Третья тетрадь
Шрифт:
Неожиданно для самого себя Данила даже привстал на цыпочки, чтобы посмотреть, а не видно ли там и того, кто стоял у него под окнами с папиросой, или же благопристойнейшего Якова Петровича. Но лихачей уже простыл и след.
Впрочем, Дах совершенно не расстроился: сейчас он шел по делу абсолютно реальному. Свернув в одну из маленьких улочек прямо за домом Лунина [146] , он зашел в незаметное кафе с гордым названием, работавшее двадцать четыре часа в сутки. Три пластмассовых столика, сонная продавщица, она же официантка, засохшие салаты и эклеры. В самом углу сидела живописная личность непонятного возраста с буйной шевелюрой и бородой, когда-то, видимо, огненно-рыжими, а теперь
146
Дом Лунина – дом по набережной Фонтанки, 46.
– Ну, здравствуй, князь, – усмехнулся Дах, пожимая руку. – Что новенького?
– Сущий голяк, сущий. «Христиане скупы стали, деньгу любят, деньгу прячут… Ходишь-ходишь…» – громко затянул он из «Годунова». А потом бодро добавил: – Но вы меня звали, и я здесь.
– Ладно, уймись. – Дах заказал певцу стакан портвейна, а сам достал крошечную бутылочку «Адвоката». – Надеюсь, за тобой не увязался очередной товарищ по искусству?
– Все чисто, обижаете.
– Хорошо. Вот что, Гия, есть у тебя кто-нибудь на «Слезе» [147] ?
– Там контингент огромный, но уж совсем… того. – Грузинский князь, как и положено, соблюдал иерархию и с большим пренебрежением относился к маргиналам, считающим своей родиной памятник певцу униженных и оскорбленных.
– Оставь свои бредни при себе. Мне нужен человек с двумя крупными собаками, вероятно овчарками, вероятно кобель и сука. Скорее всего, бывший интеллигент. Ясно?
147
«Слеза» – жаргонное название района вокруг памятника Достоевскому у метро «Владимирская».
Гия залпом осушил стакан и шмыгнул переломанным носом бывшего боксера.
– Вы же знаете, я по людям не спец, я же художник. Вот картинку надыбать – пожалуйста, а людишек искать…
– Я что, тебя прошу искать? Опроси свою братию, которая вам дурачков-клиентов на улицах поставляет. – За столько лет Данила так и не смог привыкнуть к поразительной глупости, толкающей людей заказывать у уличных художников их чудовищные пейзажи и питекантроповские портреты. Гия, клявшийся всем, что он грузинский князь, был еще из лучших, с двумя образованиями, и худо-бедно настоящую живопись знавший.
Дах выловил его лет десять назад у одного старичка-краснодеревщика, где Гия тогда от полного безденежья ловил мышей, сильно портивших драгоценную мебель. Божий старикан был против убийства и отравы и потому нанял Князя ловить животных сачком и руками. Князь оказался человеком хотя и безалаберным, но честным и сметливым, и вот теперь работал в тайной армии Даха специалистом по живописи тридцатых. Сейчас Дах выбрал его потому, что на более низких маргиналов образованный бомж не клюнет, а Князь был артистичен и даже читал Бергсона.
Данила положил на столик две тысячи и подвинул бутылочку с глотком ликера.
– Остальное, разумеется, потом. И запомни: cito dat, bis dat [148] , то есть скорость увеличивает сумму и наоборот.
Дах вышел на улицу, напоследок увидев, как Гия бережно прячет бутылочку за пазуху. У Данилы неожиданно защипало в носу: все знали, что со времен старика-краснодеревщика Князь настолько пристрастился к мышам, что постоянно таскал их за пазухой и баловал всевозможными лакомствами, включая и алкогольные.
148
Кто дает быстро, тот дает вдвое (лат.) – формула римского права.
Обратный путь был скучен, и Данила десять раз пожалел,
что не поехал на машине.Дело с собачницей, как ни странно, оказалось гораздо проще. Апа показала ему дом и подъезд, и он первым же свободным вечером заглянул в знаменитый дом, отразивший разочарование в модерне и ретроспективные увлечения его автора. Посмеявшись над глупой инсталляцией и раскланявшись на лестнице с известной в недалеком прошлом балериной, он позвонил в дверь второго этажа.
– Елена Петровна? – Хозяйка мило улыбнулась, а Дах опасливо посмотрел на висевший на старинной вешалке китель полковника милиции. Ментов он ненавидел с детства. Ну и дом! – Мне рекомендовали вас как специалиста в области психологии собак…
– Это к Наташе Криволапчук.
– Но моя хорошая знакомая недавно консультировалась у вас. Вот, кстати, маленький презент, вы тогда очень помогли девочке. – Он протянул крошечный флакончик розового стекла в виде средневековой розетки. Такие он брал у бабулек по стошке, а удовольствие дамам они доставляли неизменно.
Елена Петровна улыбнулась еще милей.
– Ах, вы о девочке с таким удивительным именем Аполлинария.
– Чем же оно удивительно? – сделал удивленное лицо Дах.
– Как?! – На лице хозяйки выразилось почти возмущение. – Любой приличный человек должен знать, что это имя одной из возлюбленных Достоевского, прообраза Полины в «Игроке», Катерины Ивановны в «Карамазовых», Лизы Тушиной в «Бесах»! О ней есть целая книга [149] , запамятовала автора.
– Сараскина, – машинально подсказал Данила.
– Да-да, и раз уж вы знаете такие вещи, то я вдвойне должна сделать вам замечание, что ваша подруга совершенно необразованна, она явно не знает, чье имя носит.
149
«…есть целая книга» – имеется в виду книга Л. И. Сараскиной «Возлюбленная Достоевского».
«Мало того, что дом – полный сюр, так и жильцы в нем. Надо же, мент, знающий про Аполлинарию Суслову! Прямо нонсенс какой-то».
– Именно об этом я и пришел с вами поговорить, – откровенно признался Данила, давно выучивший, что почти в любой непрофессиональной ситуации всегда самое выгодное – стараться как можно больше говорить правду. Люди безошибочно считывают откровенность и обычно отвечают тем же. – Видите ли, она очень нервная, мнительная и впечатлительная девушка, и, если узнает о том, чье имя носит, может вдруг оказаться где-нибудь на Пятнадцатой, а то и на Пятой линии [150] . Так что, если она еще раз вдруг придет к вам, прошу вас, не говорите ей ничего на эту тему.
150
На Пятнадцатой линии расположена клиника нервных болезней, на Пятой линии – психиатрическая.
– Конечно, конечно, и, вообще, это была разовая консультация. Спасибо вам за доверие.
– Взаимно.
Вернулись с прогулки псы, и Данила ушел, сожалея, что не успел обойти всю квартиру и присмотреться – вещички у полковницы были славные.
Наинскому же он позвонил еще раньше, спокойно выслушал его возмущения бездарностью своей протеже и в ответ зло огрызнулся:
– Какого черта ты влез с ней в разговор о Суслихе?
– Да она сама! – обиделся Наинский. – Сама спросила, что это за Аполлинария такая и… – Боб мерзко подхихикнул, – не твоя ли она бывшая любовница. Каково, а? Знаешь, что я тебе скажу, хотя это и не мое дело: оставь ты свои эксперименты, Дах, мало тебе Лариски. – Лариса была та самая, погубленная тартускими экспериментами девушка из их юности, которую теперь сам Наинский, усердствовавший больше всех, обходил за километр. – Лина – девочка простая, хорошая, зачем ты ей-то мозги пудришь? Суслихи из нее все равно не получится.