Третьего не дано

И вот уже негромко звякнул последний патрон - ящик был пуст.

Юнна помчалась за новым ящиком, но не успела донести его до баррикады: что-то невидимое, но горячее и злое остервенело впилось в ее руку чуть повыше локтя.

Юнна покачнулась, но устояла на ногах, чувствуя, что кровь потекла по рукаву. "Ничего, это ничего..." - прошептала она: больше всего боялась, что ее прогонят.

Чувствуя, что слабеет, Юнна пригоршнями брала патроны и отдавала их подбегавшим красноармейцам. И вдруг рухнула на туго набитый мешок.

Очнувшись, Юнна услышала взволнованные голоса.

Кто-то склонился над ней, но лицо его было в тумане.

Потом туман, словно пригреваемый солнцем, рассеялся, и она увидела того самого юношу, который восторженно и удивленно воскликнул: "К лешему!"

И вот сейчас она снова встретилась с ним, и радость охватила ее: юноша напомнил ей и октябрьскую холодную ночь, и выстрелы, и нетерпеливые возгласы "Патронов!", и даже то ощущение внезапной острой боли в руке, которое она испытала на баррикаде.

– Вы их отбили тогда, отбили?
– порывисто спросила Юнна.

– Еще бы!
– воскликнул он.
– Мы же стреляли в них вашими патронами!

– Не смейтесь, - смутилась Юнна.
– Лучше расскажите, что тогда происходило. Я так ничего и не поняла толком. Откуда наступали юнкера?

– Ой-ля-ля!
– обрадованно сказал юноша.
– Это удивительно просто! Вот смотрите.
– Он стремительно присел на корточки и, схватив сломанную веточку, стал чертить ею на мокрой земле.
– Смотрите. Вот Арбат. На Знаменке, в Александровском военном училище, главный штаб врагов. Наши со стороны Никитских ворот.

В Кремле тоже юнкера. Военно-революционный комитет приказал открыть артиллерийский огонь по Кремлю и Александровскому училищу. А наша баррикада, где...
– он сверкнул белозубой улыбкой, - где мы с вами встретились, была вот здесь - угол Тверской и Охотного ряда.

Представляете? Там еще стоит дом с вывесками у самой крыши. Помните? Сейчас-то вывесок уже нет, а тогда были. Одна - "Белье Яковлева", а вторая - "Портвейн из Алупки Травникова". Смешно! Один человек, а весь портвейн из Алупки - его! Смешно же, правда? А, ну их к лешему! Ну вот. Юнкера теснили нас со стороны "Метрополя". Отчаянная была схватка! И вдруг в самый решающий момент на баррикаде появилась... Свобода!

– Свобода?
– недоверчиво переспросила Юнна.

– Да! Свобода! Со знаменем в одной руке и с карабином в другой!

Юнна изумленно посмотрела на него.

– Помните, как на картине Делакруа!

– Я ничего не понимаю...

– Но это же так просто! Свобода - это... вы!

– Не надо смеяться, - покраснела Юнна.
– Я так перетрусила тогда.

– Но патроны!
– упрямо возразил он.
– И вы - на баррикаде! Как видение, как мечта!

– Не надо...

– Клянусь вам: это так же искренне, как и то, что меня зовут Мишель Лафар.

– Вы француз?

– Да. Мои предки переселились в Россию еще при Наполеоне. А как зовут вас? Это не тайна?

– Юнна.

Лишь сейчас Юнна рассмотрела его. Вьющиеся пепельные волосы были мокры, глаза сияли, и чудилось, что в них, угасая, тонут отблески молний. Вельветовая блуза, небрежно повязанный галстук и модные ботинки - все шло к его стройной фигуре. Юнна вспомнила, что там, на баррикаде, он был в кожанке. Она хотела было спросить, чем вызвана эта перемена, но постеснялась.

– Виват баррикада, она помогла нам встретиться, - неожиданно тихо проговорил он. После бурных восклицаний это прозвучало непривычно и удивительно.
– Виват революция! Это она свела меня с вами!
– Улыбка на его лице внезапно погасла, и оно сделалось тревожным и трогательно беззащитным.
– Мне чудится, будто я знаю вас давным-давно... Очень давно, целых тысячу лет...
– все так же тихо сказал Мишель.

– И мне тоже, - прошептала Юнна.

Юноша вдруг полез в карман куртки и сказал:

– Закройте глаза. Ну, на один миг.

Юнна послушалась.

– А теперь откройте.

Прямо перед собой Юнна увидела его раскрытую ладонь. На ней лежал крохотный, чуть сплющенный кусочек металла.

– Не узнаете?

– Что это?

– Пуля, та самая пуля, которая могла попасть вам в сердце.

– Вы... сохранили ее?
– дрогнувшим голосом спросила Юнна.

– Да.

Юнна осторожно, будто боясь обжечься, взяла пулю и долго смотрела на нее. Свинец потускнел, пуля была ничуть не страшной.

– К счастью, она срикошетировала и потому уже была не такой опасной, пояснил Мишель.

– Я могу оставить ее у себя?
– попросила Юнна.

– Нет, - мягко, но решительно отказал он.
– Это принадлежит только мне...

6

Гостиница "Юпитер" находилась в переулке на Сретенке. Место для очередной конспиративной встречи можно было бы подобрать и более укромное, но "Юпитер"

привлекал Савинкова тем, что владелец гостиницы был его фанатичным приверженцем.

Участники встречи пришли в уединенный номер в разное время, соблюдая осторожность, и ничто в их поведении не могло вызвать ни малейшего подозрения.

– Начнем, - четко сказал Савинков, подчеркнуто приложив ладонь к френчу в том месте, где билось сердце, и давая понять, что все мысли, предложения и идея, которые родятся здесь этим вечером, могут быть поняты, одобрены и приняты лишь в том случае, если они будут поняты, одобрены и приняты им, Савинковым. К этому уже все привыкли, но Савинков не уставал подчеркивать свое превосходство над другими членами штаба.

– Еще не прибыл Стодольский, - раздраженно доложил Перхуров. Военный до мозга костей, он не переносил расхлябанности.

– Сразу видно, в какой партии, извините, произрастал. Конституционный демократ...
– буркнул Новичков, морща низкий лоб.

– Я попросил бы...
– сухо одернул его Перхуров.

– Дело не в партии, - примиряюще сказал Савинков.
– Суть в человеке.

– Абсолютно верно, - поддакнул Перхуров.

– Однако семеро одного не ждут, - заупрямился Новичков.

– Мудро, - согласился Савинков.
– И посему начнем...

Раздался условный стук в дверь, и поспешно вошел длинный, вертлявый Стодольский.