Трактир «Разбитые надежды»

Ему вспомнился день, когда он решил остаться здесь навсегда. Разве он поступил неправильно? Разве тысячи людей, обретших покой в стенах обители, — не доказательство разумности его решения? Приходится признать, есть то, что возможно, и то, что невозможно. И если не уметь отличить одно от другого…

«Невозможно лишь то, что ты считаешь невозможным!» — спорили с отчаянным криком его души брошенные когда-то вскользь слова учителя.

«Неужели все это — лишь отговорки? Все годы, проведенные здесь, под землей, в монастырской тиши — глупая крысиная возня? Нет, не может быть! Я копил силы, и вот теперь готов выступить!»

«Ты испугался Охотника, — словно кто-то чужой поселился в его голове и теперь безжалостно хлестал точно в цель, больше не позволяя прятать неприглядную правду от себя самого. — А Бирюк отделался от него. Непонятно как, но отделался. А Лешага и вовсе порвал тварь в клочья на глазах монастырской братии, точно глумясь!»

Преемник Майора подбросил гранату и легко поймал.

«Выходит, он прав? Выходит, моя жизнь псу под хвост? Нет, этому не бывать. Надо идти и победить!»

* * *

Он шел, что-то насвистывая себе под нос. Усталое солнце уже норовило спрятаться в темную нору за горизонтом, но Лехе все было нипочем. За последнее время, пожалуй, ему не доводилось шагать столь легко и беззаботно. Чувствуя настроение хозяина, Черный трусил рядом, виляя хвостом всякий раз, когда Лешага кидал на него взгляд. Стая двигалась следом, довольная и сытая, полная восторженного обожания к тому, кто вел их, все равно куда, на охоту или в схватку. Сейчас псов и вовсе не беспокоило, куда направлялся хозяин. Они просто следовали за ним, почти неразличимые в зарослях.

Лешага и сам не слишком представлял себе, куда идет. Куда-то туда, в сторону Трактира. Конечно, там он найдет ответы на все накопившиеся вопросы. Где же, как не там?

Недавняя победа придала Лехе сил и уверенности, хотя порой ему казалось, что все еще чей-то настойчивый взгляд сверлит ему затылок. Лешага пытался глядеть верхним зрением, и оно услужливо открывало перед ним округу во всех мелочах и деталях — малейшая рытвина, качнувшаяся ветвь — ничего не укрывалось от его взгляда. Никакой опасности поблизости замечено не было. А странное ощущение не оставляло.

— Вот ведь ерунда! — фыркнул воин.

Черный поднял уши, настораживаясь.

— Все хорошо, — заметив это, бросил ученик Старого Бирюка.

Вожак моментально взвился, поставил лапы ему на грудь и облизал хозяину лицо.

— Оставь, оставь. Надо идти. — Он потрепал громадного волкодава по холке. — Эх, жаль, нет с нами Марата. Рассказать бы ему про страшилище. Может, он знает, что это за гнусная тварь.

Лешага вспомнил чешуйчатого, вдохновенно повествующего о Темном Властелине. Похоже, что он и вправду таков, как говорил юнец. Видать, не выдумка. Откуда бы иначе такому страшилищу взяться?

«А еще… — Лешага поймал себя на неожиданной мысли и тут же одернул. Что за глупость хвалиться добычей перед девчонкой, которую совсем недавно собирался утопить или отправить на все четыре стороны. — Блажь все это. Надо выкинуть из головы. Конечно, Бурого рядом нет, но все же я жив и свободен. И побратим жив, не стали бы его везти в такую даль, чтобы прикончить. А раз так, можно еще сыграть».

Он сбавил шаг. Во что сыграть? О чем эти залихватские, но пустые мысли? Даже если каким-то чудом Бурого удастся вытащить, что дальше? Снова идти охранять караваны? Даже мысль об этом теперь казалась глупой и никчемной.

А вот во всем, что пережито за последнюю неделю, похоже, был какой-то тайный смысл.

— Жизнь полна замков, — говаривал когда-то Старый Бирюк. — Ты можешь стать ключом, а можешь кувалдой. А можешь так и сдохнуть, уткнувшись носом в дверь.

— Но отчего бы, — спросил тогда Бурый, — не жить попросту, вовсе не заботясь о замках и кувалдах?

Старый Бирюк в ответ оскалил клыки.

— Я вижу, ты свой инструмент уже выбрал. Так вот, молокососы, запомните. Когда жизнь показывает новые двери, она непременно захлопывает те, что за спиной. А уж идти дальше, оставаться взаперти или летать, как птица в небе, не зная преград, — ваш личный выбор, ваша свобода. Впрочем, — он махнул рукой, — если приходится выбирать, то свободы нет.

— Как это? — удивился Леха.

Старый Бирюк дернул плечом и отвернулся. Значит, ответ предстояло найти самому.

«Вот сейчас разве я не свободен? — вновь ускоряя шаг, подумал Лешага. — Разве не могу сделать, что пожелаю? Улечься в траву и рассматривать белесые прожилки в серой пелене облаков? А Бурый? — мелькнуло в голове. — А Стая, а? Нет, об этом думать и вовсе нельзя. Марат доведет Лилию до охотничьих угодий селения, и все у нее будет хорошо. Со временем она забудет эту встречу, сама же говорила, — ему вдруг стало до жути неприятно думать, что Лилия забудет о нем. — Вот Марат будет помнить! — мелькнула утешительная мысль. — Помнить и гордиться! Да и не дадут ему забыть. Шутка ли, возможно, теперь он станет Замдекана».

Леха с непонятной тоской вспомнил далекий поселок, где, конечно, были бы рады его возвращению. Вспомнил глаза чешуйчатых, когда они провожали его в поход. Зарину, подарившую ему такую хорошую одежду. От этого почему-то становилось тепло внутри.

Что со всем этим делать, ни в каком Трактире не подскажут. Придется разбираться самому.

Ученику Старого Бирюка вдруг захотелось окликнуть Бурого, поговорить с ним, рассказать о своих глупых сомнениях. Как же не глупых, разве прежде такие могли появиться? А может, это самое «прежде» как раз и было глупым и никчемным? Лешага тряхнул головой, отгоняя неожиданную мысль.

Черный, ощутив перемену настроения человека, начал тихо поскуливать.

— Что, жалко тебе меня? — хмыкнул Леха, присаживаясь возле пса. — Или проголодался?

Вожак склонил голову, точно интересуясь: «Вот это ты сейчас что брякнул?»

— Ладно, — вздохнул Лешага, оглянулся по сторонам, выбирая место для стоянки, — привал. На три сотни вдохов.

Он скинул вещмешок, развязал и достал книгу с худой и, как ему казалось, ехидной физиономией на обложке.

— Как там учил школьный наставник? Сформулируй вопрос и задай его мудрой книге.

Лешага задумался, пытаясь сложить в уме, что же такое он хотел бы спросить. И наугад открыл отобранное ему Маратом сокровище.

— Вот здесь.

«Всякая цепь тягостна тому, кто жил свободно, — гласила строка, в которую упирался палец, — и любые узы стесняют его».

«Ну да, — Лешага чуть не хлопнул себя по лбу. — Так и есть. Это узы стесняют меня. Я то и дело бросаюсь кого-то спасать. Марата, чешуйчатых, Лилию и… — с ужасом подумалось ему, — Бурого. Значит, я никогда не был по-настоящему свободен? Но разве эти узы и на самом деле тягостны?»