Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Роланд немедленно вызвал около двух десятков надежных руководителей угледобывающих предприятий в бывший замок Тиссенов в Ландсберге, где размещался штаб управления рурской промышленностью. После короткого совещания было принято решение сбросить весь динамит, детонаторы и взрыватели в шахтные отстойники, причем все присутствующие восприняли эту меру как само собой разумеющуюся. Одному из сотрудников поручили, воспользовавшись нашими скудными запасами горючего, вывезти из Рура все грузовики и, в случае необходимости, отдать их в распоряжение фронтовых частей, то есть сделать абсолютно недоступными для гражданских властей. И в конце концов я пообещал обеспечить Роланда и его персонал пятьюдесятью автоматами – автоматы мы еще производили тысячами – для защиты электростанций и других важных промышленных объектов от взрывных команд гауляйтеров. В руках людей, преисполненных решимости охранять свои рабочие места, это оружие представляло внушительную силу, тем более что полиция и партийные функционеры недавно были вынуждены передать все свое вооружение армии. На самом деле наши действия вполне можно было расценить как открытый мятеж.

Гауляйтеры Флориан, Хоффман и Шлессман в то же самое время совещались в отеле «Блайберкелль» близ Лангенберга. Вопреки всем приказам фюрера я на следующий день предпринял еще одну попытку перетянуть их на свою сторону. Ожесточенный спор разгорелся между мной и гауляйтером Дюссельдорфа Флорианом. Флориан утверждал, что в нашем военном поражении повинен не Гитлер, а немецкий народ, да и в любом случае переживут катастрофу только самые ничтожные личности. Лишь Хоффман и Шлессман прислушались к моим доводам. Хотя они считали своим долгом повиноваться фюреру, но последний, еще более радикальный указ, изданный Борманом от имени Гитлера – об «уничтожении базиса выживания нации», – явно привел их в замешательство [309] . Гитлер снова приказывал эвакуировать население из всех районов, которые «мы в настоящее время не можем удержать и могут быть оккупированы врагом», а чтобы исключить всякие возражения, в указе подчеркивалось, что «фюрер прекрасно осведомлен об огромных трудностях, связанных с выполнением этого приказа. Приказ фюрера основан на точной оценке ситуации. Необходимость эвакуации обсуждению не подлежит».

309

Приведу этот указ полностью:

«Относительно приема соотечественников, эвакуированных из районов, которые могут быть захвачены врагом, я уполномочен заявить:

19 марта 1945 года фюрер издал приказ об уничтожении всех важных объектов, который вы уже получили или найдете в приложении. Одновременно фюрер категорически приказывает эвакуировать население районов, подвергшихся угрозе захвата врагом.

Фюрер возложил на гауляйтеров прифронтовых районов святую обязанность сделать все, что в человеческих силах, для тотальной эвакуации: ни один немец [Volksgenosse – термин, употребляемый в расовой теории] не должен остаться на захваченной врагом территории. Фюрер постоянно получает доклады и прекрасно осведомлен об огромных трудностях, связанных с выполнением этого приказа.

Приказ фюрера основан на точной оценке ситуации. Необходимость эвакуации обсуждению не подлежит.

Если эвакуация и транспортировка столь большого количества соотечественников представляет трудности, то не менее сложной проблемой является обеспечение их жильем во внутренних районах Германии, и тем не менее эта кажущаяся невозможной задача должна быть выполнена. Фюрер ожидает, что население районов, принимающих эвакуированных, с должным пониманием отнесется к требованиям момента.

Чтобы ситуация во всех регионах не вышла из-под контроля, мы должны проявить решительность и смекалку».

Миллионы людей с территорий западнее Рейна и Рура, из густонаселенных центров Мангейма и Франкфурта можно было переместить лишь в сельские районы, главным образом в Тюрингию и долины Эльбы. В эти регионы хлынул бы поток плохо одетых, голодных горожан, не обеспеченных ни медицинской помощью, ни крышей над головой, ни продовольствием. Голод, болезни и страдания были бы неизбежны.

Гауляйтеры согласились со мной в том, что у партии не осталось возможностей для выполнения этих приказов, как вдруг, ко всеобщему удивлению, Флориан звенящим голосом зачитал вслух текст воззвания к партийным функционерам Дюссельдорфа, которое он собирался расклеить по всему городу. Флориан приказывал при приближении врага поджечь все уцелевшие здания и эвакуировать жителей, и «Пусть врагу достанется сожженный, опустевший город!» [310] .

310

Насколько я знаю, Флориан в конце концов отказался от опубликования этого воззвания.

Двое других гауляйтеров снова засомневались, но все же приняли мою интерпретацию приказов фюрера: мол, рурская промышленность все еще играет огромную роль в производстве вооружения, а самое главное, мы можем поставлять оружие прямо с заводов в войска, сражающиеся за Рур. В общем, намеченные на следующий день взрывы электростанций были отложены, а приказ об уничтожении трансформирован в приказ о временном выводе из строя промышленных объектов.

Сразу же после совещания я снова заехал в штаб фельдмаршала Моделя. Модель охотно согласился вести бои как можно дальше от промышленного региона и тем самым свести разрушения к минимуму, а также не отдавать приказов об умышленном уничтожении каких-либо заводов [311] . Также он обещал в течение следующих недель поддерживать тесный контакт с Роландом и его сотрудниками.

311

Ответственность за разрушения в «военной зоне» шириной от 8 до 15 километров Гитлер возложил на армейских командующих.

От Моделя я узнал, что американские войска приближаются к Франкфурту, точную линию фронта определить невозможно, и штаб Кессельринга только что передислоцировали дальше на восток. Однако около трех часов ночи, когда я прибыл в прежнюю штаб-квартиру Кессельринга близ Наухайма, мне удалось переговорить с начальником штаба генералом Бестфалем, и, к моей радости, он также весьма вольно истолковал приказ об уничтожении. Так как даже начальник штаба понятия не имел, как далеко за ночь продвинулся враг, мы поехали на восток к Гейдельбергу окольным путем через Шпессарт и Оденвальд и попали в городок Лор. Наши войска уже отступили, на притихших улицах и площадях воцарилось тревожное ожидание. На одном из перекрестков обнаружился одинокий солдат с парой фаустпатронов. Он удивленно взглянул на меня.

– Кого вы здесь ждете, черт побери? – спросил я.

– Американцев.

– И что вы собираетесь делать, когда они придут?

Солдат колебался долю секунды.

– Рвану отсюда.

У меня создалось впечатление, что здесь, как и повсюду, люди считают войну законченной.

В Гейдельберге, в управлении по вооружению Баденского и Вюртембергского регионов, лежали приказы баденского гауляйтера Вагнера о разрушении водопроводных и газовых сетей в моем родном городе и всех других городах Бадена, но мы нашли простой способ воспрепятствовать исполнению этих приказов. Мы скопировали приказы, но бросили письма в почтовые ящики городка, который вот– вот должны были занять вражеские войска.

Американцы уже взяли Мангейм, находившийся всего в 20 километрах от Гейдельберга, и медленно приближались. После ночного совещания с бургомистром Гейдельберга Найнхаузом я решил оказать последнюю услугу родному городу: в письме генералу СС Хауссеру, знакомому мне по работе в Сааре, я попросил объявить Гейдельберг открытым городом и сдать его без боя. На рассвете я прощался с родителями. В последние проведенные со мной часы они проявили то же жуткое спокойствие, что и весь страдающий народ. Пока я садился в машину, родители стояли на пороге нашего дома. Отец вдруг быстро подошел к машине, в последний раз пожал мне руку и молча посмотрел мне в глаза. Мы чувствовали, что никогда больше не увидим друг друга.

Дорога на Вюрцбург была забита отступавшими без оружия и снаряжения войсками. В предрассветном полумраке из леса вдруг выскочил дикий кабан, солдаты с гиканьем бросились за ним в погоню. В Вюрцбурге я навестил гауляйтера Хельмута, и тот угостил меня плотным завтраком. Пока мы расправлялись с вкуснейшей деревенской колбасой и яйцами, гауляйтер с абсолютным безразличием заметил, что, во исполнение приказа Гитлера, распорядился взорвать Швайнфуртский шарикоподшипниковый завод. Руководители завода и партийные функционеры уже ждали инструкций в приемной. План уничтожения был тщательно разработан: предполагалось поджечь масло в закалочных ваннах, поскольку опыт воздушных налетов показал, что после такого пожара оборудование превращается в груду искореженного металла. Поначалу я никак не мог убедить Хельмута в бессмысленности подобной акции. Его интересовало лишь, когда фюрер намерен применить секретное оружие, ибо, как он узнал от Бормана и Геббельса, это может случиться в любую минуту.

Мне в который раз пришлось объяснять, что никакого «оружия возмездия» нет и в помине. Я считал Хельмута здравомыслящим человеком и снова стал умолять его не выполнять приказ Гитлера о «выжженной земле». В сложившихся обстоятельствах, убеждал я, просто безумие лишать народ шансов на выживание, уничтожая мосты и промышленные объекты. Я также упомянул, что немецкие войска сосредотачиваются восточнее Швайнфурта. Их задача – осуществить контрнаступление и вернуть наши военные заводы. Говоря это, я вовсе не лгал, ибо Верховное командование действительно планировало нанести контрудар в ближайшем будущем. Пригодился и испытанный аргумент: Гитлер не сможет продолжать войну без шарикоподшипников. Не знаю, убедил ли я Хельмута, но он точно не стремился войти в историю как человек, уничтоживший швайнфуртские заводы и тем самым укравший у Германии шанс на победу.

Когда мы покидали Вюрцбург, погода улучшилась. Теперь лишь изредка попадались небольшие воинские соединения, маршировавшие навстречу противнику пешком и без тяжелого вооружения. Это были брошенные в последние бои учебные части. Деревенские жители деловито копались в своих садах: прятали фамильное серебро и другие ценности. Повсюду нас встречали дружелюбно и любезно, только никому не нравилось, когда мы при появлении вражеских самолетов останавливались, подвергая опасности их дома.

– Герр министр, вы не могли бы проехать чуть дальше, к следующему дому? – обычно кричал кто-нибудь из окна.

Из-за миролюбия населения и полного отсутствия хорошо экипированных войск вид множества готовых к взрыву мостов поразил меня еще сильнее, чем когда я представлял это в своем берлинском кабинете.

По улицам городков и деревень Тюрингии бесцельно слонялись одетые в форму члены частей НСДАП, в основном СА. Заукель провел «большой призыв», набрав в фольксштурм стариков и подростков. Предполагалось, что они сразятся с врагом, но оружия для них так и не нашлось. Несколько дней спустя Заукель отдал им приказ сражаться до последней капли крови и отбыл на автомобиле в Южную Германию.