Трактат об удаче (воспоминания и размышления)

Хотя, теоретически, должность председателя облисполкома до 1990 года была выборной, а председатель формально был подотчетен депутатам, ничем подобным даже «не пахло». В Перми он подчинялся одному должностному лицу: первому секретарю обкома. Московское начальство тоже признавалось, но оно было далече.

И вот прошли выборы 1990 года. В областном совете тон задают молодые, горячие, слегка опьяневшие от свалившейся на них власти демократические депутаты. Часть из них к тому же не только не компетентны, но и плохо воспитаны.

Но теперь председатель им реально подотчетен. У него два варианта поведения: или подстроиться к ним, не замечать глупостей, прощать неподобающее поведение, пересиливая себя, улыбаться, чтобы гнуть свою линию, или послать всех подальше.

Для человека с характером и жизненной школой В. Петрова первый вариант неимоверно тяжел психологически. Но при нем сохраняется заработанный за долгие годы карьерный капитал.

Второй вариант обеспечивает душевную свободу. Но плата за нее немалая: тот самый капитал в полном объеме идет в распыл (за вычетом репутации).

Я понимаю, с каким трудом Виктор Александрович принял решение хлопнуть дверью. Тем более, и тогда, и сегодня оставшаяся при нем незапятнанная репутация, несмотря на ее раритетность, ценится гораздо ниже, чем крупнотиражное угодничество.

Он сделал этот нелегкий, но правильный выбор. Правильный не только по законам чести, но и по законам медицины.

Может, я и ошибаюсь, но думаю, что на принятие этого решения повлиял еще один психологический фактор.

Мои однокурсники-фронтовики рассказывали, что иногда даже у бывалого «окопника» по какой-то причине происходил «надлом». Он не только терял осторожность, но сознательно лез под пули, беря на себя самое опасное. Поведение Виктора Александровича к декабрю 1990-го чем-то напоминало эту ситуацию. Ему ничего не стоило бы «позаигрывать» с депутатами, «подмазать» особо ретивых (вскоре эти процедуры с блеском исполнил его преемник Михаил Быстрянцев). Убежден, что он мог это сделать. Но не сделал, потому что было противно. Создавалось впечатление, что последнюю депутатскую «пулю» он даже «ловил».

Я и по характеру, и по опыту работы из другой группы контингента, обслуживаемого психотерапевтами. Самооценка – на «четверку», властности – на «троечку», нормально себя ощущаю в демократичной атмосфере ученых советов…

Но при наличии выбора я бы все же предпочел единоначалие. Разумом я понимаю, что необходимо убеждать каждого, но если человек не вызывает у меня уважения, антипатичен мне, то сразу вспоминается библейская мудрость: «Не мечите бисер перед свиньями».

Правда, если выбор отсутствует, могу и «пометать», и без особого ущерба для собственной нервной системы. Без энтузиазма, но могу.

Поэтому искренне завидую тем, кому коллегиальная форма управления по душе. И нисколько не осуждаю «приспособленцев», которые предпочитают быть «прорабами», но, исходя из суровых реалий, не ломая себя и даже комфортно тянут бурлацкую лямку коллективного руководства.

Для меня образцом вынужденной, но эффективной адаптации к условиям коллегиального управления был Егор Семенович Строев в статусе председателя Совета Федерации второго созыва. Его «подопечные» – президенты республик, губернаторы и спикеры, тогда еще не привязанные на короткий поводок к «властной вертикали». С этой компанией с позиций силы разговаривать бесполезно. Проявить слабину – себе дороже.

И Строев нашел ту золотую середину, где в оптимальной пропорции сочетались уважение к каждому из сенаторов и отсутствие подобострастия к кому-либо (не исключая президента и премьеров).

Почему я эту адаптацию назвал «вынужденной»? Путь Е. Строева к председательскому креслу верхней палаты продолжался 40 лет и проходил от сельского райкома через Политбюро ЦК КПСС (это вам не институт благородных демократических девиц). На 90 % уверен, что, оптимизируя свои отношения с сенаторами, он «наступал на горло собственной песне». Но невооруженным глазом (ухом) этого разглядеть (расслышать) было невозможно!

Назначенец или избранник?

Напомню, что в этом разделе мы радеем не за интересы общества, государства или акционеров, обсуждая, кто принесет народу больше счастья – выборный или назначенный губернатор (сенатор, мэр, художественный руководитель театра). Об этом разговор отдельный и не здесь.

Мы на проблему смотрим с позиции конкретного человека, у которого появилась реальная возможность взять еще одну карьерную высоту. Более того, у него есть выбор из двух, практически равных по высоте вершин. Например:

– выдвинуть свою кандидатуру на выборах мэра города;

– принять предложение президента самой крупной в этом городе компании и стать его «вице» (может быть, и для того, чтобы освободить путь другому кандидату в мэры).

Если отбросить в сторону нюансы, в чем разница между «назначенцем» и «избранником»?

«Назначенец», получивший приглашение, имеет стопроцентный шанс получить желаемое. У «избранника» даже при благоприятном раскладе (авторитете, наличии финансовой поддержки и т. п.) всегда есть риск проиграть.

«Назначенец» своим повышением обязан лишь одному человеку (максимум двум-трем). «Избранник» – десяткам, сотням тысяч избирателей.

Что лучше?

С одной стороны, «назначенец» может не дергаться, не быть слугой многих господ. Следуй генеральной линии шефа, качественно выполняй поставленные им задачи – и «все в шоколаде».

А с другой стороны…

Какие задачи будет ставить шеф – толковые, реальные или завиральные? Как он их будет ставить – точно, конкретно или «иди туда – не знаю куда»? А если он в тебе разочаруется, да не по делу, а из-за каприза?

Последнее «избраннику» уж точно не грозит. Значит, не грозит и немотивированная отставка. Более того, опираясь даже на рассредоточенное большинство, он в какой-то мере защищен от случайных «наездов», капризов, явной несправедливости.

В «эпоху Ельцина» эта защищенность была ощутимой. Об этом я сужу не понаслышке.

В разделе «Парламентская неделя» я упоминал об отзыве своей подписи из-под Договора об общественном согласии. Немного о предыстории этой акции.

Тема бюджетных взаимоотношений центра и регионов стара, как и государство, которое собирает налоги с одних граждан и значительную их часть отдает другим. Считается – тем, кто победнее. Та же история и с регионами. Драматизм ситуации не только в том, что федерация забирает твои кровные, которых самому не хватает. С этим еще можно мириться. Особенно, когда знаешь, например, что деньги идут на поддержку близкого родственника (Коми-Пермяцкого округа) или вернутся к тебе же на строительство моста через Каму. Но вдруг выясняется, что федерация и забирает, и возвращает деньги по разным правилам игры. Для одних регионов – по льготным, для других – по ужесточенным. Что у нее есть свои «любимчики», и твой регион не в их числе. Это перестает нравиться.

В первой половине 1990-х годов в Пермской области такое неравноправие особенно болезненно ощущалось на фоне Башкирии. Во время «парада суверенитетов» Башкирия, как и ряд других республик, сумела выторговать у федерации довольно приличные привилегии. Достаточно сказать, что в федеральный бюджет Пермская область отдавала половину собираемых налогов, а соседняя республика – лишь 20 %. По уровню развития экономики мы с Башкирией примерно равны. Получив такую фору, Башкирия имела гораздо большие, чем мы, возможности для дотирования сельского хозяйства, коммунальных и транспортных услуг, финансовой поддержки различных социальных проектов и прочих «вкусных» вещей.