Третий Завет. Тетралогия

На входе в покои эмира я привычно отдал меч рабу-телохранителю и прошёл внутрь. Охрана с обнаженными мечами молча шла следом. Встречные придворные вежливо улыбались, некоторые даже благосклонно кивали. Фальшивым улыбкам я не верил, но раздражение от обмана стало постепенно проходить. В конце концов, в случившемся виноват в первую очередь я сам. Надо было проверять «товар» перед «покупкой». Меня подвела неопытность. Когда руководствуешься благими намерениями, как-то не рассчитываешь получить в ответ людскую подлость.

– Внимательно тебя слушаю, – благосклонно кивнул мне местный правитель.

Я, как мог чётко, поведал свои претензии. Обвинять в случившемся самого эмира не стал, хотя вряд ли его слуги рискнули бы совершить такой обман без его ведома.

– Ай-яй-яй, – расстроено качнул головой араб, – какая неприятность. Поверь, мне очень жаль, что так вышло. Взять его!

Затылок болел адски. Я дёрнулся, и запястья рванули тяжелые кандалы. Кандалы? Я распахнул глаза. Увидел темницу и сразу всё вспомнил и понял. Чёртов араб! Да и я тоже хорош, забыв о необходимости следить за стражей. Чем это они меня? Дубинкой или кистенём?

Я сидел на жидкой копне соломы, брошенной прямо на каменные плиты. Разведённые в стороны руки за цепи крепились в железные штыри, вделанные в стену. Я дёрнул правой рукой, левой – бесполезно. Ни оборвать, ни расшатать штырь. Даже моей силы на это не хватит. Тело раздето практически догола, остались лишь штаны, прикрывающие срам, да амулет на шее. Амулет? Точно! На нём же свойство неприметности. А может, сарацины просто не смогли его снять из-за короткой цепочки? Я засмеялся.

– Тише, не стоит привлекать внимание стражи.

Голос прозвучал по-арабски, и как-то устало что ли. Знакомый голос. Я повернулся на источник звука и сощурился, всматриваясь против падающего откуда-то сверху света.

– Назиф?

– Я, – вяло откликнулся сарацин.

Хм, тоже сидит на полу, под ним такая же охапка соломы, и даже руки закованы в такие же кандалы и разведены в стороны.

– А ты что тут делаешь?

Тот зябко передёрнул плечами, грязно ругнулся под нос, но всё-таки ответил.

– Эмир запомнил, кто тебя привёл. И когда я заступился за жителей, которых мне приказали собирать под видом твоих единоверцев, обвинил в предательстве.

Я невнятно замычал, переваривая услышанное.

– Мы давно уже с ним не ладим. К тому же он суннит, а я – шиит. Мы все чтим Коран, но по-своему. У вас, христиан, ведь то же самое. Я слышал рассказ, как ваши люди избили христианина-маронита лишь за то, что он отказался поцеловать руку вашему священнику. Да и с греками вы не в ладах. Да и со всеми, даже друг с другом, если честно.

Он сухо сплюнул на пол, и снова тихо выругался под нос.

– Извини, к тебе у меня нет претензий. Ты пытался выкупить единоверцев. Это богоугодное дело. Да и твой орден получше многих.

Разговор становился интересным. Голова, после наложенного исцеления , тоже саднила меньше, хотя я и не мог её пощупать, чтобы понять, не разбили ли мне затылок. Отступить побитой собакой в домен к Гавриилу я всегда успею. Смеяться надо мной никто, конечно, не будет, но Господи, как же стыдно.

– Так дело в том, что твой эмир суннит?

– Нет, – Назиф вновь поморщился, – эмир просто плохой и жадный человек.

Вдалеке послышались чьи-то шаги, и мой собеседник нахмурился.

– Странно. Время кормить узников ещё не пришло, а палача я ждал только завтра. Спешить эмиру некуда. Или он решил узнать, где стоят ваши люди?

Он требовательно посмотрел мне в глаза. Я отрицательно мотнул головой, скривившись от прострелившей её боли, и он понимающе усмехнулся в ответ.

– Не знаешь, ну хоть тут ему не повезло.

С отвратительно громким скрипом провернулась решётка, и внутрь шагнул стражник. Он бросил быстрый взгляд на начальника конюшен и уставился на меня. Долгую секунду я смотрел ему в глаза, и он шагнул ближе, разворачивая сжатую в кулак руку. На ладони лежала знакомая бронзовая монета.

– Тот, кто передал мне её, приказал передать, что готов освободить тебя сейчас или этой ночью. Утром придёт палач и станет поздно. И что мне делать с ним? – палец ткнул в сторону.

– Предатель, – яростно прошипел узник.

Стражник равнодушно смолчал.

– Что его ждёт?

– Завтра утром бывшего начальника конюшен повесят как предателя, продавшегося христианам. Эмир уже обвинил его в смерти патрулей стражи и приказал пустить слух, что он сменил веру.

– Что?! – яростно и бессильно взвыл Назиф, а потом разразился бранью. Стражник неспешно снял с пояса нож.

– Не шуми. Нас не услышат, но ты мешаешь.

– Назиф говорил, что пытался заступиться за людей перед эмиром.

Ассасин, или кто он там, кивнул.

– Знаю. Многие в городе не поверили обвинениям в его адрес, особенно среди старых воинов, но если я оставлю его в живых, он расскажет о том, что видел. Палачу все всё рассказывают.

– Ты сможешь освободить нас обоих?

– Нет. Я смогу вывести только одного.

– Выведи его.

– Нет.

Стражник не удивился моим словам, даже бровью не повёл, в отличие от вскинувшегося узника.

– У меня приказ, и я всё равно смогу вывести только одного, – пояснил он.

– Подожди, – торопливо зачастил Назиф, обращаясь ко мне, – не спеши. Я уже стар, и не цепляюсь за жизнь. Пожалуйста, позаботься о моей семье. После таких обвинений им здесь не жить. Пророком Иисусом прошу и Матерью Его, ты же тоже их чтишь. А он пусть меня убьёт. Или можешь сделать это сам, если хочешь утолить свою жажду мести моему народу.

Я задумался. Склонившийся стражник зазвенел цепями, размыкая кандалы.

– Лучше поспешить. Сюда никто не должен войти до следующей смены караула, но случиться может всякое. Медлить нельзя.

– Я понял, – и, повернув лицо в сторону Назифа, добавил, – среди схваченных стражей жителей были и их люди. И ваши патрули убили не они, это сделал я.

Примечания автора по тексту главы:

1 Наверняка все слышали выражение «платить звонкой монетой». За этими словами лежит старинный способ проверки монет на подлинность. Фальшивая монета с обилием свинца или меди издаёт при падении на твёрдую поверхность глухой звук. Настоящая – звонкий.