Традиции & Авангард. №2 (14) 2023 г.
Шрифт:
Такое удивительное лицо!..
Ненавистное лицо в крохотных розовых вулканчиках, с которыми она так отчаянно боролась каждое утро. Выдавливала и прижигала их ваткой, пропитанной в настойке календулы, чтобы не тыкали пальцем, чтобы не судачили по поводу скачущих гормонов, чтобы тогда он все-таки заметил ее. Подошел. Взял за руку. Закружил. Безостановочно нашептывал ей на ухо смешную чепуху. Уставшую вытянул на свежий воздух, прижал спиной к деревянной стене старого офицерского клуба и жадно целовал ее в губы, пахнувшие сладким шампанским. А за полночь поймал такси и увез на левую квартиру, с трудом справился с дверным замком, затащил ее в спальню, не включая свет, завалил на кровать и до рассвета не терял своего мужского
– И что бы ты хотел узнать?
– Замужем?
– Нет, если ты об этом.
– Не могу отделаться от ощущения, что мы знакомы.
– Какая разница?
Он свесился с кровати и пошарил под ней.
– Мне казалось, что я вчера заныкал банку пива. Ты не видела?..
– Нет.
Он повернулся к ней, обнял и поцеловал в плечо.
– Слушай, не в службу… Глянь, может, на кухне че осталось. Башку че-т ломит.
Она откинула половинку одеяла. Повернулась и, навалившись на него тяжелой грудью, стянула со стула его мятую рубашку. Села на краешек кровати и надела сорочку. Медленно встала. Взглянула на его кислое лицо. Улыбнулась. Не спеша застегнула несколько пуговичек. Поправила волосы. Встала и ушла.
– А мужики че, еще вечером смотались?
Она отрывисто выпалила «да» и скрылась за русской печью с давно не беленными боками в вертикальных ручейках из засохшей сажи, отделявшей комнату от крохотной кухни.
Ее от него.
– Понятно!.. Ну че, есть?
– Да.
– Шикардос!..
Получив офицерскую должность, утвержденную командованием Дальневосточного военного округа в гарнизоне под Артёмом, он жестко настоял на том, чтобы ее на вокзале не было. Но она ослушалась, вся в слезах все-таки пришла и из-за угла торгового павильона, сжимая крохотный букетик гвоздик, видела, как он прощально целовал мать, обнимал отца, как, смущаясь, стягивал с шеи цепкие руки его будущей жены…
– Черт, хорошо-то как!.. Будешь глоток?
– Нет.
Привлекательный мужчина до сорока пяти эгоистичен. Безрассудно полигамен и редко в полную силу ценит любящих его сейчас женщин. Он знает, что будут еще. Знает, что за спинами этих дурех, питая надежду, стоят еще несколько неприкаянных и нетерпеливо ожидающих своего уникального счастья, отчаянных, на все готовых соперниц. И, мотаясь по гарнизонам страны, он не раз бывал на грани развода. Но обошлось. Сказалась притупляющая чувства служебная рутина с бесконечными ночными дежурствами, муштрой и полевыми учениями. И, дотянув до дембеля, он все же вывез на большую землю чудом сохранившуюся семью…
Она видела их вместе только раз.
Несколько лет назад.
В большом супермаркете. Куда по субботам выбиралась за покупками.
Его узнала не сразу. Потому что прилично поправившийся, коротко остриженный, с хмурым лицом, он катил к кассе заваленную продуктами тележку и был мало похож на себя прежнего. Выглядел как измотанный поединком борец и в окружении шумных детей, рядом с женой, постоянно одергивающей его, он показался ей каким-то потерянным, эмоционально выгоревшим и страдающим от безрадостной жизни мужчиной. И она невольно вспыхнула. Потеряла самообладание и, изменив свой обычный, проторенный между огромных стеллажей маршрут, резко развернулась и нарочно прошла рядом с ними.
Потом она долго изводила себя. Мучилась одним и тем же вопросом: зачем так поступила? Но так и не смогла себе ответить. Потому что запуталась и, обманывая себя, подумала, будто именно сейчас вся ее жизнь решительно изменится и весь ее ненавистный, захламленный тоскою мир теперь рухнет. И в одночасье она наконец-то станет счастливой. С ним. Даст ему то, чего он лишил себя сам, бросив ее, зареванную, на перроне шумного вокзала. И она обнажит и обрушит на него все свои нерастраченные чувства. Всю себя без остатка. До последней капельки, потому что наступит их время и их жизнь…
Но осеклась.
С трудом совладала с собой, хотя уже была готова,
широко раскинув руки, броситься к нему. Прижаться к его груди. Расплакаться и почувствовать себя безгранично счастливой от этой неожиданной встречи, потому что ей на миг показалось, будто он узнал ее и сейчас удивленно воскликнет и будет смущенно оправдываться, оправдываться, оправдываться…Но его отвлекла жена. Что-то сухо ему сказала. Покраснев, он стал зло мотать головой и не увидел пролетевшего мимо него полыхавшего от волнения лица…
Выскочив из магазина, она отчаянно хватала ртом бесполезный, будто разреженный до предела воздух и долго не могла успокоиться. Ноги не держали ее, и, чтобы не упасть, она оперлась дрожащей рукой о холодную стену магазина. Сжалась, пытаясь заглушить крик, рвущийся из ее плотно сомкнутого рта, похожего на окровавленную полоску горизонта. Не сдерживая слез, несколько минут ревела. Размазала по опухшему лицу ванильную помаду и раз за разом безуспешно пробовала подкурить сигаретку, чиркая новой зажигалкой. И ее сердце, почти погасшее, отучившееся чувствовать и переживать, так яростно в ней колотилось, что, вконец растерявшись, она никак не могла его унять, чтобы в очередной раз сдаться и малодушно сбежать от себя.
Через месяц несостоявшаяся встреча в магазине показалась ей ничтожным, переполненным ложными эмоциями потрясением в ее непутевом спектакле жизни…
– Я, пожалуй, пойду. Тут недалеко… Как-нибудь сама доберусь…
Она смотрела на его мятое со сна лицо, и ее охватывала злая волна разочарования в нем, в ней самой, в этой глупой и обреченной на провал бессмысленной сцене. Она все время спрашивала себя: зачем она здесь? Зачем так мучается? Напрасно ждет от своего-чужого мужчины, что он вот-вот увидит-узнает ее, ту прежнюю, стеснительную и все еще влюбленную в него девчонку с нарывающими вулканчиками по всему лицу. Скажет ей, что был не прав, что виноват перед ней, что ужасно подло с ней поступил, бросив ее, ревущую, на перроне, за павильоном, торгующим холодными напитками. И сейчас же прижмет ее к себе и будет жадно целовать припухшие, дрожащие от счастья губы своей, той самой Клавки-дурнушки, словно ее рот полон тягучей фруктовой карамели. Закружит ее в танце, и она, счастливая, будет улыбаться, зная, что он рядом сейчас и следующее утро, и полдня солнечного воскресенья все еще будет ее.
Лишь ее.
– Ты куда?! Подожди! Через часок очухаюсь и отвезу тебя, куда захочешь!
Могла ли она по дороге сюда подумать, что все, чем долгие годы утешала себя и во что хотела верить, окажется такой пошлой и ранящей сердце игрой? Дурной во всех смыслах неправдой, придуманной глупой влюбленной женщиной, так скоро уставшей даже от этих случайных и разлетавшихся от нее страстей.
Она смотрела на него и с грустью ощущала, что их время и их жизнь, даже не начавшись, из многообещающего и невероятного совпадения непересекающихся горизонтов за ночь превратились в выгоревший изнутри дом…
Обнимая ее на берегу вечернего озера, в какой-то момент он неожиданно почувствовал, что между ними существует нечто большее. Будто есть еще что-то, о чем он не догадывается или забыл, и это чувство весь остаток дня подсознательно мучило его. Потому что с самого начала какая-то неведомая сила заставила его остановиться у обочины, и он, никогда не бравший попутчиков, сам не зная почему, подобрал эту опоздавшую на маршрутку женщину…
Она неспешно брела по направлению к соседнему садоводству и вначале даже испугалась, когда он плавно притормозил возле нее. Невольно повернулась и с опаской посмотрела в открытое боковое окно. Узнав его, она тут же вспыхнула. Без слов приняла предложение. Села рядом. Пристегнула ремень безопасности и слушала его болтовню всю дорогу. Теребила ручки небольшой хозяйственной сумки и перед последней развилкой дорог, взглянув ему в глаза, согласилась с его предложением составить компанию ему и его друзьям.