Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Пять месяцев спустя, когда меня, военнопленного, везли на грузовике из Версаля через Саар, я видел совершенно неповрежденные автомобильные мосты и железнодорожные сооружения.

Штёр, гауляйтер Саара, решительно заявил, что не станет выполнять полученный им приказ об эвакуации. Между нами – министром вооружений и военной промышленности и гауляйтером – состоялся весьма любопытный разговор:

– Если вы не сможете провести эвакуацию и фюрер призовет вас к ответу, можете сослаться на меня. Мол, я сказал вам, что приказ фюрера отменен.

– Нет-нет. Вы очень добры, но я возьму всю ответственность на себя.

– Я с радостью положу голову на плаху ради этой цели, – настаивал я.

Штёр покачал головой:

– Нет. Я сам отвечу за свои действия.

И только в этом пункте наши мнения разошлись.

Затем мы отправились в Вестервальд, в штаб фельдмаршала Моделя. Нам предстояло проехать 200 километров.

Утром низко над землей появились американские самолеты. Мы съехали с шоссе и по объездным дорогам добрались до мирной деревушки, где ничто не указывало на наличие штаба армейской группировки. Не было видно ни одного офицера или солдата, ни одной машины или курьера на мотоцикле. Днем всякие передвижения запрещались.

В деревенской гостинице мы с Моделем вернулись к начатому еще в Зигбурге разговору о сохранении в неприкосновенности железнодорожных сооружений Рурской области. Во время нашей беседы офицер принес телетайпное сообщение.

– Это касается вас, – смущенно и озадаченно сказал Модель.

Я сразу почувствовал неладное и не ошибся. То был «письменный ответ» Гитлера на мой меморандум, и каждый его пункт представлял прямо противоположное тому, к чему я призывал 18 марта. «Уничтожить все военные, транспортные, коммуникационные и промышленные объекты, склады и все материальные ценности на территории рейха» – смертный приговор немецкому народу, призыв к применению тактики «выжженной земли» в ее самом страшном выражении. Приказ лишал меня всех полномочий; все мои распоряжения о сохранении промышленности аннулировались. Теперь за проведение программы уничтожения отвечали гауляйтеры [308] .

308

Приведу этот приказ фюрера полностью:

«Ворьба за само существование нашего народа вынуждает нас использовать любые средства, которые могут ослабить боеспособность наших врагов и остановить их наступление. Следует максимально использовать любую прямую или косвенную возможность нанесения ущерба врагу. Ошибочно полагать, что, отвоевав потерянные территории, мы сможем использовать неразрушенные или временно выведенные из строя транспортные, коммуникационные и производственные мощности. Отступая, враг оставит нам выжженную землю, не заботясь о благополучии населения.

Исходя из этого, я приказываю:

1. Уничтожить все военные, транспортные, коммуникационные и промышленные объекты и систему снабжения продовольствием, а также все материальные ценности на территории рейха, которые враг может использовать для продолжения войны немедленно или в ближайшем будущем.

2. Ответственными за проведение этих мер назначаются: военное командование всех военных объектов, включая объекты транспорта и связи; гауляйтеры и комиссары по обороне. В выполнении этих задач, в случае необходимости, гауляйтерам и комиссарам по обороне должны помогать войска.

3. Эти распоряжения немедленно передать всем войсковым командирам; все противоположные приказы аннулируются».

Приказ полностью противоречил требованиям, изложенным в моей докладной записке от 18 марта: «При перенесении военных действий еще глубже на территорию рейха следует принять меры для того, чтобы никто не получил права на разрушение промышленных объектов, угольных шахт, электростанций и других сооружений, а также транспортных магистралей и внутренних водных путей. Запланированное разрушение мостов нанесет более долгосрочный ущерб транспортной системе, чем все бомбардировки последних лет».

Выполнение приказа Гитлера привело бы к страшным последствиям: с уничтожением электростанций, железных и автомобильных дорог, каналов, шлюзов, доков, судов и локомотивов страна на неопределенное время лишилась бы электричества, газа, чистой воды, угля и транспорта. Даже уцелевшие промышленные предприятия не смогли бы работать из-за отсутствия электричества, топлива и воды. Без современных складов и телефонной связи страна погрузилась бы в средневековье.

Модель ясно дал понять, что мое положение изменилось. Теперь он говорил со мной отчужденно и избегал обсуждения главной нашей темы – спасения промышленности Рура¹. На ночь меня разместили в крестьянском доме. Я очень устал, но был в таком смятении, что промучился без сна несколько часов и вышел прогуляться по полям, затем поднялся на один из окрестных холмов. Внизу в последних солнечных лучах слегка прикрытая тонкой пеленой тумана расстилалась мирная деревня. Далеко за холмами Зауэрланда виднелась долина между реками Зиг и Рур. Как могло так случиться, думал я, что по желанию одного человека эта цветущая земля должна превратиться в пустыню. Я прилег на поросшую папоротниками землю. Только острый, исходящий от почвы аромат да первые зеленые ростки нарушали ощущение нереальности окружающего. Когда я возвращался в деревню, солнце уже катилось за горизонт. Решение было принято: я должен любыми способами предотвратить выполнение варварского приказа. Для начала я решил разведать ситуацию в Берлине и отменил назначенные на тот вечер совещания в Руре.

Из-под деревьев выкатили машину, и, несмотря на активность вражеской авиации, мы отправились на восток еще до рассвета, переключив фары на «ближний свет». Пока за рулем сидел Кемптка, я просматривал свои записи, в основном касавшиеся проведенных за последние два дня совещаний. Сначала я нерешительно перелистывал страницы, а потом стал, стараясь не привлекать внимания, рвать их и выбрасывать обрывки в окно. Во время остановки я случайно опустил глаза и увидел, что сильный встречный ветер прижал компрометирующие клочки к углу подножки автомобиля. Я носком ботинка незаметно сбросил их в придорожную канаву.

30. Ультиматум Гитлера

Изнеможение часто приводит к безразличию, и потому я был совершенно спокоен, когда днем 21 марта 1945 года встретился с Гитлером в рейхсканцелярии. Фюрер коротко расспросил меня о путешествии, но даже не упомянул о своем «письменном ответе», а я не счел разумным затрагивать «больную» тему. Затем он уединился с Кемпткой и больше часа выслушивал его доклад.

Несмотря на потерю полномочий, я в тот же вечер передал Гудериану копию своей докладной записки, а вторую копию предложил Кейтелю, однако тот отказался принять ее. Его лицо перекосилось от ужаса, словно я протянул ему взрывчатку. Все сторонились меня, как и в тот раз, когда после 20 июля 1944 года мое имя обнаружилось в составленном заговорщиками списке министров будущего правительства. Несомненно, все окружение Гитлера теперь считало меня изгоем. Несмотря на должность министра, я практически потерял контроль над проблемой, волновавшей меня больше всего, а именно над сохранением промышленного потенциала.

Два принятых в то время Гитлером решения продемонстрировали его безграничную жестокость. Из сводки вермахта от 18 марта 1945 года я узнал о казни четырех офицеров, обвиненных в том, что они вовремя не взорвали мост через Рейн в Ремагене. А ведь Модель заявил об их полной невиновности. «Шок Ремагена», как его называли, до самого конца войны держал в страхе многих ответственных лиц.

В тот же день я узнал, вернее, мне намекнули на то, что Гитлер приказал казнить генерала Фромма. Несколько недель назад министр юстиции Тиракк на обеде при перемене блюд безразлично обронил: «Скоро и Фромм отправится в мир иной!» Мои попытки заступиться за Фромма закончились полным провалом. Несколько дней спустя я послал Тиракку пятистраничное официальное письмо, в котором опроверг большинство известных мне обвинений, предъявленных Фромму, и выразил готовность предстать перед народным трибуналом в качестве свидетеля защиты. Пожалуй, беспрецедентная просьба со стороны имперского министра. Только через три дня, 6 марта 1945 года, Тиракк в весьма резких выражениях написал, что для выступления в суде мне пришлось бы получить разрешение Гитлера, но, продолжал он, «фюрер только что сообщил мне, что не намерен давать вам особое разрешение на выступление по делу Фромма. Поэтому я не включу ваше заявление в протоколы суда».

Подобные казни лишний раз подтверждали, какому риску я сам подвергался, но и упрямства мне было не занимать. Когда 22 марта Гитлер пригласил меня на очередное совещание по вопросам вооружений, я отправил вместо себя Заура. Из его записей стало ясно, что и он, и Гитлер с поразительным легкомыслием игнорировали реальное положение дел. Хотя выпуск вооружений практически прекратился, они занимались проектами, рассчитанными на весь 1945 год – обсуждали, например, канувшее в Лету производство стали, планировали «максимальный» выпуск 88-миллиметровых противотанковых пушек и увеличение выпуска 210-миллиметровых минометов. Они с упоением говорили о разработках совершенно новых видов оружия: специальной винтовки для воздушных десантников, разумеется, с «максимальной скоростью стрельбы», и о новом миномете суперкалибра 305 миллиметров. В протоколах также был отмечен приказ Гитлера о демонстрации ему пяти новых вариантов уже имеющихся моделей танков. Кроме того, Гитлер заинтересовался «греческим огнем», известным еще с античных времен. И еще пожелал как можно быстрее перевооружить реактивный истребитель– бомбардировщик «Ме-262» под истребитель. Этим последним приказом он словно признавал ошибку, которую совершил полтора года назад, когда упрямо пренебрег мнением всех экспертов.

Я вернулся в Берлин 21 марта, а три дня спустя ранним утром узнал, что британские войска, не встретив никакого сопротивления, широким фронтом форсировали Рейн севернее Рура. Как и предвидел Модель, наши войска оказались беспомощными. Если в конце сентября 1944 года ценой огромнейших усилий нам удалось в короткий срок создать новый оборонительный фронт, снабдив своей продукцией слабовооруженную армию, то теперь ни о чем подобном не могло быть и речи. Вражеские войска стремительно сметали нашу оборону и продвигались в глубь страны.

Сохранение промышленных объектов было жизненно важно для развития послевоенной экономики, и я снова выехал в Рур. В Вестфалии лопнула шина, и нам пришлось остановиться. Я разговорился с крестьянами на ближайшей ферме. В сумерках они не узнали меня и были вполне откровенны. К своему удивлению, я понял, что годами внушавшаяся им вера в Гитлера еще сильна; они были уверены в том, что Гитлер не может проиграть войну: «У фюрера наверняка есть резервы, которые он пустит в ход в последний момент. Это всего лишь ловушка. Фюрер заманивает врага в глубь страны». Даже некоторые члены правительства наивно верили в умышленно придерживаемое секретное оружие, способное в решающий момент уничтожить врага, нагло вторгшегося в Германию. Например, Функ как-то спросил меня: «Мы ведь располагаем «чудо-оружием», не правда ли? Оружием, которое спасет нас?»

В ту же ночь я провел совещание с доктором Роландом, шефом моего рурского филиала, и его ближайшими помощниками. Их отчет ужаснул меня. Все три гауляйтера Рурского региона преисполнились решимости выполнить приказ Гитлера об уничтожении важнейших объектов. Хёрнер, один из наших технических экспертов, к несчастью возглавлявший техническое управление партии, по поручению гауляйтеров составил соответствующий план. Хёрнер явно сожалел о своей миссии, но с видом человека, привыкшего подчиняться приказам, разъяснил нам детали своего плана по выведению из строя промышленности Рура на обозримое будущее. В техническом отношении план был шедевром: предполагалось затопить угольные шахты и, чтобы не допустить их восстановления, разрушить все лифтовое оборудование, а для блокирования грузовых портов и каналов – затопить груженные цементом баржи. Поскольку вражеские войска быстро продвигались в северной части Рура, гауляйтеры намеревались произвести первые взрывы уже на следующий день, но в их распоряжении было слишком мало транспортных средств, и они всецело рассчитывали на помощь моих местных филиалов, а также надеялись найти в шахтах достаточно взрывчатки, капсюлей-детонаторов и взрывателей.