Третье нашествие марсиан

–  А ведь вы, Валентин Мокеевич, не из ОблОоно, - вдруг сказала Вера Петровна.
– Вы сюда не тетрадки приехали проверять.

Большого открытия она, конечно, не сделала, чтобы прийти к таким выводам, особой сообразительности не требовалось, особенно после того, как я ночью весь в масляных пятнах пришел, но все равно мне стало немного неприятно. Словно в чужой одежде на улицу вышел, а меня в ней хозяева застукали.

–  Вы из милиции?
– спросила Вера Петровна.

–  Ну, почему из милиции?
– пробормотал я, делая вид, что чай для меня слишком горяч.

–  Видела я вашу рубашечку, - сказала женщина.
– Знаю, где вы в ней лазили, в школе так не перепачкаешься. Вы ведь не бочки с подсолнечным маслом грузили?

Проницательная женщина!

Бочек, тем более с растительным маслом, я в этот день и в глаза не видел.

Глава десятая

Утром я направился в школу.

Директор Никон сидел за столом, подперев рыжую бородку рукой, и вид у него был несчастный-разнесчастный, словно от него жена ушла или ему только что об увольнении сообщили.

–  А я вас вчера искал, - вместо приветствия сообщил он.
– А сегодня вас наш милицейский начальник спрашивал, Иван Ступаков. Похоже, вы у нас в городе популярный человек.

–  Здравствуйте, Анатолий Сергеевич, - сказал я.
– Что-нибудь случилось?

–  Эти ваши разноцветные камешки и в самом деле видели, - директор подергал бородку.
– И знаете, у кого? У сына директора банно-прачечного комбината Лошакова. Мальчишке двенадцать лет, но растет шпана шпаной, не удивлюсь, если в ближайшем будущем он станет постоянным клиентом нашей милиции.

–  А как же воспитание?
– спросил я.
– Влияние школы?

–  Какое там влияние, - устало сказал директор.
– На них улица больше влияет. А мы им грубого слова не можем сказать, хотя лично я думаю, что их пороть надо. Прав был Корней Иванович Чуковский - телесные наказания в школе способствуют становлению человека и воспитанию в нем нравственности и морали.

О подобных высказываниях классика детской литературы я не слышал, но спорить с директором не стал. Раз говорит, значит знает.

–  У него их видели вчера, - сообщил директор.
– Мальчишки даже играли в них, если то, что происходит, можно назвать игрой.

–  Игрой это назвать трудно, - признался я.
– Если это и игра, то игра человеческого воображения. Но камни у пацанов надо быстрее реквизировать. Такие игры влияют на человека не в лучшую сторону.

Директор некоторое время смотрел на меня, словно прикидывал, доверить мне тайну или не стоит, потом открыл ящик стола и достал из нее нечто, напоминающее четки, но состоящее из множества переливающихся всеми цветами радуги камешков. На них хотелось смотреть, не моргая, блеск их завораживал. Я протянул руку, коснулся камней. На ощупь они были холодными, но в них горел огонь.

–  Разумеется, вы с мальчишкой побеседовали?

–  Конечно, - сказал директор.
– С мягкой твердостью я пытался внушить ему, что воровать нехорошо. Особенно у марсиан.

–  И что он вам ответил?
– я все еще не мог отвести взгляда от камней.

–  Он сказал, что его отец не марсианин.

–  Вы хотите сказать, что он спер это у своего отца?

–  Я ничего не хочу сказать, - мягко поправил Никон.
– Я просто повторил слова мальчишки. Знаете, Валентин Мокееевич, мне было бы очень неприятно узнать, что к исчезновению марсиан имеет отношение Геннадий Федорович Лошаков. Мы с ним дружим с детства. Об этих самых энапах я знал еще вчера, когда вы только спросили меня про мальчишек. Каюсь, сразу не решился сказать вам. Надеялся, что энапы появились у Вени другим путем. Но… - он вздохнул и предупредительно поднял руки.

– Я ведь понимаю, что вы приехали не просто так. Я понимаю, чем нам всем грозит убийство или похищение марсиан. Поэтому я решил выложить все как есть.

–  И правильно сделали, - успокоил я Никона.
– Вы просто не знаете, что такое марсианская зачистка. Взрослых мужчин в лагерь, женщин - в другой лагерь, детей - в детские дома. Все, кто этому пытается сопротивляться… Я думаю, действие тепловых генераторов вы видели.

–  Видел, - сказал директор школы сухо.
– Довелось. Страшная штука.

–  Мне бы хотелось побеседовать с этим мальчиком, - сказал я.
– Его зовут Веней?

–  Он в соседнем классе сидит, - кивнул директор.
– Я так и подумал, что вы с ним сами побеседовать захотите. Я с ним с утра поговорил, родителей он еще не видел, так что сказать никому ничего не мог.

Пацан был щупленький, но нахальный и ершистый. Смотрел на меня настороженно, словно вороненок, случайно выпавший из гнезда. Именно такое он впечатление производил - нахальный и напуганный вороненок, который обнаружил, что к нему подбирается кошка, а родителей, как на грех, поблизости нет. Он сидел за крайним от окна столом, разглядывая меня круглыми глазами. Он ожидал неприятностей.

–  Здравствуй, Вениамин, - сказал я, садясь за учительский стол.
– А меня зовут Валентин Мокеевич.

Он промолчал, продолжая внимательно и настороженно разглядывать меня.

–  Нехорошо, нехорошо, молодой человек. Разве тебе не объясняли, что воровать нельзя?

–  Я не воровал, - тихо сказал он.

–  А это?
– я бросил на стол переливающуюся всеми цветами радуги цепочку камней.

Глаза мальчишки жадно вспыхнули. Похоже, парень уже хорошо знал, что это такое, и умел энапом пользоваться.

–  Где ты это взял? У марсиан?

–  У каких марсиан?
– парень посмотрел на меня.
– У отца в ящике для инструментов нашел. Я даже не знал, что это марсианская штуковина, думал сначала так, бусы стеклянные.

–  Точно? Не врешь?
– надавил я.

–  Отца спросите!
– мальчишка судорожно вздохнул.
– Как я мог у марсиан взять, если они к себе никого, даже тех, кто на комбинате раньше работал, не пускали?
– привел он, как ему казалось, веский довод.

"Вот именно, - подумал я.
– Никого они к себе не пускали. Откуда же тогда энап взялся у твоего отца?"

–  Ты когда его нашел? Ну, у отца в ящике?

Воодушевленный тем, что ему верят, мальчишка задумался. Он даже губами шевелил, словно это в чем-то могло ему помочь.

–  Двадцать четвертого, наверное, - наконец сказал он.

Совпадало. Марсиане по всем прикидкам исчезли двадцать второго. Или двадцать третьего. Тогда впервые заметили, что треножники длительное время остаются неподвижными, и на них садятся птицы. Этого марсиане никогда не позволяли, тепловым лучом превращая птиц в пепел. Когда же Геннадий Федорович Лошаков принес в дом марсианскую игрушку - в ночь исчезновения гарнизона или на следующий день? Это надо было смелость иметь - зайти туда, куда тебя не пускают. Или он знал, что бояться уже нечего? Тогда получалось, что появился след. Тоненький, неверный, но след.