Траст

– Мисс ДжоДжо, – вмешался Феррелл. – Ресторанное обслуживание просит вас к телефону.

– А, хорошо. Скажите Розе, – повторила она, подмигнув мне, – что нам понадобится еще три дюжины креветочных шашлычков. И немного красных луцианов, которых она подает под соусом из кинзы.

– Да, мэм.

– Давай найдем Клэр, – потянула меня за руку ДжоДжо, пожимая ее и ощупью отыскивая путь в толпе, разраставшейся с каждой минутой. Розы прибывали слева и справа. Казалось, поговорить с вдовой Палмера хочет каждый. А может, хотели перекинуться новостями со мной. Одна женщина, с ней я не виделся со школы, сказала: «Давай выпьем чего-нибудь после бдений». Однако ДжоДжо продвигалась очень целеустремленно, стремясь отыскать падчерицу.

А скорее «сводную сестру» – учитывая разницу в возрасте.

– Мне надо потолковать с вами обоими, – сказала она, обращаясь ко мне, но каким-то образом поддерживая контакт со всеми собравшимися.

– Веди.

Когда мы нашли Клэр, она смотрела на портрет Палмера над камином – явно кисти Уорхола. На ней была черная блузка и темно-серая плиссированная юбка – цвета, близкие к характерному для нее индивидуальному стилю. Она обернулась – и словно мы так и не покидали похорон моей жены и дочери. Ни намека на возраст. Ни следа времени. Свет солнца, клонящегося к закату, отбрасывал на лицо женщины мягкие тени. Клэр по-прежнему казалась воплощением изящной нерешительности, словно вопрошающей: «Ты обо мне позаботишься?»

– Ну, привет, – я обнял ее в неуклюжем o’рурковском приветствии.

– Я рада, что ты здесь.

Погладив нас обоих по спинам, ДжоДжо сообщила:

– Нынче утром я говорила с Хьюиттом. Он спрашивал, не можем ли мы все собраться у него в конторе в четверг.

– А я-то зачем? – необходимость моего присутствия показалась мне странной. Хьюитт Янг – один из адвокатов Палмера. Я подозревал, что он же душеприказчик, потому что они двое дружили с той поры, когда вместе ходили в школу имени епископа Ингланда.

– Хьюитт настаивал, – поведала ДжоДжо.

– А зачем, не знаешь? – осведомился я.

– Просто приходи, – ответила она. – А, вот и Горди. Надо идти.

– Что за Горди? – поинтересовался я, когда ДжоДжо ушла.

– Один из папиных соседей по комнате в колледже.

Потом мы просто стояли, наедине с воспоминаниями о Палмере и друг о друге.

Глава восьмая

Округ Колумбия

На родине все звали его «Бонгом» [25] . Не то чтобы он был наркоманом. И не то чтобы воздерживался. За годы Бонг перепробовал все хоть по разу. Нет ничего лучше «черного гарика» – опиума, смешанного с гашишем, особенно сделанного из действительно хорошей дури, которую за границами Мьянмы не сыскать ни за что.

25

Бонг – он же Бульбулятор, Бурбулятор, Буль, Бульбик, Булик, Дудка, Булич, Батл, Шатл или Ферик – самодельный кальян из бутылки для курения гашиша и марихуаны.

Те дни позади. Он стал бизнесменом. Закудрявиться ему просто некогда. Да и правду говоря, прозвище намного опередило все пыханья, понюхоны и ширялова. Родители прозвали его Бонгом, когда он только-только встал на ножки, потому что ребенок обожал дверные звонки и всегда подражал их звуку.

«Бин-бонг».

Сидя в «Шеви» – белой невзрачной прокатной машине, – Бонг таращился на здание в стиле ар-деко через улицу. На фасаде жирным курсивом размером под стать рекламному щиту значилось «Анакостия». А ниже – указательный столб с названиями улиц. Он остановился на перекрестке авеню Мартина Лютера Кинга и Гуд-Хоуп-Роуд, то бишь Дорога Доброй Надежды.

«Да уж, Добрая Надежда, хрена лысого», – подумал он.

Уж в чем-чем, а в нищете Бонг толк знал. Он прошел через всю дрянь и погань, видел ее, осязал, обонял и слышал – и да, пробовал на вкус. Подростком он жил в баррио – испаноязычном бедном квартале, высившемся на сваях над рекой, забитой экскрементами. Нет ничего хуже, чем видеть мертвого соседа, ничком плывущего по фекально-бурой воде неведомо куда. Анакостия куда лучше, чем трущобы на родине. Но и это место – выгребная яма, что бы там ни писали в «Вашингтон Пост»:

«Исторический район».

«Прибежище растущего анклава художников».

«Куда безопаснее, потому что Мэрион Барри больше не мэр».

Ерунда.

По мнению Бонга, ни одна уважающая себя канализационная крыса и сдохнуть не пожелает в этой говняной дыре с облупливающейся краской и обветшавшими зданиями. Юго-восток округа Колумбия навевал ему воспоминания о родине, о том, как рос в нищете и довольствовался тем, чем брезговали мясные мухи. А еще район напоминал ему тюрягу. Вот только здесь стальные решетки мешают забраться внутрь, а не удерживают там.

Проехав квартал на восток, он свернул к югу, в район, теперь больше подходящий для жизни. Все кондиционеры здесь смонтированы в окнах вторых этажей – то ли ради прохлады в спальнях, то ли потому, что из рам на первом этаже воры запросто могут выдрать аппараты. Еще два поворота, три минуты на парковку, короткая пешая прогулка вокруг квартала – и он в Пресвятом Сердце.

Церковь внушала ему гордость. Шероховатый оштукатуренный фасад, покрашенный в блекло-рыжий цвет, выглядит удивительно свежим. Нигде ни трещинки. Голубая каемка девственно чиста. Нигде ни намека на облупившуюся краску – бич всей остальной Анакостии.

Для отца Майка – только лучшее.

На минутку Бонг залюбовался своей работой. Вывеска снаружи – его вывеска – гласила: «Римско-католическая приходская церковь Пресвятого Сердца». Проносилась секунда за секундой, парочка автомобилей заодно, прежде чем он вспомнил, что должен еще кое-что сделать. Ностальгировать некогда. Как ни крути, а он человек деловой.

Бонг шел, закатав рукава. В правой руке он держал пакет для ланча. Живот от голода подвело, и ужасно хотелось картофельных чипсов, чего-нибудь солененького, чтобы подкрепиться. Однако в коричневом пакете никакой пищи, да и терять время на еду сейчас чертовски некстати. Можно будет наведаться в «Аутбэк Стейкхауз» позже – скажем, под Ричмондом, возле южного направления шоссе I-95.

Наклонившись, Бонг поставил пакет на тротуар. Аэрозольный баллончик звякнул о красный кирпич тротуара – единственный намек на более благополучные времена в Анакостии. Спустив рукава, он прикрыл татуировку хмурого солнца с восемью паучьими лапками. Уж что-что, а показывать эту метку отцу Майку он хотел меньше всего.

Спрятав солнечного паука под розовым оксфордским хлопком, Бонг направился вверх по ступеням, ведущим в храм Пресвятого Сердца. Оказавшись в сумрачном помещении, похожем на пещеру, он набрал полные легкие знакомого воздуха. И почему все католические церкви пахнут одинаково? На каком бы то ни было материке каждая церковь буквально напоена ароматом старинных книг и горящих ватиканских свечей. Бонг одернул себя – нельзя отвлекаться.

Для отца Майка – только лучшее.

И тут, будто по подсказке, появился убеленный сединами старый священник. Отец Майкл Росси, одетый в длинную черную сутану, зашагал по центральному проходу навстречу Бонгу. Скамьи слева и справа были совершенно пусты, до мессы еще несколько часов.

– Ты сегодня в будничном, – сказал он, заметив брюки Бонга цвета хаки, оксфордскую рубашку и коричневый бумажный пакет.

– Много было беготни, – пояснил тот, перехватив пакет и пожимая пастору руку.