Третье нашествие марсиан

–  Что случилось-то?
– удивился я.

–  Умный ты, Валентин, а все-таки дурак, - с сожалением произнес генерал.
– Пойми, дурья башка, раньше все знали, что марсианам можно пить нашу кровь, что они от этого только здоровее становятся. Усек?

–  Ну?
– неуверенно сказал я.

–  Баранки гну!
– уже сердито сказал Лютоплатов.
– А теперь выясняется, что после определенной кулинарной обработки, и марсианин может стать гастрономическим изыском. Как к этому марсиане отнесутся?

И тут до меня стало доходить, что мы все и в самом деле стали носителями высшего государственного секрета. А секрет заключался в том, что марсиане съедобны. Ничего хорошего подобные знания никому из нас не сулили. Вздохнув, я побрел исполнять указания начальника. Я его знал: если обещал за разглашение тайны голову оторвать, оторвет обязательно, жалости не испытает. Как только эту секретность люди воспримут?

Глава четырнадцатая

И было утро.

Хорошее утро выдалось - облаков на небе не было, бездонная синева вбирала в себя зелень деревьев и травы, спокойную гладь воды, разноцветную пестрость домов провинциального города Сухова, и готовилась встретить медленно встающее солнце, которое еще ворочалось за горизонтом, выбрасывая первые лучи и зажигая алым пламенем туманный горизонт.

И мы не спали.

–  Слушай, - почти сердито сказала Вера.
– Ну, не могу я так. Что значит, собирайся? Я здесь, между прочим, на работе числюсь. У меня здесь квартира. Как же я все сразу брошу? В чем я тогда ходить буду во Лбове? Надо хотя бы вещи собрать!

Теплая, упругая, она лежала у меня на груди, и я чувствовал кожей ее пламенеющую щеку.

–  Шмотки можно и во Лбове купить, - сказал я.
– Деньги у меня есть, это не проблема - походишь по магазинам, выберешь.

–  Все как-то неожиданно, - жалобно сказалась она и завозила ногами.

–  Сама выбирала, - шутливо поддел ее я.

–  Нет, я, конечно, согласна, - жалобно сказала она и приподнявшись на локте, посмотрела мне в лицо, - но как-то страшно.

Я ее понимал. Жила она себе в Сухове, какая-то жизнь устоялась, привычная, без особых потрясений, а тут вдруг от нее требуют собираться и ехать неизвестно куда, а главное, неизвестно, как будет. И хотелось ей, и боялась Вера неизвестности.

–  Решай, - сказал я.
– Время не ждет.

Она надула губки и, водя тонким пальчиком по моей щеке, внимательно вглядывалась в мое лицо.

–  Слушай, - вдруг вспомнила она.
– А марсиан вы нашли?

–  Нашли, - прикрыл я глаза.

–  Где?
– она оживилась и явно была рада смене темы.
– Расскажи, Валя, интересно ведь!

–  Это государственная тайна, - сообщил я, делая строгое лицо.
– Ты в список допущенных к ней лиц не входишь. Вот выйдешь за меня замуж, тогда я еще подумаю, рассказывать тебе обо всем или нет.

–  Нечестно!
– она наклонилась и ласково укусила меня за шею.
– Крови жажду! Ты меня шантажируешь, Гурский!

Нет, все-таки такие женщины - редкость. Через мгновение я уже забыл обо всех своих тревогах, о разговоре с генералом, обо всех хлопотах последнего дня, когда мне приходилось делать все, чтобы информация о причинах исчезновения марсиан и причастных к нему лицах не стала достоянием, как говорится, широкой общественности, мать ее в медном тазу с молотком и зубилом!

Во второй половине дня я зашел в хозяйственный магазин.

Магомбет сидел на телефоне и с кем-то переговаривался на гортанном аварском языке. Завидев меня, он приветственно поднял руку.

Я сел в кресло и подождал, когда он закончит разговор.

–  Встретился?
– поинтересовался я.

–  Ты все угадал, - сказал Магомбет.
– Они сейчас у меня на складе сидят. Будешь с ними разговаривать?

–  Не о чем мне с ними говорить, - устало сказал я.
– Идиоты. Разве можно так подставлять окружающих тебя людей?

–  Они не подумали, - вздохнул Магомбет.
– Опыта нет. Не думают, чем все обернется. Ничего, ничего, посидят в лагере подготовки, наберутся ума, тогда и в мир выпустим. Сегодня их заберут. Я уже позвонил. Извини, что через твою голову, брат.

–  Спасибо тебе, - сказал я искренне.

–  За что, брат?
– удивился Магомбет.
– Одно дело делаем!

Последним в этот день я посетил Никона.

Анатолий Сергеевич сидел в кабинете и смотрел телевизор. Выступал некто дородный, комплекцией даже напоминающий чем-то марсианина, одетого в земной костюм.

–  Отбросьте предрассудки, - жирным поставленным голосом говорил он.
– Соберите в себе все доброе и посмотрите: Господь создал марсиан, как создал Землю и человека. Да, они питаются кровью, но это не кара небесная, это законы Природы, которую сотворил Господь. Можем ли мы противиться Его замыслам? Можем ли отказать страждущему брату по разуму в той корке хлеба, жертвование которой делает человека Человеком? И пусть эта корка хлеба выглядит непривычно и даже жутковато для нашего скудного понимания, возблагодарим Творца, что он не создал и не прислал на муки человеческие нечто более ужасное и несправедливое. Возблагодарим Господа нашего и терпеливо, как учил нас Он, понесем наш крест безропотно и с благодарностью к Создателю…

Увидев меня, Никон убавил звук.

–  Христианский канал?
– кивнул я на экран.
– Помолимся о смирении и покорности?

–  Все в одну дуду дудят, - сказал Никон и выключил телевизор.
– Даже попы.

Директор школы потер виски, пригладил волосы и посмотрел на меня.

–  Уезжаете?
– равнодушно поинтересовался он.
– Счастливой дороги, Валентин Мокеевич. Надеюсь, вам у нас понравилось.

Когда я с ним заговорил о режиме секретности, о необходимости хранить тайну, он только удивленно взглянул на меня:

–  Вы о чем? Это вы что-то знаете, а я, честно говоря, даже не знаю, о чем идет речь.

Походил по кабинету, словно решался на какой-то шаг, и совсем уж бесцветным голосом спросил:

–  Вера Петровна тоже уезжает?

–  Она задержится, - сказал я, чувствуя, что немного покраснел.
– Ей еще рассчитаться надо. Надеюсь, вы быстро подпишете приказ об ее увольнении?

–  А я уже подписал, - сказал Никон.
– По собственному желанию Веры Петровны. Жаль. Я ценил ее как хорошего хозяйственника. Знаете, нам здесь трудно найти хорошие кадры, городок маленький, каждый действительно деловой человек на вес золота.

Мы даже выпили с ним по рюмочке коньяка "Черная чайка". И все-таки он не выдержал.

–  Вы меня извините, Валентин Мокеевич, - сказал Никон, и глаза его заблестели.
– Они и в самом деле попробовали?

Ай-яй-яй! Вот тебе и обеспечение режима секретности. Кто же ему проболтался? Кажется, я знал - кто.

–  Вы уж не сердитесь на Ступакова, - виновато сказал директор.
– Он хороший милиционер. Когда-то я учил его химии, не скажу, что он был отличником, но в химии разбирался неплохо. Так вы не ответили, Валентин Мокеевич. Это правда?