Трансперсональный проект: психология, антропология, духовные традиции Том II. Российский трансперсональный проект

Гениальное открытие С. Грофа, выраженное со всей полнотой уже в его первой книге «Области человеческого бессознательного», состоит в том, что то, что ранее считалось привилегией исключительных личностей – опыт творцов, провидцев и святых, – может, при освобождении восприятия из программирующих форматов культуры, быть доступным любому среднестатистическому жителю земли [57]. Гроф показал, что путь освобождения от психологических страданий тесно связан с опытом необычных состояний сознания. Потому что, если у нас нет такого опыта, ничто не убедит нас в том, что этот мир не единственный. Мы всегда будем пленниками повседневного существования, даже не догадываясь, до момента неких экстремальных ситуаций – кризиса средних лет, безумия или момента смерти, – что реальность больше похожа на волшебную, намного более масштабную и изменчивую игру, чем на исследованную почти до конца наукой привычную картину. Трансперсональный подход говорит, что реальность – это скорее сказочный мир пластичного восприятия, а не картонный, пластмассовый, уже готовый к употреблению, законченный в своем производстве общепринятый мир взрослого человека, с его заботами, проблемами, нагруженностью и т.д. И Гроф показал, что при простых, контролируемых и безвредных ситуациях интенсивного дыхания (и многих других проверенных тысячелетиями «технологий священного») любой человек может иметь расширенные переживания. Они являются свойством сознания, фундаментальная характеристика которого – всесвязность, мультимодальность и мультиязычность. А то, почему мы не имеем эти переживания, связано просто с тем, что мы, наша культура не позволяем себе их иметь, что мы в очень большой степени автоматы и контролируемся программами и редакторами реальности, которые существуют в этой культуре.

Процесс роста – это всегда процесс смерти старого и рождения нового, и здесь нам приходится проходить через мучительную схватку с тем, с чем мы себя раньше отождествляли, – нашим старым Я, которое одновременно является и нашим тюремщиком, которое, когда мы пытаемся его перерасти, становится нашим врагом. Все мы находимся под влиянием самой сильной и самой мощной магии, которая называется «общепринятый взгляд на жизнь». Эта магия завязана на структуре повседневности, на наших автомобилях, наших городах, на совершенствовании нашей цивилизации, и эта магия так просто не отпускает. Вся машина власти и наказания этого мира будет направлена против нас, если мы будем дерзать и пытаться выскользнуть из-под власти повседневного восприятия.

Поэтому клетка, в которой мы живем, очень крепка, вырваться очень сложно, может быть, даже невозможно, однако все равно полезно понимать ситуацию до конца. Однако, как свидетельствует один из крупнейших знатоков человеческой души, новатор-психотерапевт Арнольд Минделл, все основные человеческие проблемы связаны с тем, что мы обрываем коммуникацию с глубиной, принимаем общепринятую реальность к качестве окончательной. Мы маргинализируем какие-то вещи, отодвигаем их на окраину нашего мира как несущественные и малоценные. Процесс маргинализации управляется общепринятым редактором реальности. Мы теряем полноту переживаний, перспективу и, самое главное, теряем контакт с глубиной, истоком нашей жизни и осознавания.

И соответственно лекарство для лечения этих проблем – налаживание контакта с глубиной, возвращение того, что затерялось на окраине. Это основной метод любой терапии. Оказывается, исцеление в буквальном смысле связано с восстановлением нашей целостности, а наша целостность – прежде всего контакт с глубинным измерением жизни. Поэтому все, что помогает нам восстанавливать контакт с глубинным измерением жизни, имеет в том числе и психотерапевтический эффект. Это приносит нам несомненно ощущаемое облегчение, чувство большей гармонии, наполненности, широты и т.д. Поэтому сам процесс психотерапии не ограничен и никогда не был ограничен рамками какого бы то ни было метода или школы: сгодиться все, что помогает восстановить контакт с глубиной. Всякий раз, когда восстанавливается наша связь с глубиной, через терапию, искусство, духовные практики, возникает одновременно и большая целостность, и новое знание, и исцеление.

Язык и структура предельного опыта

Сложнее всего первооткрывателям, подвижникам предельного для данного времени опыта, тем, кто свою жизнь отдает на то, чтобы принести людям новый «Прометеев огонь». Никем и ничем не ограниченные сталкеры, фанатики исследования нового во всех сферах жизни: науке, искусстве, новых форм социальности, гуманитарной жизни, новых видов духовных практик, новых технологий – могут быть и опасны, потому что здесь может быть открыт ящик Пандоры. Поэтому во всех древних наставлениях по предельному опыту говорится, что следует идти «путем сердца» (Дон Хуан Кастанеды), связи с всечеловеческими ценностями, а не путем «безбашенного авантюризма» познания, преодоления всего и вся.

Выход в область, где нет никаких карт, где прежние карты не работают, блестяще описан в европейской культуре, например, Иммануилом Кантом в его «Критиках», прежде всего в «Критике чистого разума». Кант описал, с чем сталкивается «чистый разум», свободный от идолов, предрассудков, который уже не впадает ни в какие склонности и ими не обусловлен. Он сформулировал вопросы, на которые чистый разум может давать противоположные и одинаково доказуемые ответы, и сформулировал четыре антиномии. Например, он показал, что мы одинаково убедительно для разума можем доказать, что: а) мир имеет начало во времени и б) мир не имеет начала во времени.

Природа кантовских антиномий связана с тем, что, как только мы уходим с поверхности в глубину, время и пространство нашей жизни меняются (так называемое мифологическое время, когда течение одного дня, например в романе Джойса «Улисс», совпадает с путешествием Одиссея), становятся чудесными, волшебными, сказочными, мифологическими. Как только мы выходим за границы возможного опыта, опыта поверхности, за границы нашего знания, разума, известного, мы попадаем в антиномические ситуации и не можем ничего ни доказать, ни опровергнуть.

При любом выходе за пределы известного мы можем стать пленниками одной из четырех фундаментальных склонностей, одного из классических «-измов». Нагарджуна, знаменитый индийский пандит из древнебуддистского университета Наланда, раскрыл это в своей знаменитой «Тетралемме»: можно утверждать, что существует «А» (например, «материя первична»); можно утверждать, что существует «не-А», «материя не первична, первично сознание»; можно утверждать, что существует и «А» и «не-А», «в каком-то смысле первична материя, а в каком-то смысле – сознание»; можно утверждать, что не существует ни «А», ни «не-А» («ни материя, ни сознание не являются первичными, они сами – производное невыразимой бездны»). Пятая точка зрения говорит, что мы должны удерживать все предыдущие точки зрения одновременно, не склоняясь ни к одной из них и понимая, что каждая из них отражает наши пристрастия. Всегда, когда мы выходим за пределы известного, мы имеем склонность, в соответствии со своими глубинными тенденциями, судить ошибочно, и мы должны блокировать свои пристрастия, моментально допуская, что существует не только то, к чему мы склонны, но и одновременно все четыре противоположности. Эта структура, аналогичная даосской диаграмме «инь-ян» описывает любой предельный опыт.

Примером предельного опыта является широко известная в буддистской (и не только) культуре мандала. Практику нужно войти в центр мандалы, объединяя все противоположности. Мандала – это гора Меру, на которую нам нужно подняться, дворец, центр Вселенной. Когда мы продвигаемся в центр мандалы, нам нужно войти через те или иные врата (северные, западные, восточные или южные) в соответствии с нашими индивидуальными склонностями и особенностями. Нам нужно встретиться с проявлениями определенного рода переживаний, победить определенного рода демонов и чудовищ, стражей ворот, который символизируют наши страхи, ограниченность, «западания». Путешествие в центр мандалы, которые описывают многие романы и эзотерические трактаты, – это путешествие к целостности себя. Часто оно описывается как путешествие в мифическом мире, как путешествие героя (Кэмпбелл, 1997).

Вся история культуры – это история предельного опыта и в каком-то смысле история необычных состояний сознания. Все новое приходит к нам как необычное состояние сознания и нередко под маской безумия. И затем открыватели нового, принявшие на себя риск и ответственность, пытаются коммуницировать, общаться с другими людьми, передать им это новое знание, видение мира, новые произведения искусства. Конечно, в отношении этого нового мы всегда подобны слепцам или представителям какого-нибудь «-изма»: истинна только полнота. Это давно познали древние. По словам Чжуан-цзы: «Ловушка нужна для ловли зайцев – поймавши зайца, забывают о ловушке. Слова нужны для ловли мыслей – поймавши мысль, забывают о словах. Где бы найти забывшего про слова человека, чтобы поговорить с ним ни о чем».

Такова даосская традиция, отмечающая то запретное, о котором нельзя говорить. Каждая культура ставит здесь свои охранительные вехи: «Знающий не говорит, говорящий не знает» (Витгенштейн). О чем не говорит знающий? О чем не знает говорящий? Здесь словно стоит метка: «Осторожно! Дальше не годятся обычные слова и общепринятые концепции, они приведут к ошибочным суждениям. Здесь нужно углубить знания, и тогда из этой глубины, из несказанного возникнет новое видение». Буддистская «Алмазная сутра» говорит о том же: мы проходим границы нашего знания, и для того, чтобы идти дальше, нам нужны новые органы познания, нужна «трансцендентальная интуиция», мудрость по ту сторону обычных слов, для возникновения которой необходимо испить всю полноту опыта, коснуться всех противоположностей и не быть ослепленными, освободиться из плена частичных точек зрения.