Три билета до Эдвенчер

Глава седьмая Кое-что о крабоядных собаках и птицах-плотниках

…Вот уже минули сутки, как мы вернулись в Джорджтаун. Муравьед и все остальные, как мы их называем, «экземпляры», устроены в уютных клетках и неплохо свыклись со своим новым окружением, чего никак нельзя сказать о наших с Бобом мятежных душах. После всей той раздольной жизни, которую мы вели на просторах Рупунуни, в сутолоке города было тесно и трудно дышать, и хотелось только одного — убраться отсюда, и чем скорее; тем лучше. В одно прекрасное утро Смит явился ко мне с крайне самодовольным выражением на лице.

— Послушай, не ты ли заикался, что в следующую экспедицию хочешь в край ручьев, за Чирити? — спросил он.

— Ну да, по-моему, это и в самом деле неплохая идея.

— Так вот, — сказал Смит, задрав нос. — Я нашел тебе провожатого, лучше не придумаешь! Первоклассный охотник, знает местность как свои пять пальцев, а уж местных жителей — спроси любого, его там каждая собака знает! Уж он-то, будь покоен, раздобудет нам зверюшек!

Наш благодетель явился во второй половине дня. Это был коротышка-индус, чем-то похожий на кокосовый орех. Льстиво улыбаясь, он обнажал сверкающий ряд золотых зубов, а когда он заливался жирным, липким смехом, то его похожее на кучевое облако брюшко колыхалось, словно трясина. Да и одет он был как-то совсем не по-охотничьи: шикарные брюки отличного покроя, малиновая шелковая рубаха — неужели в этом топать по лесам и болотам? И все-таки, коль скоро мы так рвались в край ручьев, а он уверял, что там ему все знакомо, я решил — черт с ним, возьмем! Мы условились, что наша отважная троица — Боб, Айвен и ваш покорный слуга — встретятся с ним завтра у места посадки на паром.

— Не беспокойтесь, шеф, — сказал мистер Кан, в очередной раз одарив меня масленой улыбкой и ослепив блеском зубов. — Вот увидите, мы с вами наловим столько всякого зверья, что девать будет некуда!

— Лучше меньше, да лучше, мистер Кан, — ответил я. — С плохими-то экземплярами ясно, что делать.

На следующее утро мы спозаранку явились к причалу со всею нашей горой багажа. Мистер Кан уже поджидал нас и просигналил нам приветствие чередою золотозубых улыбок, ослепительных, как маяк. Едва мы появились, он тут же взялся за дело: отпуская массу острот и сам же оглушительно хохоча, он принялся устраивать дела всем и каждому, направо и налево, мотаясь то туда, то сюда с удивительным при его комплекции проворством. Мистер Кан кричал, обливался потом, постоянно ронял вещи, — в общем, погрузка на судно, и без того утомительное дело, превратилась с его участием в цирковое представление в трех отделениях. Но вот что бросилось в глаза: когда погрузка благополучно закончилась, наша троица падала от изнеможения, а мистеру Кану хоть бы хны! Чтобы нам было не слишком скучно во время переправы, он в который раз поведал нам байку о том, как его папаша, купаясь в быстрой речке, был атакован чудовищным кайманом и спасся только тем, что пальцами выдавил ему глаза.

— Вы только представьте себе! — восклицал мистер Кан. — Пальцами!

Мы с Бобом слышали эту волнующую историю во всех бесчисленных подробностях и вариациях, так что она не произвела должного впечатления. Мистер Кан явно принимал нас за простофиль. Так этого оставлять было нельзя, и я тут же отплатил ему сказочкой о том, как на мою бабушку напал взбесившийся дромадер [9] и она голыми руками задушила его. К сожалению, эффект был несколько смазан тем, что мистер Кан не имел представления, что это такое — дромадер. В общем, вместо того чтобы заставить его заткнуться, я только вдохновил его на новые измышления. Потом уже, трясясь в разболтанном допотопном автобусе до Чарити, мы как загипнотизированные слушали рассказ мистера Кана о том, как его дедушка одолел тапира — он вскочил зверю на спину, зажал ему ноздри ладонями, и бедняга задохнулся. Было ясно, что победа в первом туре осталась за мистером Каном.

9

Дромадер — одногорбый верблюд.

…Какой же предстала перед нами вожделенная цель — населенный пункт с названием Чарити, который мы прежде знали только в виде кружка на карте? Так, ничего особенного: горстка домов, рассыпанных по берегу реки Померун. Дорога здесь кончалась — это был, так сказать, последний аванпост цивилизации, отсюда, словно разводы по старинному зеркалу, расходилась до самой венесуэльской границы замысловатая сетка протоков, ручьев, речек, затопленных долин и озер, исследовать которые можно было только на лодке — о всяких других более удобных транспортных средствах можно было забыть. Я размечтался, что устрою здесь хороший базовый лагерь для наших дальнейших походов, но первые же полчаса пребывания здесь заставили меня выкинуть эту идею из головы. Скучное, Богом забытое и уж никак не чарующее место — как следовало бы ожидать из названия. Ну, соответственно, и лица здешних жителей отнюдь не выглядели благостно [10] — так, хмурая и безучастная толпа обывателей. Я решил, что лучше всего будет сразу, без отлагательства, продолжить наше путешествие в край ручьев. На мистера Кана, которого, по его же собственным словам, тут всякая собака знала, была возложена задача раздобыть лодку; Айвен, вспомнив о том, что неплохо бы обзавестись кое-какими мелочами, направил свои стопы к рынку; ну а мы с Бобом не нашли для себя более увлекательного занятия, как пошарить в сочной прибрежной траве в поисках диковинных лягушек. Вдруг откуда ни возьмись возвращается Айвен и ведет с собою негритенка с большими, как блюдца, глазами.

10

По-английски «чарити» (charity) означает «милосердие».

— Сэр, этот мальчик говорит, что у него есть крабоядная собака, — сказал Айвен.

— Крабоядная собака? А что это такое? — спросил я.

— Какое-нибудь такое животное вроде собаки, которая питается крабами, — неуверенно сказал он.

— За что я люблю Айвена, — вставил Боб, — так это за ясность ума.

— Ладно, сходим посмотрим зверя. Где он?

Таинственное животное находилось у мальчика дома, в сотне ярдов по берегу реки, и мы все отправились поглядеть. Когда мы прибыли на место, негритенок нырнул в хижину и вскоре вернулся, сгибаясь под тяжестью ящика едва не больше его самого. Я всмотрелся сквозь планки, из которых была сколочена крышка, но смог разглядеть лишь непонятную серую фигуру. Тогда я отодрал две планки и пригляделся получше, и тотчас же в отверстии показалась голова и пристально уставилась на меня. Широкая такая плоская голова с круглыми ушами и мордой, как у собаки. Животное было пепельно-серой раскраски, но глаза окаймляла широкая черная полоса — создавалось впечатление, будто на него надели маску. На мгновение оно бросило на меня исполненный печали взор, а затем, щелкнув зубами, убралось опять в ящик.

— Так что же это? — спросил Боб, подозрительно оглядывая ящик.

— Енот-крабоед. Сколько он за него просит, Айвен?

Айвен и мальчуган принялись торговаться. Какое-то время каждый настаивал на своем, но в итоге я вручил негритенку достаточно скромную сумму, на которой они сошлись, и я триумфально унес енота вместе с ящиком.

Когда мы вернулись на пристань, мистер Кан уже поджидал нас. Он с гордостью объявил, что раздобыл лодку и что через десять минут она прибудет сюда. Увидев енота, он засиял как золотой самородок.

— Вот это да! Мы уже добились успеха! — сказал он, издав хитрый смешок. — Не я ли подсказал вам, где лучше всего искать животных?

Айвен бросил на него уничтожающий взгляд — было ясно, как жестоко уязвлено его самолюбие.

Лодка оказалась неким подобием длинной и узкой корабельной спасательной шлюпки. Внутренняя часть ее была перекрыта приподнятой деревянной конструкцией — хотите назовите палубой, хотите крышей. Мы сразу же оценили это достоинство нашего круизного лайнера: хочешь — загорай на палубе, хочешь — спускайся в тень и сиди на скамейке, если солнышко уж очень голову напечет. В общем, решил я, дредноут что надо. Мы погрузили багаж внутрь, а сами уселись на плоской крыше. Как только посудина тронулась в путь по залитой сумеречным светом реке, мы с Бобом уселись за сооружение временной клетки для енота, а когда закончили, то умудрились без особых хлопот переселить его туда. Только теперь, на закате дня, мы смогли рассмотреть его как следует.

Зверек размером с фокстерьера был покрыт короткой и гладкой шерсткой. Весьма занятной показалась мне его манера сидеть ссутулившись, отчего он казался горбатым; это впечатление еще более усиливалось благодаря опущенной голове. Хвост у енота был длинный, пушистый, с аккуратными чередующимися черными и белыми кольцами. Стройные лапы заканчивались широкими плоскими ступнями, а голые подошвы окрашены в яркий розово-красный цвет. Его мех, за исключением черной маски на морде да черных ступней, был светло-серого пепельного цвета, кое-где с добавлением желтого. Ну, а если чуточку фантазии — низко опущенная голова, пара удивленных карих глаз, взирающих из-под черной маски, и вот вам портрет незадачливого начинающего взломщика, вышедшего на дело и пойманного за шкирку на месте преступления. Не правда ли, забавный вид у моего нового питомца?

Впрочем, титул начинающего взломщика — это так, моя личная характеристика. А вот кушал он очень забавно. Когда я впихнул к нему в клетку миску с водой, в которой плавала нарезанная кусками рыба, енот, под ласковым взглядом Боба, приблизился к еде с видом осужденного на казнь, высказавшего последнее желание — наконец вкусно поесть. Он сел перед миской на корточки и плавными движениями передних лап принялся гонять воду, взирая на нас все с тем же скорбным видом. После продолжительного времени он, сидя словно кролик, подогнал к себе кусочки рыбы, аккуратно схватил тонкими пальцами и отправил в пасть. Затем он снова принялся гонять воду, и так каждый раз, доставая кусок за куском, пока не выловил все.

Своеобразные вкрадчивые движения енота сильно заинтриговали Боба. Вполне естественно, я постарался разъяснить ему смысл сих ритуальных действий. Чуть позже, когда наш дредноут остановился для ночлега, я поймал несколько речных крабов, посадил в клетку енота и позвал Боба. Увидев крабов, зверек сперва с настороженностью оглядел их всех, а затем, выбрав самого крупного, присел перед ним и принялся поигрывать, делая быстрые плавные движения, время от времени останавливаясь и встряхивая лапами. В ответ краб делал отчаянные выпады клешнями, но движения лап енота были столь ловкими, что схватить их было никак не возможно. Краб сделал попытку ретироваться, но енот не оставлял преследования, продолжая свою игру. Десять минут игры в кошки-мышки, точнее сказать, в крабы-еноты, порядком измотали нашего краба; хотя он пока что не получил и царапины, но тем не менее прекратил двигать клешнями, сдаваясь на милость победителя. Ну а еноту только этого и надо было: он мигом наклонился вперед и раскусил несчастного краба пополам. Затем он сел, со скорбным видом взирая на его агонию. Когда краб затих, енот аккуратно взял его кончиками пальцев, сунул в пасть, захрумкал и проглотил с все тем же меланхолическим видом.