Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Макария

В этом пункте устава святой пытается обозначить те условия, соблюдение которых помогает общежительному монаху проводить ночь в предстоянии Богу. Очень хорошо, если после вечерни мы ограничиваем свое общение, чтобы сосредоточить свой ум и сердце и постепенно приготовиться к славословию Бога и поклонению Ему.

Ночные молитвы в ноябре, декабре, январе и феврале должны включать в себя двенадцать антифонов, шесть псалмов и три поучения. В марте, апреле, сентябре и октябре — десять антифонов, пять псалмов и два поучения. В мае, июне, июле и августе — восемь антифонов, четыре псалма и два поучения.

День закончился, и мы приблизились к ночному богослужению, упоминание о котором в уставе вновь свидетельствует, как святой заботился о распределении времени. Блаженный Августин был прекрасным отцом: его любовь не знала границ, а рассудительный ум проникал во все сферы жизни. Он был внимателен к каждой мелочи, зная, что, если богослужение становится слишком длинным и непосильным для человека, оно точно не принесет ожидаемых плодов. Святой разделяет годовой круг на три периода, потому что продолжительность ночи в течение года колеблется от восьми до четырнадцати часов. В ноябре, декабре, январе и феврале ночи самые долгие, поэтому и служба включала в себя большее число антифонов, псалмов и поучений. Псалмы исполнялись чаще всего антифонно. Никогда на Западе они не читались так, как читаются у нас. Что касается поучений, то читать их положено и по нашим уставам, но у нас это соблюдается лишь в некоторых монастырях, и поучения произносятся нечасто. Антифоны и сегодня включаются в некоторые наши службы.

Поскольку с каждым месяцем ночь становится короче, сокращается и число антифонов, псалмов и поучений.

В нашей практике ночное богослужение перенесено на утро. Мы не разделяем службу на утреннюю и ночную. Для нас этот ночной труд заменило келейное правило, которое приносит большее преуспеяние и имеет большее значение. Но поскольку следить за индивидуальным правилом каждого брата очень сложно, древние отцы предпочитали установить какое-нибудь общее делание, чтобы у всех была возможность ночью молиться.

Богослужебная практика общежитий святого Августина отличается простотой, но наряду с этой простотой в ней есть и разнообразие и четкая размеренность, что помогает удерживать душу в духовном бодрствовании и напряжении и не позволяет ей расслабиться и впасть в равнодушие. Согласно святому Августину, богослужение важно не столько потому, что мы, молящиеся, пребываем вместе телом и духом, сколько потому, что мы обращаемся к Богу общими для всех словами. Для Восточной Церкви, напротив, значение имеют не столько одни и те же слова — хотя и это на деле необходимо, — сколько наше внешнее единство, то, что мы все собрались в одном месте.

Второе после богослужения место, где наша душа встречается с Богом и соединяется с Ним — это наш труд.

Мы должны работать с утра до шестого часа. От шестого часа до девятого мы должны читать. (3)

Кроме молитвы, этого главного столпа нашей жизни, святой говорит о чтении и труде. Он четко определяет временные рамки чтения и работы, чтобы монах мог вести свою повседневную духовную жизнь беспрепятственно и не был вынужден всеми способами изыскивать время для духовных занятий. На чтение отводится время от шестого часа до девятого. Три часа чтения приносят огромную пользу. Монахи читали Священное Писание, уже имевшиеся тогда аскетические творения, а также писания отцов апостольского времени.

Работа продолжается «с утра до шестого часа». «Утро» здесь означает «очень раннее время», по завершении утренней службы. Такому уставу следуют и современные подвижники. Если утренняя служба заканчивалась летом в двенадцать часов, а зимой в час по византийскому времени, то у монахов было по крайней мере четыре-пять часов для работы. Такой режим естественен для человека и соответствует преданиям отцов. Но на Западе, из-за устремленности западного человека к внешней жизни, работа в монастырях впоследствии стала продолжаться до вечерни, которая совершалась с наступлением ночи, как мы увидим далее в этом же правиле.

Труд закладывает основание любви к Богу, а с помощью чтения мы познаём, с одной стороны, человека и его жизнь, с другой — Бога и Его действия, благодаря чему мы и любим Его сильнее. В действительности невозможно избрать что-то одно: только труд, только молитву или только чтение. Мы должны прилежать всем этим занятиям, чтобы стать способными почувствовать Бога.

Затем святой упоминает об одной подробности, для того чтобы объединить людей и не допустить конфликтов, ведущих к особножительству.

В девятый час мы должны возвращать книги и после трапезы до вечерни работать или в саду, или там, где понадобится.

Подобные предписания существуют во всех монастырских уставах. Они предусматривают время для чтения, для возвращения книг, определяют, каким образом нужно их возвращать, назначают епитимии тем, кто возвращает книги позже срока, порванными или запачканными. Если человек задержал у себя книгу, это свидетельствует о том, что он нерадив, не уважает ближнего и уж тем более все братство, которое ему эту книгу доверило. В монастырях не дозволялась частная собственность, все было общим. Святой определяет время, когда следует возвращать книги, — с одной стороны, для того, чтобы не нарушалось благочиние обители, с другой — чтобы библиотекарь успел расставить книги по местам.

После трапезы до вечерни святой Августин заповедует снова трудиться в саду или в другом месте, потому что после еды едва ли кто может молиться или читать. Эта практика сохраняется и сегодня как на Западе, так и в греческих монастырях, что проявляется в проведении малых и больших панкиний. Для этой работы святой также устанавливает временные рамки, чтобы никто не работал дольше положенного. Если монах работает дольше, то его духовная жизнь превращается в руины, и он чувствует душевный разлад.

После этого пункта устава святой Августин переходит к важному вопросу частной собственности.

Никто пусть не требует себе что-либо, настаивая на том, что это его собственное: ни одежду, ни иное что, поскольку мы избрали апостольскую жизнь. (4)

В уставе всего одиннадцать пунктов. Тем не менее святой чувствует необходимость посвятить теме частной собственности отдельный пункт среди этих весьма немногих. Почему? Потому что наше отношение к частной собственности показывает, апостолы ли мы или никчемные люди, которые бродят по дворам и коридорам монастыря. Монах — это апостол. Следовательно, как апостол, он обязан исполнять заповедь Господа, преподанную Им Своим ученикам в то время, как Он посылал их проповедовать Царство Божие: Ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды. Апостолу позволено владеть только одеждой, которую он носит, шествуя своим апостольским путем. Поэтому в монастырях у монахов не было ничего. А приобретение даже самого малого имущества, заключалось ли оно в деньгах или в вещах, приводило к утрате внутреннего единства с братией, отлучению от причастия, уходу из монастыря. Равно и получить подарок, и самому что-либо подарить считалось уничижением монашеской жизни и отпадением от апостольского звания.

В монастырях святого Пахомия и святителя Василия Великого каждый монах брал одну одежду из тех, которые хранились в особо отведенном месте. Одежда изготовлялась из шерсти или подобного ей материала, и все носили примерно одно и то же. Конечно, монахам дозволялось носить более теплые или более легкие одежды, но не разрешалось требовать, чтобы они подходили по размеру. Желание одеваться со вкусом, свойственное нашей эпохе, естественным образом проистекает из духа нашего времени, но одновременно оно становится и причиной греха. Ведь если мы выбираем себе одежду или подгоняем ее точно по мерке, чтобы она сидела красиво, это обнаруживает в нас чувственность, а не Божественный образ мыслей, в таком случае от нас отдает тлением. Человек пользуется одеждой, чтобы защититься от холода и прикрыть члены тела, в этом ее назначение, как учит апостол Павел и вообще Церковь. Склонность выбирать одежду и обувь означает растление нашего монашеского духа и совести, и это прискорбно, ведь таким образом растлевается наше существо. Легкость, с которой мы требуем или отдаем вещи, тоже не соответствует монашескому жительству.