное; закрылись там на ночь и утром вернулись в свою каюту.

***

У нас появилась новая ночная традиция — слушать тишину.

Поначалу это была попытка засечь опасность заранее, но самка то ли сдалась, то ли взяла передышку, то ли поранилась и лежала, восстанавливая силы… Мы уже не ждали, что она выйдет на охоту, просто слушали тишину. Спали днём, по очереди, а ночью садились, обнявшись, и слушали тишину. Иногда отвлекались на разговоры, но потом всё равно слушали.

Корабль был тихим и сам по себе. А уж здесь, в буксируемом надмодуле, звуков не было практически никаких. Иногда шумели автоматические уборщики, иногда было слышно перепады гравиволн… Время от времени доносилось жужжание реактора, когда он разгонялся особенно сильно. Но даже эти звуки были настолько тихими и плавными, что воспринимались просто как часть тишины… как бы странно это ни было. И мы сидели и слушали, слушали, слушали… И наслаждались тем, что ничего не происходит на борту, и мы в безопасности.

– Не понимаю, что меня держит, - сказала инженер однажды.
– Мы же не вернёмся уже. Даже если она сдохнет сама — не вернёмся. Мы умрём тут. Почему мы всё равно цепляемся за такую жизнь?

– Потому что это она и есть, - ответил я тихо, прямо ей в темя, почти целуя её своими словами.
– Смерть неизбежна, мы только проводим время до того, как она придёт за нами. Просто дома это время чуть дольше, комфортнее и богаче на развлечения.

***

Аборигенша подловила нас на втором «пикнике» с обнулением бомбы. Может, ассистент сказал, где мы будем, может как-то выследила, а может просто не повезло.

Подловила днём, при том, что мы уже как-то свыклись с мыслью, что охотится она только по ночам.

Наверное, мы очень шумели, слишком беспечно шли. Говорили, громче, чем можно, прислушивались к происходящему вокруг реже, чем нужно. И не смотрели, куда идем.

Инженер спустилась по лестнице, технической, узкой настолько, что и покойный навигатор со своими плечищами едва бы смог ею воспользоваться: застрял бы в защитном цилиндре. Но нам с инженером эта лестница подходила отлично, даже мне с моей ногой было пользоваться проще, чем стандартной. А уж инженер - так та и вовсе спустилась по ней как проворная обезьянка. Она даже предложила мне скинуть костыль, чтобы было легче спускаться, когда услышала самку.