Трансильвания: Воцарение Ночи

Перегнувшись через парапет, вампир стоял ко мне спиной, чуть сгорбившись. Но едва заслышав мои шаги, он обернулся в мою сторону. Я вышла из тени колонны и опустила взгляд, не зная, что сказать и не выпуская из рук краешка подола.

— Ты — венец чистой и непорочной красоты. — Тихо произнес он. — Посмотри мне в глаза.

Когда я, наконец, осмелилась поднять взгляд, этот мужчина уже стоял вплотную ко мне. Положив руку на мою поясницу, он повел меня в центр балкона и закружил под мотив непонятно откуда зазвучавшего венского вальса ‘Hijo de la Luna’. На небе светили звезды. Золотые на синем, и ярче всего сияла Аврора — предрассветная звезда. Утренняя звезда бессмертного бытия и несбыточного счастья…

Сама не успев заметить, как это произошло, я внезапно обнаружила, что склонила голову к плечу графа, а его руки на моей талии и вовсе так крепко прижимали меня к нему, что о свободе воли и решений можно было напрочь забыть навсегда.

А через пару часов он покинул меня с гнусным для меня самой осознанием, что даже если сегодня Луна будет полной, и я завершу трансформацию в чудовище, даже если смогу сделать то, для чего нас с Ван Хельсингом сюда направил кардинал Джиэнпиро, я себя никогда не прощу. С другой стороны, если не сделаю, если я предам своего лучшего друга и наставника, его лишат работы и крыши над головой. Принятие решения давило грудь до такой степени, что становилось больно дышать. И что кошмарней по сути?.. Что из-за тебя человек, который тебе доверяет, лишится всего в жизни? Или что умрет тот, другой, заклятый его враг, но… Ставший для тебя смыслом бытия?.. В одном лишь я была уверена абсолютно точно. Другой дом и работу найти сложно, но можно, а обмануть смерть нельзя. И пусть Гэбриэл никогда меня не простит… Я смирюсь с этим и буду жить дальше, всю жизнь с этой опустошающей болью в сердце. Но если умрет тот, кого я тщетно пыталась возненавидеть все эти годы… Душой я умру вместе с ним…

Спустившись через несколько томительных часов в подвал, я обнаружила стеклянный гроб и короля проклятых в нем. Он спал, и выражение лица его было умиротворенным. Порочное, но прекрасное дитя тьмы. Рука сама по себе потянулась коснуться темных прядей волос, обрамлявших бледное лицо заостренных черт… Но, наткнувшись на преграду, принявшую форму крышки гроба из стекла, я пришла в себя и скоропалительно покинула подвал, заприметив тот самый алтарь, клетки и пыточные инструменты в них, запачканные багровыми следами запекшейся крови. Повеяло холодом, и мне мгновенно стало грустно и тоскливо от осознания того, что каким бы прекрасным внешностью и манерами этот мужчина ни казался, его душа очернена настолько, что перестать быть чудовищем он уже не сможет никогда…

Когда часы пробили без четверти полночь, явился мой изрядно потрепанный, но не побежденный друг, ужасно извиняясь, признавшись в том, что целый день катался по полу в гостиничном номере отеля в Бистрице, свернувшись в три погибели, пытаясь справиться с осознанием собственной никчемности и убогости, и с внушением вампира, работавшим безотказно и побуждавшим так думать о себе. И сразу же, как только удалось побороть сдавливавшее череп принуждение, он вскочил на коня и примчал сюда. В этот раз полную, пусть и немного пошедшую на убыль, Луну тучи не скрывали. То ли граф-вампир все еще не проснулся и не подумал о том, что нужно бы что-то сделать, чтобы одна девушка в его замке не стала вервольфом, то ли он доверял мне и знал, что я не смогу его убить… Упав на пол, я забилась в конвульсиях до пены изо рта. Каждая кость в моем теле, казалось, выгнулась в противоположную сторону, причиняя невыразимые муки боли, а затем я просто скинула с себя человеческую кожу. Точнее будет сказать, она сама облезла и опала клочьями к моим когтистым лапам, в которые превратились ноги, и я проросла шерстью из-под нее.

Встав на четыре лапы и издав пронзительный, душераздирающий вой на Луну, я, было, кинулась к лестнице, чтобы направиться в подвал, но хозяин замка решил лично почтить нас своим присутствием, войдя на шум в комнату на первом этаже, где этим вечером я встречала Ван Хельсинга, как гостя. Все вокруг казалось мне странным. Человеческие чувства, размышления, ощущения освободили мою голову и больше не довлели надо мной. Я чувствовала только запах мертвеца и желала только его крови и смерти. Опустившись на четыре лапы, прижав уши к голове и ощерившись, я кинулась на него.

— Эх, бабочка, не хочется тебя калечить, но я терпеть не могу собак. — Иронически произнес граф-вампир. Резкий удар в грудь сильной руки мертвеца отшвырнул меня к стене, и, упав, я заскулила, спрятав морду между передними лапами, ожидая, пока боль станет терпимой настолько, чтобы я могла снова перейти в наступление. Вскочив с места, пригнувшись к полу и резким прыжком оторвав себя от него, я кинулась к вампиру на грудь. Закатив глаза, он лишь холодно произнес. — Заканчиваем этот цирк.

Я сшибла его с ног и практически дотянулась острыми зубами до шеи мертвеца, когда он воздел руки к небу и что-то прошептал. Я снова попала в ловушку трансформации. Луну на небе скрыли темные тучи, и через мгновение, тяжело дыша, я уже лежала обнаженной на груди вампира. Вздрогнув, я, как ужаленная, вскочила на ноги, пытаясь прикрыть руками грудь. Король же проклятых существ лишь ехидно усмехнулся со словами. — То ли дело так. Прекрасное зрелище…

Поднявшись на ноги и отряхнув камзол от шерсти, граф коротко скомандовал мне. — Шприц. На полу. Прямо в вену, иначе меньше, чем через минуту, ты останешься волчицей навсегда. Учитывая мои далекоидущие планы на тебя, я не прыгаю от восторга при мысли, что придется делить жизнь и постель с собакой.

Я медленно наклонилась и взяла шприц в руку.

— Нет! Лора! Нет! Не смей! Прикончи его! — Яростно кричал Гэбриэл. — Даже не думай предавать меня! Я доверял тебе, неблагодарная девчонка, потому и отдал антидот! Если ты излечишься до того, как убьешь его, я же потеряю крышу над головой и работу! Нет! Лора! Пожалуйста!

Окинув его мутным взглядом куклы во власти колдуна-марионеточника я вонзила шприц, не глядя, куда-то в сгиб локтя. Начался хаос. Крики Гэбриэла, его попытки атаковать Дракулу, их короткое сражение, в результате которого человек одержал мимолетную победу, на непродолжительное время заколов вампира осиновым колом, которым можно было обезвредить, но не убить короля проклятых, и силой вытащив меня из замка, в чем мать родила.

Обратный путь верхом мы проделали в гнетущем душу молчании. Лишь изредка Гэбриэл яростно подстегивал коня, поджимая губы и давя злость в себе. Ни словом меня не удостоив, мужчина, молча, снял с себя плащ и накинул на мои обнаженные плечи… Вскоре мы оказались в том же номере гостиницы Бистрицы, в котором ночевали до крестового похода на замок вампира.

Я попыталась заговорить с Гэбриэлом, извиниться. Я плакала и мямлила что-то неразборчивое. Окинув меня осуждающим и полным боли взглядом, он процедил сквозь зубы длинную тираду. — Я доверял тебе, а нужно было послушаться кардинала Джиэнпиро. Снова ты предала меня ради него. Помни ты свою прошлую жизнь, ты бы даже оценила так называемую иронию ситуации. Дважды дать обещание: один раз — вечной любви, второй — дружбы и того, что я могу положиться на тебя и доверять тебе, и оба раза нарушить клятву из-за этого… У меня даже слов нет, достойных описания мерзости этой твари. Может, когда-то он и был хорошим и послушным папкиным сыночком, что тебя и привлекло в нем, но сейчас этого нет. Как тебе вообще не противно даже думать о нем после всего, что он с тобой сделал? Хотя, о чем это я?.. Без толку. Даже и пытаться переубедить не стоит. Я свяжусь с Римом. Хочешь дрожи, хочешь умоляй оставить его в покое, но они вышлют сюда других охотников и отправят твоего клыкастого возлюбленного в тюрьму для монстров в твой мир, если убить его не вышло. А ты отправишься со мной, и тебя ‘очистят’ и ’сотрут’… После этого ты вернешься домой к родителям, под чуткий надзор Хранителей Баланса Измерений, забыв и о нем, и обо мне, и обо всем, что здесь было, так, словно я никогда и не ступал на порог дома Уилсонов. Ты оказалась слишком слаба для нашей миссии и заражена тьмой. Но этот второй шанс тоже неплохо. Мне его никто не давал. А ты… Закончишь институт, проживешь нормальную жизнь где-нибудь вдали от монстров со смертным мужем и умрешь. Переродишься, может, через три века, может, через пять. А пока отдыхай от воспаленного бреда в своем мозгу.

— Нет! — Я побелела, как мел, вцепившись в руку Ван Хельсинга. — Нет! Ты не поступишь так со мной! Гэбриэл! Нет. Ты же знаешь, что очищение и стирание сводят людей с ума. Они часами кричат, сотрясая стены ватиканского собора, пока им выжигают память! Нет! Гэбриэл! Не поступай так со мной. Я могу не выдержать процедуры! Я могу умереть!

Иронически улыбнувшись, Ван Хельсинг только махнул рукой. — Как и во все времена, ты думаешь только о себе и больше ни о ком другом. Саливанов я знал косвенно, с тобой не общался, но что Ланшери, что Уилсон. Особой разницы нет. Ее волнует только ее собственное ‘я’, ну и еще эта гадость. Остальных она пустит в расход, когда угодно. Даже друзей. Удивлялась, что в твоем мире у тебя нет друзей? А вот поэтому и нет. Ты используешь людей, Лора Уилсон. Поэтому все и ненавидят тебя. Ты не способна на дружбу. Даже после всего, что произошло между вами три года назад, даже после того, как я сотни раз спасал твою жизнь от монстров и чудовищ вроде него, ты все равно выбрала его за одну супер-духовную дешевую танцульку и поцелуй.

— Но… Как ты узнал про танцы?.. И про все остальное…

— Хватит держать меня за слепого идиота, Лора. У меня есть глаза. Когда я вернулся в замок, твоя дорожная одежда исчезла, и ты была в прекрасном бальном платье прямо перед тем, как обращение разорвало его на лоскутки. А насчет поцелуя все еще более прозаично. Как ты смотрела на него ‘до’ и ’после’ вашего времяпровождения наедине — небо и земля. Если вы, девушки, думаете, что ваши флюиды томления и взгляды с поволокой остаются незамеченными для всех, кроме вас самих, это большое заблуждение. У меня была подруга, Анна. Он выкрал ее как-то при помощи своих невест в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом и тоже танцевал с ней. Так ей потом было, действительно, омерзительно, и до конца своей недолгой жизни она чувствовала вину за то, в чем была не виновата. А ты упиваешься теми воспоминаниями. В этом разница вся. — Ван Хельсинг вышел из номера, громко хлопнув дверью, вероятно, желая больше никогда меня не видеть…