Третья версия

— Стойте, стойте, — в шутливом ужасе поднял руки Мороз, — Что-то очень сложно получается. Дочь под­руги методистки...

— Но это же так просто, — осклабился Сорокин. — У Ирины есть подруга, а у подруги — дочь. И наш доб­лестный юбколюб Крутов пасется и тут, и там. Знаете: ласковое теля двух маток сосет...

Директор, кажется, всерьез гордился необыкновен­ными способностями своего подчиненного по части по­корения женских сердец.

— Понятно, — с облегчением перевел дух капитан.— Ладно, особого криминала я тут не вижу. Если здоровье позволяет, пускай тешится, это его личное дело. Ска­жите, а с фарцовщиками Крутов не связан?

— Н-не знаю... нет... навряд ли, — опасливо мямлил директор. — А почему вы спрашиваете?

— Потому, уважаемый товарищ Сорокин, что фар­цовщик легко становится валютчиком. А в сумке, при­надлежащей вашему работнику Крутову, найдено около ста тысяч рублей.

Директор на минуту потерял дар речи.

— С-сто тысяч?.. Я не ослышался?

— Да, да! Если точнее — девяносто шесть. Вы мо­жете пригласить Крутова сюда?

— Да-да, конечно! Я сейчас же позвоню дежурной. И директор плохо повинующимися пальцами стал кру­тить телефонный диск.

Разговор в репетиционной продолжался, но уже то­ном ниже. После истерического выплеска чувств Ирина разразилась слезами и... успокоилась. Она подошла к сидящему у рояля Крутову, положила руки ему на плечи.

— Алик, что у тебя было в воскресенье? Ты поссо­рился с Полиной?

— А, что говорить! — отмахнулся Олег. — Эта гру­бая вульгарная баба закатила форменный скандал. Та­кую кричалку устроила...

— А ты?.. А ты?.. — не смея вымолвить смутной догадки, повторяла Ирина.

— А что я?.. Я... я... Встал. И ушел. Даже дверью не хлопнул. А стоило...

Пухова прижала к лицу ладони.

— И после этого Полина исчезла. Да?

Ирина замолчала, с тоскливым страхом глядя на Олега. Не выдержав томительной паузы, Крутов спро­сил испуганно-приглушенным шепотом:

— Ну, а при чем тут я? Я-то тут при чем? В комнату заглянула дежурная.

— Олег Аркадьевич! Срочно к директору! — И скры­лась.

Ирина обвила его шею руками.

— Алик, родной мой, что ты натворил? Что же теперь будет?

Крутов вскочил и стал лихорадочно натягивать плащ. Потом бросился к дверям.

— Алик, куда ты? Олег обернулся.

— Спросят, где — ты ничего не знаешь!

У выхода его встретил курсант Белухин — сама уч­тивость и любезность.

— Товарищ Крутов? Олег Аркадьевич? Вы, должно быть, заблудились. Или ошиблись дверью. Кабинет ди­ректора — на втором этаже. Там вас ждет капитан Мороз.

Крутов зыркнул затравленным взглядом и поплелся к лестнице, ведущей наверх. Где-то на середине его до­гнала Ирина. Припав к плечу, горячо зашептала:

— Алик, милый, обещаю — я дождусь тебя. Сколько надо, столько и буду ждать. Ты только не бросай меня, ладно? Я так боюсь одиночества. — И заплакала.

Олег судорожно гладил ее волосы, целовал мокрое от слез лицо.

— Ну, что ты, что ты, Иришка? Успокойся! Все выяс­нится...

Директор встретил Крутова растерянно-боязливой улыбкой.

— Олег Аркадьевич, дорогой, с вами хочет побесе­довать капитан Мороз. Из ОБХСС почему-то... Думаю, здесь какое-то недоразумение. Я вам больше не ну­жен? — обратился к Морозу.

— Спасибо. Когда мы кончим, я позвоню дежурной. Капитан пригласил Крутова сесть, спросил напря­мик:

— Прежде всего, Олег Аркадьевич, мне хотелось бы уточнить: где вы были в июне тысяча девятьсот вось­мидесятого года?

Крутов помолчал, вспоминая.

— Столько лет прошло, разве упомнишь... Впрочем, извольте! В восьмидесятом, летом, месяца не помню, я вместе с ансамблем был в Ярославле, мы там высту­пали на конкурсе вокально-инструментальных ансамб­лей. Заняли четвертое место.

— Из Ярославля возвращались самолетом?

— Естественно. Вот только месяц из головы выско­чил.

— Я напомню. Вы прибыли оттуда во вторник, сем­надцатого июня, в двенадцать часов тридцать минут.

— И чем же знаменательна эта дата? — искренне удивился Крутов.

— Да как вам сказать?.. — Мороз пытливо взглянул на музыканта. — Не каждый день привозят на само­лете сто тысяч рублей. Вот нас и заинтересовало: от­куда у скромного руководителя ансамбля, получающего девяносто рэ в месяц, такие деньги?

Крутов обомлел.

— Да вы что? Будь у меня хоть половина, хоть чет­верть этих денег, стал бы я мыкаться по знакомым да по любовницам?

— Про любовниц мы уже наслышаны, это нас не ин­тересует. А вот откуда деньги, придется рассказать.

— Да что рассказывать? — надрывно закричал Кру­тов. — Нет у меня таких денег и не было никогда!

— Что нет сейчас этих денег, верю. Потому что в данный момент они у нас. А вот что не было... — Мо­роз вытащил из-под стола и поставил перед Крутовым спортивную сумку.

— Ваша?

Олег Аркадьевич смотрел на сумку неподвижным, оце­пенелым взглядом — да, он видел ее в то роковое вос­кресенье в доме Полины... Провел рукой по глазам, но видение, преследовавшее его все последние дни, не про­падало: безжизненно сползающее по стене тело... и этот жуткий стон... Зачем он так сильно отшвырнул ее тогда?.. Но ведь была самозащита... Она первая вцепилась ему в волосы... А потом он сбежал... Оставил ее одну... беспомощную... умирающую...

— Повторяю вопрос: ваша сумка? Кругов вздрогнул, словно очнувшись.

— Н-нет. Н-не моя.

— Глупо отпираться, Олег Аркадьевич! В боковом кармашке этой сумки мы обнаружили багажную бирку, по которой и вышли на вас.

— Сумка не моя. Я брал ее на время.

— У кого?

Крутов молчал, плотно сцепив зубы. Чувствовалось, что он лихорадочно прокатывает в мозгу возможные последствия своего ответа. Мороз отметил дрожливое притопывание ногой. «Нервы? Или музыкантская при­вычка отбивать такт?»

— Я спрашиваю еще раз — у кого? — Сурово спро­сил, напористо, таким Белухин своего наставника еще не видел. — И не вздумайте пудрить мне мозги, Кру­тов, мы проверим каждое ваше слово. Итак?