Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.

– Слушай, это кажется даже серьезнее, чем дуэль.

– Намного серьезнее. Подраться с мужчиной на дуэли не трудно. Но как драться с женщинами, с невидимыми врагами, действующими в тени?

– Я весь обратился в слух.

Подполковник Пинсон, вытянувшись, лежал на кровати. Пепе Рей пододвинул стул и, опершись локтем о край постели и подперев голову рукой, начал свой доклад, объяснение, изложение плана или что-то в этом роде. Говорил он очень долго. Пинсон слушал с глубоким вниманием, не прерывая рассказчика, и только изредка задавал отдельные мелкие вопросы, просил сообщить еще какие-нибудь подробности или разъяснить что-либо непонятное. Когда Рей закончил, лицо Пинсона было серьезно и мрачно. Он устало потянулся, как человек, не спавший три ночи подряд, и, наконец, сказал:

– План рискованный и трудный.

– Но его нельзя назвать невыполнимым.

– Пожалуй, да! В этом мире нет ничего невыполнимого. Обдумай его как следует.

– Я уже обдумал.

– И решил проводить его в жизнь? Смотри, такие вещи теперь уже не в моде. Обычно они кончаются плохо н приносят людям одни неприятности.

– Я решил твердо.

– Ну что же, хотя дело это рискованное и сложное, даже очень сложное, я всецело к твоим услугам.

– Итак, я могу рассчитывать па тебя?

– До самой смерти.

ГЛАВА XIX КРОВАВОЕ СРАЖЕНИЕ,- СТРАТЕГИЯ

Долго ждать первых выстрелов не пришлось. В обеденный час, сговорившись с Пинсоном о дальнейших действиях согласно выработанному плану, первым условием которого было то, что друзья будут притворяться, будто не знают друг друга, Пепе Рей направился в столовую. Там он нашел свою тетку, только что прибывшую из собора, где она, по своему обычаю, провела все утро. Донья Перфекта была одна и казалась чем-то глубоко озабоченной. Инженеру показалось, словно какое-то таинственное облачко оставило свой след на этом бледно-мраморном лице, не лишенном своеобразной красоты. Когда она поднимала глаза, лицо ее вновь становилось зловеще спокойным; но почтенная матрона поднимала глаза лишь на короткое мгновенье и, быстро окинув взглядом племянника, снова мрачнела.

Обеда ожидали в молчании. Дожидаться дона Каетано, уехавшего в Мундогранде, не стали. Когда приступили к еде, донья Перфекта произнесла:

– А этот мужлан-военный, присутствием которого нас сегодня облагодетельствовало правительство, не придет обедать?

– По-моему, он больше хочет спать, чем есть,- ответил инженер, не глядя на тетку.

– Ты его знаешь?

– Первый раз в жизни вижу.

– Да, забавных гостей нам присылает правительство. Как будто специально для того стелим постели и готовим еду, чтобы беспутные молодцы из Мадрида спали и ели здесь!

– Есть опасения, что поднимется мятеж,- сказал Пене Реп, чувствуя, как по его телу пробежала дрожь,- и правительство решило истребить орбахосцев, уничтожить их, стереть с лица землп.

– Остановись, дружочек, ради бога, не стирай нас в порошок! – воскликнула донья Перфекта голосом, полным сарказма.- Бедные мы, бедные! Сжалься, племянничек, оставь в живых несчастные созданья! А что, ты тоже будешь помогать войскам в этом грандиозном подвиге – в разрушении нашего города?

– Я не солдат. Я только буду хлопать в ладоши, когда увижу, как навсегда вырваны с корнем ростки гражданской войны, непокорности, раздора, бегетрий, бандитизма и варварства, которые существуют здесь, к великому стыду для нашего времени и нашей родины.

– На все божья воля.

– В Орбахосе, милая тетя, почти только и есть, что чеснок да разбойники, потому что те, кто во имя вздорных политических или религиозных идей отправляется искать приключений каждые пять лет,- это разбойники.

– Спасибо, спасибо, дорогой племянничек,- побледнев, проговорила донья Перфекта.- Значит, в Орбахосе больше ничего нет? А все-таки здесь есть нечто, чего у тебя нет и ради чего ты к нам приехал.

Эта пощечина больно отозвалась в сердце Рея. Его душа горела. Теперь ему было слишком трудно сохранить почтительный «он, которого подобало бы придерживаться в разговоре с теткой благодаря ее полу и положению в обществе. Безудержный гнев ослепил его, и он уже не мог остановиться:

– Я приехал в Орбахосу,- воскликнул он,- потому, что вы меня пригласили! Вы договорились с моим отцом…

– Да, да, это правда,- с живостью ответила сеньора, прерывая его и стараясь говорить мягко, как обычно.- Я не отрицаю этого. В сущности, виновата во всем я. Я виновата в твоей скуке, в твоих выпадах против нас, во всем неприятном, что случилось в моем доме с момента твоего приезда.

– Очень рад, что вы это понимаете.

– А ты, наоборот, просто святой. Может быть, мне встать перед тобой на колени и попросить прощения?

– Сеньора,- начал Пепе Рей, нахмурившись и перестав есть,- я очень прошу вас не смеяться надо мной так безжалостно. Я ведь не могу ответить вам тем же… Я только сказал, что в Орбахосу меня пригласили вы – и больше ничего.

– Это верно. Мы договорились с твоим отцом, что ты же-ппшься на Росарио. Ты приехал, чтобы познакомиться с нею. Я, кстати сказать, приняла тебя, как сына… Ты притворился, что любишь Росарио…

– Простите,- возразил Пепе.- Я любил и люблю Росарио; это вы притворились, что принимаете меня, как сына; вы как будто приняли меня сердечно, а тем временем с первой минуты начали пускать в ход всевозможные ухищрения, чтобы противодействовать мне п помешать исполнению обещаний, данных отцу; вы с самого первого дня задались целью привести меня в отчаяние, досадить мне; вы казнили меня, поджаривая на медленном огне; вы напустили на меня целый рой тяжб, а сами остались в стороне; вы лишили меня официального поста, на который меня назначили; вы распустили про меня по всему городу гадкие сплетни; вы изгнали меня из собора; вы постоянно держали меня вдали от той, кого избрало мое сердце; как инквизитор, вы мучили свою дочь одиночным заключением, которое будет стоить ей жизни, если в это дело не вмешается бог.

Донья Перфекта покраснела. Но эта вспышка уязвленной гордости и смущения при мысли, что ее замысел раскрыт, быстро прошла, и она опять побледнела, даже позеленела. Губы ее дрожали. Отодвинув от себя прибор, она вдруг поднялась. Поднялся и племянник.

– Боже мой, святая дева-заступница! – воскликнула сеньора, в отчаянии сжимая голову руками.- Неужели я заслужила такие жестокие оскорбления? Пепе, сын мой, неужели это говоришь ты?.. Если я действительно сделала то, что ты говоришь, я и вправду великая грешница.

Она упала на диван и закрыла лицо руками. Пене, медленно подойдя к ней, услышал ее глухие рыданья и увидел ручьи слез. Несмотря на то что он был убежден в своей правоте, он не мог совладать с охватившей его жалостью и в смущенье даже пожалел, что сказал так много и был так резок.

– Дорогая тетя,- начал он, положив руку ей на плечо,- если вы будете отвечать мне слезами и вздохами, вы растрогаете меня, но не убедите. Мне нужны аргументы, а не чувства. Ответьте мне, скажите мне, что я не прав, когда думаю так, докажите мне это, и я признаю, что я ошибался.

– Перестань. Ты не сын моего брата. Если бы ты был моим племянником, ты бы не стал меня так огорчать. Выходит, что я лицемерная гарпия, опутывающая тебя сетью домашних интриг?

Произнеся эти слова, сеньора отняла руки от лица и посмотрела на племянника с выражением полнейшей невинности. Пене был озадачен. Слезы и нежный голос сестры его отца не могли не тронуть инженера. Губы его уже готовы были раскрыться, чтобы попросить прощения. Хотя он и отличался сильной волей, все то, что ^задевало его чувства и действовало на его сердце, внезапно превращало его в ребенка. Таковы слабости математиков. Говорят, что Ньютон тоже был таким.