трангл
Шрифт:
Возвращаться не туда, где даже самую страшную катастрофу может предотвратить кружка с чаем - одна на двоих. Где мечтаешь о тишине, но дождавшись, испытываешь волнение, а потом и негодование. Где ждут. Где ждёшь.
Джон приходил в своё новое жильё, совсем на окраине. Купил сковороду и готовил овощи и яичницу. По очереди. Один раз затеял приготовить что-то вроде рагу, и получилось замечательно - всё аппетитно булькало под запотевшей крышкой из жаропрочного коричневатого стекла. Немного запачкал закатанный рукав рубашки и достал из шкафа другую.
Он ел. Смотрел телевизор и много читал. Оказалось, всё это совсем не так уж сложно, как представлялось.
Заставлять себя начинать новый день и проживать его, было несложно. Заставлять себя не думать о Шерлоке он не захотел. В конце концов, это тоже было честно.
Афганские кошмары уже давно не мучили его ночами, и сейчас тоже не вернулись. Джон спокойно лежал на правом боку и только чувствовал горячий свинец где-то между ключицами, который наливался, словно огромная разрывная пуля, застрявшая в его теле. Шерлок изгнал кошмары, но оставил пулю. Теперь Джон пытался подружиться с ней. Живут же люди с осколками от гранат, всю жизнь живут, и ничего. Он пытался договориться, чтобы пуля не жгла так сильно. И чтобы не вздумала рвануть.
Его новая кровать скрипела, когда он поворачивался.
Через неделю Шерлок стал сниться ему. Он устраивал светопреставления из-за мелочей и насмехался над вещами, имеющими глобальное значение для нормальных людей. “Да, в этом ты прав” - кивал Холмс во сне, и они выслеживали кого-то в гнилой подворотне. “Джон, не будь идиотом” - хмурился он и ронял какие-то бумаги. “Чай закончился” – и он углублялся в телефон. “Тебя не смутят образцы кожи в раковине?”, “Не советую лезть в этот раствор”, “Да, сделай так ещё…”
Джон вставал по звонку будильника, выкручивал воду, так, чтобы хлестала во все стороны, шумела как можно громче, и убегала, убегала. Умывался и шёл на работу.
Миссис Хадсон должна была бы радоваться. В кои-то веки в съёмных комнатах воцарился порядок. Он был весьма странным, многие вещи лежали вовсе не там, где должны бы лежать. А очищенное от бумажных квадратов зеркало вдруг оказалось гораздо больше, и отражало даже дальние углы комнаты.
Домовладелица не заглядывала в спальню наверху и не знала, что большинство хлама было свалено там, огромной кучей на кровати. Какие-то стёкла вперемешку с одеждой, книги и ножи.
На пустой каминной полке остался только череп, удерживаясь совсем на краю. На столике, среди построек из книг стоял ноутбук. Телефон Шерлок почти не выпускал из рук. Иногда, правда, он совал его в карман брюк, а потом, вытягиваясь, доставал.
Беззвучный телевизор вещал один и тот же канал, показывающий какие-то бесполезности - то ли короткометражные фильмы, то ли конкурсные рекламные ролики. На экране вьетнамский мальчик лет восьми ловил в заводи рыбу. Рыба была большой, от солнечных лучей по серебристым бокам то и дело проходили радужные волны, когда она, изогнувшись, уходила от тонких смуглых рук с цепкими пальцами, с которых срывались капли воды.
Холмс смотрел на экран и опять уходил в книгу. В ноутбуке, постоянно подключенном к сети, было открыто две вкладки. Джон ничего не писал в блог. Шерлок не искал его. Знал, что не найдёт.
Миссис Хадсон почему-то почувствовала себя спокойнее, когда через пару дней в комнате опять воцарился бардак. Принесла чай, оглядела более привычный вид и удалилась к соседке. Стоило двери хлопнуть за её спиной,
Шерлок продолжил крушить всё кругом, орать, задыхаясь злыми слезами, которые не вырывались, потому что он не умел плакать, кроме как, включив актёрские способности перед очередной наивной душой, которая могла бы помочь в расследовании.Мальчик на экране был худой как щепка. Живот его впал, из-под закатанных штанов болотного цвета торчали коленки, весь он был остроугольный, тревожно замерший, как горгулья на карнизе. Рыба важным движением хвоста уходила в сторону, когда он подносил руки. И он, словно забыв про голод, замирал, глядя, как переливается чешуя.
Шерлок занимался с утра до вечера, иногда рано утром менял рубашку и ехал в библиотеку. Привозил какие-то диски. Лежал на диване и мучился головной болью. Он довёл себя чуть ли не до состояния транса. Интенсивность мозговой деятельности возросла, Шерлок замирал и, кажется, мог осознавать сотни процессов, происходящих вокруг. Кажется, даже видел, как растёт цветок в горшке. Хотя, возможно, он начинал сходить с ума.
Он панически вздрагивал на любой звук. Закрывал лицо ладонями, чувствуя колючую щетину, словно трогал чужое лицо. Оно было неприятно худым, горячим, тонким. Не его собственным.
Сними киношники короткометражку про него, наверное, сделали бы супергероем, лишившимся сверхспособностей. Но Шерлок никогда не был героем в дурацком разноцветном костюме. Он был очень одарён. Был. Всё то, что теперь осталось с ним, огромный багаж, который нести было только ему под силу - всё это имело такое же отношение к дедукции, какое имеет эрудиция к интеллекту. Пропади он или умри, газеты описали бы белого мужчину средних лет, странноватую внешность, странное имя. Лондонца, в пальто и шарфе, живущего на одной из старых улиц, предпочитающего кофе с двумя кусками сахара и чай без оного.
Что должно было случиться, чтобы мир встал с ног на голову? Чтобы Шерлок стал уникальным ровно до той степени, до которой уникален каждый проходящий мимо человек.
Он собирал вещи Джона часа два. Надеясь ничего не забыть. Даже запасную зубную щётку, новую, ещё не распечатанную, весёленького зеленого цвета, прихватил. Вещей оказалось много больше, чем он ожидал. Он собрал их и отнёс вниз, сложив на бетонном полу, в комнате, где когда-то, стоя на коленях, он разглядывал кроссовки Карла Пауэрса. Выйдя, закрыл комнату на замок.
У худого мальчика на экране немного дрожали руки, и, наверное, болела спина от долгого полусогнутого положения. Он вытирал локтем вспотевший лоб, когда рыба играючи уплывала по кругу. Мальчик, приноровившись, хватал рыбу, но она, упруго изогнувшись, выскальзывала и падала обратно, поднимая фонтан брызг, впитывавшихся в старые штаны. Тёмные глаза щурились, а потом смуглое лицо трогала восхищенная улыбка.
Одним вечером от необходимости возвращаться Джона спас Майкрофт. Старший Холмс, с зонтом, словно шпагой, наперевес. Он спас его и от собирающегося дождя, от которого Джон и не думал спасаться.
Нет, конечно, Майкрофт, не раскрыл над ним зонт. Он только распахнул дверь машины, подъехав вплотную к тротуару, и Джон сразу сел. Он прекрасно знал, что разговор между ними всё равно состоится рано или поздно. Джон не был ангелом-хранителем Шерлока. Он просто стоял на другой стороне доски, старался уравновешивать. Себя, Шерлока. Их обоих. Ангелом, хранителем и родной матерью всегда был Майкрофт. И вряд ли кто-то был в силах изменить положение вещей.
– Чай?
Часы пробили пять.