Трансильвания: Воцарение Ночи

Мистер Нолан не сводил с меня глаз, и я искренне и честно пожалела, что пришла. Его пристальный взгляд обезоруживал, лез в душу и вытаскивал мой грязный секрет наружу. Да. Я желала незнакомца из сна. Всем телом, всей кровью и плотью, всем организмом и душой. Но какое кому до этого дело, если он нереален. И я пришла сюда избавиться от него, а не вести о нем беседы, что нервировало меня и забавляло психоаналитика, который читал язык моего тела и видел меня насквозь.

— Хорошо. Я постараюсь внять Вашим советам. — С нажимом произнесла я, давая понять, что не желаю продолжения беседы.

— Я выпишу Вам рецепт на ’Диазепам’. Это транквилизатор. Сон должен наладиться и стабилизироваться. Нейролептик же ’Аминазин’ снизит возможность появления галлюцинаций и навязчивого бреда. Но задумайтесь о вторичной выгоде, Лора. Ни один кошмар не будет длиться вечно, если Вы не будете желать, чтобы он длился. Отпустите его. Он Вам не нужен. Отпустите свое ощущение триумфа, непобедимости, защищенности, полета, которыми он Вас связал. Он — уродство, вызванное состоянием Вашей расшатанной психики, его не существует в реальности… Не имеет значения, как сильно Вы желаете его — его нет.

Он прошелся по моим нервам. ‘Его нет’. Слова эхом звучали внутри меня, бились в сознании раненой птицей. Стиснув зубы, я уже выходила из кабинета с рецептом в руках, подписанным психоаналитиком от чужого имени (видимо, не в его компетенции было назначать препараты); еще один повод для лишения лицензии — пронеслось в голове; когда голос мистера Нолана заставил меня моментально впасть в паническое состояние.

— Если Вы желаете, мы можем поместить Вас в больницу для дальнейших исследований Вашего преневротического состояния и галлюцинаций, с ним связанных, но мне нужно посоветоваться об этом с Вашими родителями, пока Вы еще не являетесь совершеннолетней.

За лекарствами до аптеки я не шла, я летела. Оказавшись дома, я отключила телефонный кабель от сети. Хоть и был еще ранний вечер, родители уже спали.

Если Нолан расскажет матери о моих видениях, Сара положит конец моей счастливой жизни и превратит ее в ад. Оставалось лишь надеяться, что психоаналитик не успел совершить звонок во время моего пребывания в аптеке…

Я приняла нейролептик и тоже прилегла на постель. Но навязчивое кошмарное видение не исчезло, как было обещано. Сегодня пытки моего личного садиста достигли пика. Он практически выворачивал меня наизнанку и выпивал из меня жизнь… Так больше не могло продолжаться. Господи, за что мне это?..

Снова проснувшись от того, что меня приподняло от нервов, я села на кровати, прижала распятие с шеи к губам, подтянула колени к груди и заплакала. Нейролептик, увы, оказался бессилен… От Него меня не спасет ни одно лекарство в мире.

К утру мои худшие опасения подтвердились. Психоаналитик связался с моей матерью и поведал ей всю «природу» нашего разговора, которая ко времени его звонка, к моему проклятию, была дома. Я напала на старого и очень хорошего друга Сары Уилсон, который одно время помогал и ей решать ее психологические проблемы, затем был даже влюблен в нее, и, в конце концов, просто притворялся, что не знает, кто я такая, разыгрывал драму, а потом просто вывалил всех тараканов ее дочери на голову любви своей молодости за десять минут.

День начался обыденно: подъем, завтрак. Мать молчала, что, на удивление, было редкостью. Причины тому я не знала.

— Идем. — После завтрака Сара, не поделившись своими соображениями, взяла меня за руку и вытащила из дома.

— Я хотя бы могу узнать, куда мы направляемся?

Мать лишь подтолкнула меня вперед.

Через пять минут показалось здание католической церкви, которое я посещала каждый день после окончания обучения. Дверь в здание собора была отворена, и мать втолкнула меня, держа за волосы, внутрь.

Внутри стоял сильный запах ладана и елейного масла. Своды церкви уходили высоко в небеса, и на потолках руками художников, чьи имена вряд ли были вписаны в книги по истории, роспись фресок повествовала иллюстрированную картину низвержения Люцифера в ад архангелом Михаилом. Со всех стен на меня взирали лики святых с золотистыми ореолами нимбов над их головами. Посреди церкви на полу стоял алтарь, а над ним, в самом центре, висело распятие. Мать швырнула меня к возвышению, поставив ниц. С моментально ссаженных коленей зазмеилась кровь.

— Гляди! Гляди! Даже Иисус от тебя отвернулся, сатанинская шлюха!

Лик Всевышнего, действительно, был повернут вправо, будто Он был не в состоянии глядеть на меня.

— Проси прощения, кайся, грешница! Иначе ты будешь гореть в пламени ада! Разве не все я ради тебя сделала? Разве не положила я жизнь на твое воспитание, чтобы ты имела право платить мне такой монетой, проклятое отродье? Моя дочь боролась бы ценой жизни и смерти, чтобы сопротивляться искусу. А ты… Ты более не дочь мне.

Краем глаза я увидела рясу спешащего к месту учиненного беспредела священника.

— Что Вы себе позволяете в священном месте, Миссис? Отпустите девушку.

— Я Вас умоляю, святой отец, не вмешиваться! Исчадие ада должно испросить у Бога прощения!

— Я не позволю Вам в обители Божьей издеваться над человеком!

— Пусть прочтет молитву Господню! — Мать отступила на шаг. — Я разговаривала с ее психоаналитиком. Он рассказал мне о ее ночных кошмарах — соитии с сыном Сатаны! Он ввел ее во искушение, и ей нравилось это. Она рассказывала об ужасе, который терзал ее, а глаза! Глаза ее, которые недостойны видеть свет, подергивались поволокой томления! Пусть в храме Божьем теперь вымаливает прощение.

Святой отец крепко сжал мою руку в своей.

— Очистись от греха, девочка. И твой кошмар никогда больше не явится к тебе. Попроси у Бога нашего, Иисуса, защиты, и Он поможет. Изгони из себя демона. Читай ‘Отче Наш’.

— Господи, прости меня. — Я распласталась на полу. Слезы безвольно стекали по щекам. — Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Не помню, сколько раз я прочла текст по кругу, в слезах, еле держась, но продолжая стоять на разбитых в кровь коленях. Сколько святой отец с матерью внесли поправок в текст молитвы после фразы ‘и не введи нас в искушение’: избавь от мечтаний о развратных некрофилических сладостных утехах, о пороках сластолюбия, изгони демона из души моей, избави от власти его надо мной, даруй мне прощение и райские врата, даруй мне очищение от грехов…

После нескольких часов коленопреклонения и чтения молитвы в качестве исповеди в соборе, мать отвела меня домой. Путь пролег в гробовом молчании. Когда я попыталась его нарушить, Сара одарила меня пощечиной наотмашь. Щека горела, горело и в груди от ярости. В церкви, доме Божьем, у меня не было права чувствовать злобу, которая снедала меня сейчас. Да и я была слишком ничтожна и распластана. У меня просто не было сил на агрессию. А теперь… Ярость бушевала, выжигая меня изнутри. Мое внутреннее ‘я’ восставало против перегиба с религиозными замашками. Я не выбирала эти видения, я не получала от них удовольствия, они искажали и разрушали мою психику, и за это я еще и платила унижением перед святым отцом… И даже перед Богом.